Случайная встреча в "Одноклассниках" заставила лучше вглядеться в наши отношения. Долгие годы они казались мне понятными и логичными, пока я не столкнулся с самой примитивной агрессией.
Нужно было постараться как-то понять это. Поскольку "Санёк" - одна из "эпох" моей жизни...
Одеваясь в коридоре после долгих посиделок, я задерживал его руку в своей (это стало ритуалом, паролем нашей дружбы), пока мелькавший мимо отец не бросал нам раздражённо: "Вы что здесь, целуетесь?". Это было странно слышать. Разумеется, о близости я не помышлял. Всё было проще и сложнее - одновременно. Была "философская" дружба, жаркие споры о "бытии" и "субъективности", совместное освоение "философского словаря", чтение "Онегина", обмен стихами и текстами. Десяток латинских выражений скрашивали нашу речь, а Новый год мы как-то встречали в метели, далеко за городом, "чокаясь" парой мандаринов. Хриплый голосок моей "Селги" доносил через пургу бой курантов. Это было фантастическое счастье, - иметь близкого друга, с кем ты жил и дышал на одной волне. Снежная "Голова" из пушкинской сказки, которую мы лепили каждую зиму в далёком лесу, - была нашей тайной традицией. Каждый раз, провожая взглядом из окна его фигуру, я ждал, когда он повернётся и махнёт рукой, прежде чем исчезнет за углом. Наш многолетний ритуал, который был частью моего миропорядка. Мама не одобряла моей "страсти", с какого-то момента они перестали здороваться, и я был раздираем противоречием между уважением к маме и своей бунтарской влюблённостью. "Он умнее, - говорила мама, - а ты талантливей..." Что приводило меня в дикий ступор. "Чего это он умнее-то?" - думал я, очарованный волнующим сходством наших натур. Духовное "проникновение" друг в друга в тот момент казалось мне гораздо важнее сексуального. Меня (конечно) волновали его губы или бёдра, "милая привычка" теребить кончик носа казалась частью его обаяния. Порой мы бесились в снегу и я скользил под ним "ужом", пытаясь вырваться из весёлых объятий. Его горячее дыхание било мне в губы, и это был тайный, секретный "эдем", не знавший грехопадения. В нашем общении было много спонтанного эротизма, но мне не могло и прийти в голову расстегнуть его молнию или кончить, фантазируя о нём. Это было бы катастрофическим падением уровня... Наш Эрос проживал на верхних этажах, где "слияние" обещало быть наиболее полным. Быть с ним и стать частью его существа - было моим тайным инстинктом (если бы я мог, разумеется, формулировать это тогда).
Впрочем, первый курс и разность интересов развели "технаря" с филологом. Как ни горько было это признавать. Он поступил в "политех", я на филфак, и связь постепенно ослабела. У каждого появился свой круг общения, и я ощущал себя лишним среди его друзей с САУ, имевших допуск в местный "Пентагон", к "секретным технологиям". Иногда мы сталкивались на улице, - это были другие "мы", но с общим и тесным прошлым. Потом он женился, надолго исчезнув с горизонта. Тёща верховодила в РОНО, и друг внезапно сделался коллегой, учителем труда в одной из элитных школ. Туризм, уроки ОБЖ, походы на байдарках, поездки "по обмену" в Штаты, - он стал моим продвинутым коллегой, но виделись мы от случая к случаю. Пока меня не разыскала его жена... Она возникла на пороге, и это было странно, жена просила съездить с ней на дачу (она была "на колёсах"), где в затяжной депрессии "Санёк" пытался отыскать мотивы для существования. Вряд ли мы были близки к тому времени, но школьными друзьями не бросаются, - и я отправился на дачу. О важном мы не говорили, - казалось бы, трепались о пустяках. Но сквозь трёп я пытался понять причину его тоски. Звёзды сверкали над крышей недостроенной коробки, надрывались лягушки, - задрав головы, мы снова говорили о чём-то "бытийном". "Тебя надо посадить голой задницей в кусты, - махнул он рукой в сторону ночного пруда, - чтоб ты понимал природу лучше..." Мы немного посмеялись: он доверял природе, её "естественной" мудрости, с пренебрежением относясь к попыткам понять "механику"... Доверие к "верховному естеству" природы (по сути, это был синоним бога) - мешал нам услышать друг друга. Он искал готовых истин "сверху" - для обоснования своей жизни, - а я доверял анализу, пытаясь "разъять" механизм на понятные сущности. В моём мире этика принадлежала человеку, этический "концепт" - был частью истории и культуры. В его мире истина сияла между звёзд, - её просто нужно было увидеть. (Для чего и стоило "сажать" меня в кусты). Я бы не назвал его "истово верующим", - скорее, он нуждался в большинстве, на которое мог опереться в поисках самоуважения. До женитьбы он был атеистом и упорные попытки тёщи крестить его дочь вызывали вспышки гнева. ("Я обещал, что нассу ей на могилу, если она понесёт дочку в церковь," - кричал он). Завалившись как-то "под шафе" ко мне домой, он пытался "инспектировать" наши отношения, но сквозь пьяный трёп (было слышно) что-то его мучило, о чём он не мог сказать. Вежливо и корректно я попросил его зайти в другой раз. Бессмысленные дебаты "за жизнь" (с непременным российским желанием "помериться членами") успело меня утомить. Я не люблю "театра", если нет реальных тем для обсуждения, время кажется потерянным. Даже с друзьями. Кажется, я впервые за всю историю отношений "выставлял" его за дверь. Внезапно он заплакал, чего меньше всего можно было ожидать от его плотной фигуры. "Я трансвестит," - вполголоса хныкал он, видимо, выдавливая те слова, которые заготовил до встречи. Поэтому и начало нашего общения было таким агрессивным, - он искал баланс самоуважения и "покаяния", признаваясь в "грехе". Чтобы - что..? Избавиться от "порока"? Излить душу? Или это была попытка "освободиться" от проблемы через стыд и признание? К тому моменту жизни я мог бы ему ответить: "А я гей, так в чём проблема?". Но память о дружбе не смогла перевесить ступора. Мне совершенно не хотелось выяснять с ним отношения, - мы были слишком разные, а тех мальчиков, с жаром жавших друг другу руки перед расставанием, больше не было. Возвращаясь с его женой с дачи (она любезно подвезла меня по ночному городу), я пытался "помягче" намекнуть, что на мой взгляд друг угнетён своей ролью в семействе сильных женщин. (Одна из них, крепко сидя за баранкой, должна была понимать это особенно точно). Друг привык к лидерству ("непростая" советская семья позволяла ему смотреть на жизнь свысока), но оказавшись в "тисках" новой семейной зависимости, он терял самоуважение и мотивацию к жизни. (Во всяком случае, я понял именно так).
Лет десять мы виделись, - и вряд ли столкнулись бы снова, если бы не "Одноклассники". Я заглянул на его страницу, он добавил меня в друзья. Тот же самый мир, знакомый и узнаваемый: байдарки, походы, "патриотическое воспитание", показная "гордость" оккупацией соседей, "можем повторить"... И прочий набор мирового лузера, остро нуждающегося в самоуважении. Абсолютно классический случай. Хрестоматия "путинизма"... Гомофобия входила в агрессивный "набор патриота" - как его естественная часть. "Что за пидарюга вывесил тут радугу на небе?" - острил "друг", вешая картинку тульского "белого дома". Тип мужчин, которые ищут самоутверждения за счёт назначенных сверху "козлов о-пущения", был мне хорошо знаком. Но поверить в примитивное устройство бывшего "кумира" я всё-таки не мог. Я готов был списать агрессивный выпад больше на "спортивную" традицию, чем на свойства личности. "И эти мужики командуют школьным воспитанием, - думал я. - Но, как минимум, 3-5% зависимой от них "школоты" - это ЛГБТ-подростки, вынужденные с ужасом принимать на свой счёт оскорбительные мерзости - вместо "педагогики поддержки"... И хуже всего, что тупое, гомофобное существо с высшим техническим образованием - было другом моего детства... Это было больно, странно и несправедливо одновременно. Объяснение стало неизбежным. Я упомянул ЛГБТ, - он ответил "постельной" пошлостью. И пошло-поехало... В этом была какая-то чудовищная несправедливость: парень, бывший частью моего детского подсознания, бил меня туда, где я бережно хранил лучшую память о нём.
Выбора не было. Я удалил его из друзей - и заодно из "тайной", "интимной" памяти. У меня больше не было друга, - только я не знал об этом в свои 17 лет. Я мог бы затеять диалог, привести какие-то весомые ссылки, - чтобы сохранить видимость отношений. Но спорить оказалось слишком больно. Этот был тот случай, когда разумнее уйти, не "замаравшись" самому. Всё же мама была не права. "Он умнее?" Не знаю. Хотя с карьерой и семьёй всё сложилось удачно. Зато я вижу другое: что время и среда постепенно делают с людьми...
Выбор СЂРµРТвЂВакцРСвЂВР В Р’В Р РЋРІР‚В
Томми Дорфман экранизирует популярный комикс о лесбийской любви
МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
