КВИР - Десять "Парфюмеров"

Десять "Парфюмеров"

Так получилось, что любовь, искреннюю и равнодающую, я разыскивал с детства.

По-солдатски выжидал момента, когда в середине фильма можно было стягивать друг с друга трусы. Минеты были его фетишем, а я задыхался от желания заняться проблематикой межличностных отношений.

Истово верил, что встречу Мужчину Моей Мечты, посланного святым провидением или более могущественными силами, и счастье наступит само собой, едва Его рука коснётся моей и продлится до самого Альцгеймера.
Искать я начал поздно, до этого ждал чуда. Заставила начать шевелиться деятельность, вяло текущая в здравии и жизненно необходимая, когда тело расколото на куски - чтение. Волшебный мир ароматов из "Парфюмера" Патрика Зюскинда натолкнул на мысль искать Мужчину Мечты по чутью, на запах, вовсе не зрением или окаянным отростком. И первому парню, раскрывшему тайны сексуальной практики, я подарил том "Парфюмера", затасканный и протёртый от многих лет консервации. С тех пор этапы становления личности и успешность поисков начали измеряться подаренными книгами. О них и пойдёт речь.
Эта благодарность - книжица, толщиной в палец, в блёклом переплёте - это, в самом деле, интеллектуальная и духовная благодарность на уровне христианской любви к ближнему, благодарность, обособленная физическим символом. "Возлюби ближнего своего, как самого себя, и подари ему "Парфюмера", - была оригинальная заповедь. Это низко - оставлять после себя кусок рубленой бумаги, однако найти судьбу было важнее. Зато подарок подчёркивал смысл, который вкладывался в акт дарения - отражение максимальной расположенности духа в благодарность за усилия, старания, возможность дать прикоснуться к своему миру и сделать меня его частью.
Их было много, они носили разные имена и характеры, и только благодаря им я смог признаться однажды, что стал счастлив.

Первый, кому достался самый ценный, времён моей молодости томик жемчужины экзистенциализма был авторитетной фигурой в вопросах удовлетворения. Он был внимателен, мягок и нежен, если только речь не про всякого мужчину, желающего сиюминутного секса. Его бывший обманул ожидания, бездумно влюбившись в первого прохожего спустя шесть лет счастливого брака. Жизнь прохожего оборвалась через год от рака. И все в этой истории остались не у дел. Его звали Андрюша. И секс с ним оказался отвратителен, коль скоро подразумевался животрепещущий первый секс с мужчиной. Он случился не по любви, не радовал красками ощущений, не предрекал совместного будущего и прикосновения, в экстазе, не жгли кожу раскалённым железом. Механика процесса поразила простотой и беспринципностью. На прощание, выбежав из ванны, мне хотелось поблагодарить столь щедрого и мудрого парня, но за неимением большего, я схватил первую попавшуюся вещь и кинул в сумку:
- Это на память.
- Не стоит. Эта встреча - чтобы насолить бывшему.
Что ж, ему - сувенир, мне - обет более не ложиться в постель к незнакомцам с трагическим взглядом. Он укатил в конуру возле Питера и пропал.
С того дня я смотрел на мир другими глазами. Передо мной предстал не Петербург - Северная Мерзлица, а Петербург - Гранитная Роща Гомосексуальности. Приключения только начинались, и был необходим запас подарков ещё не встреченным героям. Пришлось скупить витринные экземпляры, а кроме того, складские остатки романа в ближайшем книжном. Днём с огнём отыскалось восемь штук.

Второй мужчина, кто на пресловутой Мамбе откликнулся резвее резвых, порадовал романтичную питерскую ночь кричащей розовой футболкой, пушистым котёнком и, почему-то, букетом потрёпанных роз (етить?!). И то, и другое, и третье были одинаково нелепы. Как и попытка усосаться во дворе на скамье между пивной отрыжкой и пересчитыванием сигарет в пачке. Глупая мартышка. Но полезная. Конечно же, на выходе получил немного макулатурки от Зюскинда на память. И больше никаких свиданий на безрыбье!

Третьим стал Андрей Васильевич Островский, как ни странно, с одноимённого острова. Мы так внезапно столкнулись одиночествами в сети, что уговорили друг друга вусмерть. Он был как старая, износившаяся тапка без пары. С ним я получил: удовольствие от вони потных телес под замшевой курточкой, цветочную композицию в корзине (да етить же?!) и замысловатые истины на корейском. Романтичный, самоуверенный и вежливый дядя, казалось, готов розами устлать дорожку в будуар. Но кризис четырнадцатого года и пауза в общении заставили его снизить темпы и кануть в лету с чудесными рассказами о детском доме, о первом пассивном опыте в несгораемом шкафу, и о трогании разных точек у спящих сверстников. От подарка он долго отнекивался. А Новый год заставил принять. А меня Новый год заставил пересмотреть возрастную политику.

К тому времени, почти летом, на очередных виражах по Мамбе десант поэзии и древнегреческого настроения нашёл точку высадки. Он был бледен, высок, худощав, невероятно тонок да изящен. Натура столь грациозная, столь аутентичная, столь терпко пахнущая сельдереем, столь высоко превозносящая всякого рода диеты, обаяла моё представление о Мужчине Моей Мечты. Возвышенно и нарочито деликатно он поведал анальную трагедию, в которой стал не нужен пятидесятипятилетнему любовнику, какому семь лет кряду беззастенчиво отдавалась Андрейкина удивительно застенчивая натура. В том смысле, что Андрей, однажды, проснулся с осознанием, что лежит в постели с парализованным, инфарктно-мигренево-падагричным развалюхой, и от полнейшего омерзения сбежал в коммуналку к матери-шизофреничке. А когда, через день, попросился обратно, любитель фрикасе горделиво мотнул носом. Увы, эта новость сломала строптивцу психику. И юное очарование осени было вынуждено броситься в любые объятия, и пожёстче, на чём прямо в эту минуту, демонстрируя тыловые округлости, и настаивало, либо, видит бог, он немедленно встанет и покинет это царство воздержания! Встало и покинуло. Ибо на третьем свидании мне было ещё боязно прикасаться к тому, кого пользовала гремучая комбинация запрелой седины и ревматоидного артрита. "Парфюмер" улетел ему, скорее в спину, чем вслед.

"А пятый мой совсем не такой,
В его руках я таю как снег..."
(Знак копирайта)

В промозглый сентябрь я падал на колени перед юношей в шуршащую желтизну. То было испытание на искателя судьбы или проруха на старуху. Это был мрачный день, закончившийся депрессивной позой, запертой дверью и грустной песней на повторе. Александэ̀р прилетел с дипломатичным желанием познакомиться ближе. Никогда прежде не встречал такого жизнелюбия! Кому нужны тоскливые и унылые? Передо мной за стаканом сока в ресторане прятался впечатлительный стесняшка, притом довольно искренний и любопытный. На мгновение, набравшись смелости, я рискнул посмотреть в глаза желаниям, и предложил провести у меня часик-другой. А он признался, что я - первый парень, с которым действительно интересно общаться. Мы оказались на кровати и вытворяли всякие глупости языками. Он источал тщательно скрываемый запах задора и спорта, какой-то дикости и рвения. Он был ещё в трусах, а я уже без них и просто обтекал жидкостями вожделения, когда на ушко шепнули:
"Господи, как же я ненавижу свою работу".
- Какую такую работу?
- Ты - моя работа.
- Не понял.
- Я говорил, что учусь. У меня работа к сдаче. Я журналист и должен был пообщаться с геем. Личный опыт.
- Что за херня на хер?
- Прости. Я опаздываю. Не надо меня ненавидеть.
Всего час назад мы строили замки на песке. Он источал желание жить парой, вить гнездо, мотаться по миру, кутить. Я уже благодарственно поднёс губы к его стопам, когда случился диалог выше. Преступление - истязание отчаявшейся души - совершил дерзкий красавчик, а на эшафот взошёл последний верующий в любовь и чепуху про половинки, третьевинки и связующую энергию массы биополей. Однако "Парфюмер" уже давно лежал в кармане его куртки. А на мне висели бусами слёзы и аромат Хомм Спорт Аллюр с его груди.
Рыдал, как девственница-самоубийца. Вот и всё, думал я. Так заканчивается всякая история неофита в поисках любви и рождается опус о выродке, сеящем страдания и зло во имя отмщения распятой чистоты и падшей гей-совести. Но терзания в тщетности поисков увязли в желании орать во всё горло о вере в любовь, о потугах звонить в колокол любви до беспамятства, пока округа не очнётся, встрепенётся и принесётся выть "Аллилуйя!", чтобы создать резонанс, подобный грому с небес, и сотрясти Вселенную.

Нет-нет, когда я встретил шестого парня, земля не разверзлась. Крыша поехала от безысходности, и в глубоких эмоциях, разрывая рубаху, признаваясь в ощущениях усталости от круглосуточного одиночества, я мечтал о прекрасном будущем в запахах прокуренного свитерка и смущённо прятался от поцелуев утешения. Ещё он кивал, этот Лёша.
По-солдатски выжидал момента, когда в середине фильма можно было стягивать друг с друга трусы. Минеты были его фетишем, а я задыхался от желания заняться проблематикой межличностных отношений. Как ни пытался я рассуждать, вспоминать, устраивать экскурсы в будущее и при всём желании быть услышанным, я оставался будто бы нем. Лёша не слышал просьб измениться, найти работу, завязать с курением, ибо его здоровье вдруг мне стало важно, да и не мог. Его поглотила глухота от запущенного родителями-алкоголиками детского отита, которая проникла не только в ухо, но и куда-то гораздо глубже. Продолжая твердить об уверенности в завтрашнем дне, я протянул ему известную книгу и предложил более не омрачать жизни друг друга. Особо не вслушиваясь, он выхватил подарок и, взметнув ресницами, удалился. С тех пор чувство пренебрежения к собеседнику стало читаться почти в каждом. Оказалось, люди вокруг совершенно не умели общаться, элементарно разговаривать!

Но ведь случилась и седьмая встреча, под козырьком метро, с драматическими ходами на выяснение смысла отношений и лопотанием про "до гробовой доски". Несмотря ни на что, многократно повторившаяся встреча. Сашенька терпеть не мог три вещи: ставить на паузу компьютерные игры; худеть, занимаясь активным спортом; и секс со мной. Его телеса источали живой запах парного мясца, перебиваемый, разве что, дешёвым дезодорантом. Признаться, внимания я получал больше, чем раньше: скайп не умолкал. Он казался стеснительным, когда шутил про прогнувшийся под ним диван. Он казался сексуальным, когда закрывал глаза и посапывал. Он казался заинтересованным, назначая следующее свидание. Но бытовуха взяла своё и мы разлетелись, как голуби с ленточками на свадьбе Агузаровой. Заслуженного "Парфюмера" Сашенька получил уже год спустя, во время визита вежливости. Он остался один и сильнее ударился в игры. Ушёл в затворники, нашёл друга-натурала и теперь дрочит, разве что, на порно, мечтая однажды встретить кого-нибудь, похожего на... представьте себе, меня! Эх, тщеславие! С тех пор выражение "не ценит - идёт в *опу" стало девизом дня.

VIII

Следующий, восьмой по счёту экземпляр, получил отличный человек по имени Вадим, растерявший сексуальность в постелях, состарившийся в молодости и превратившийся в холодный разложившийся труп уже к тридцати трём. После многих сотен (мы чуть было не сказали тысяч) поклонников он удивился, что стал никому не нужен. Я помогал ему скрашивать одиночество в гомоэротических фантазиях. Разрешал себя трогать, щупать, но стараться не приводить в действие природные интимные механизмы. Потрёпанный и живо соображающий, он не успевал завершать эротические фантазии действием и часто ходил в сырых, полуистлевших трусах. В моменты особого расположения меня упаковывали в латекс и начинались сосательные движения. Он будто брезговал моей свежей плотью и старался не допускать соприкосновения с собой, полуразрушенным зомби. Странно, его дыхание приближало болезни, а молчание наводило ужас. Таких, как Вадим, нужно брать в дорогу за пенсией, или кидаться с обрыва, вовсе не на поиски любви. И я отпустил его, на прощание оставив лицемерное "Ты ещё найдёшь своё счастье" на обложке утешительного томика. Вышел от него как с кладбища, ни живой, ни мёртвый, весь в мурашках, и при том - прискорбно благодарный.

"Парфюмеры" подходили к концу, а великая и равнодающая всё не приходила. Я не стеснялся красоваться в Хорнетах, ведь смысла терять время и оставлять удачные фото без показа не было. На них клюнул некий "Кот", некий Глебушка. И не сказать, что озабоченный, но влюблённый во всякое членоугодие юноша.
Он был действительно пушистый и ласковый. С бархатным голосом и шёлковыми ушками, с пухлыми подушечками пальцев, натренированными окунаться в тёмные глубины мальчишеских тел. Меня смущало подозрение, что под лапками таятся неостриженные коготки, и при случае, благоухающий шампунем для шелковистой шерсти, юноша потребует внимания, массажа и кровати. Мы развернулись у него на диване, смотрели друг другу в глаза и томно молчали. В них угадывалось многое: и напускная жертвенность, и лютый эгоизм, и вся боль русских пидарасов за девственные задницы. Его жилище пестрило мозайкой жизни: хозяева "Кота" Глебушки - его именитые родители - почивали за стеной. Его когтеточка - альбом с фотографиями путешествий с подругой-лесбиянкой или временным увлечением. Его мисочка с "Whiskas" - распахнутый хорнет. Его лежанка - вот этот диван, заваленный игрушечными моделями поездов. Его пластиковый туалет с наполнителем - я, и он готов использовать меня по назначению, ибо нет ничего страшнее запутавшегося мужчины.
Когда я понял это унизительное обстоятельство, ещё возможно было спасти достоинство и покинуть прежде роскошного породистого мейн-куна, в одночасье превратившегося в ссаного рыжика из подворотни. Эпилог его истории увенчан заключительным подарком. Больше у меня не было "Парфюмеров" и всё ещё не было второй половинки.
Придя домой, я приуныл, завернулся в одеяло и горько заплакал. Изумляться несправедливости было бесполезно. От попадания в жернова современной психологии геев никто не застрахован, и одному богу известно, возьмутся ли ребята за голову - вот кто, в самом деле, хочет любить? Когда просыпаешься один, голышом, в мёрзлых простынях, словно в тюрьме одиночества, в тесной каморке личности, которую ничто не дополняет и не насыщает, не изменяет и не украшает, теряешь всякую волю к жизни и рождается безволие, апатия и наступает смерть. Хочется ничего. Однажды, в этих мыслях, страх никогда не стать счастливым напоил желание рвануть крышку люка на чердаке, вырваться в прохладное открытое небо, а оттуда, с высоты неиспытанного чувства, из глубины неосуществлённой привязанности, рухнуть на проспект, чтобы сердце, наконец, перестало искать. На мгновение я отступил и зажмурился от яркого света вокруг. То были не звёзды - их никогда не видно в ночном городе, а великое свечение, вспышка, чья мощь заставила обмереть.

Я открыл глаза на площади Восстания прохладным летним днём шестнадцатого года. Передо мной стоял не то молодой человек, не то лампа в тысячи ватт, термоядерная эссенция гомосексуальности и великолепия. Его сияние чувствовалось кожей, и против всякого приличия тянуло докоснуться! С набережной им увлекалась толпа: лощёным гомодрузьям чудился звон прелестной задницы в эхе достоевских колодцев; напудренные дамы за стёклами кофеен выворачивали шеи, обсуждая лёгкий смех и эмоциональные, от сложного повествования, всплески рук. Дети, перешёптываясь, мечтали доверить ему секреты, мужчины в шляпах на остановках - одолжить проездной, студенты бодрыми кивками поощряли рельеф на футболке, а бродяги настойчивее тянулись за подаянием. Совершенство процедур духовного характера умиротворяло духовников подле Храмов, а кокетки, возбуждённые милым личиком с хорошенькими губками, беззастенчиво выпрашивали селфи. Улица буквально пожирала его глазами, стремилась обратить толику внимания на себя, и купалась в ответном блеске, словно в безбрежном голубом океане, пытаясь в один крошечный миг уложить фантазии о возможном параллельном будущем и пережить историю великой любви. Ах, если бы можно было им посочувствовать! Их разум купался в неведении о причинах переживаемых иллюзий, каковой был аромат лучезарного парня. Они были околдованы реющим по воздуху следом, признаком мальчишеской души, который тянулся шлейфом по улицам навстречу площадям и скверам, заполняя реки и каналы, струясь под ногами окружающих. Он был в головах, и на одежде, под клумбами, на рекламных щитах, между трамвайными рельсами - всюду, куда только мог дотянуться, он оседал, и в то же время, одновременно, не мог существовать физически, я уверен! Он единственный правил в тишине запахов, и не было слышно ни газов, ни духов, ни расплавленного асфальта, ни человеческой вони! Совсем без преувеличения, этот запах казался безграничным и свободным, сплавленным из доверия и нежности, искренности, улыбки, простоты, уважения, совести, надёжности, бразильской страсти, и какой-никакой, пропитанной дешевизной модных веяний, мудрости! Станут лишними слова о том, какой он особенный и как выглядит. Каждый, представляя родную душу, выделяет нечто важное, полагаясь на невидимые, связующие нити, и не спешит делиться сокровищем.
Мы же оказались связаны судьбой или предопределением, ведь не я на прощание первой встречи протянул в качестве сюрприза бессмертное сочинение Зюскинда о любви, а сам светящийся юноша. С тех пор первый подарок от Него и последний, не существовавший ранее, десятый томик из коллекции, истраченной в мытарствах, стоит на полке нашей библиотеки. Его символичное возвращение означает, что путешествие состоялось, поиски любви завершены, я счастлив, и остаётся только поставить точку.

Иллюстрация Andreas Constantinou

13 ИЮНЯ 2017 КАХА БЕНДУКИДЗЕ

Ссылка:

Смотрите также

#ЗНАКОМСТВА, #МИНЕТ, #ОДИНОЧЕСТВО, #ПАРФЮМ, #ФЕТИШ

Что такое одиночество? И когда оно может быть полезно?

Почему страх одиночества делает нас удобными для общества и когда полезно побыть наедине с самими собой.

18 фото с феста любителей кожи на улице Фолсом в Сан-Франциско

В минувшее воскресенье любители кожи, латекса и резины, а также других фетишей со всего мира по традиции собрались на улице Фолсом в Сан-Франциско.

Для счастья романтические отношения необязательны

Удивительно, но в 2023 году кому-то приходится объяснять: все мы разные. Кому-то нравится быть в романтических отношениях, а кто-то ценит возможность жить без них.

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули