КВИР - "Шутливый недуг": гомосексуальность в нравственной картине российской деревни

"Шутливый недуг": гомосексуальность в нравственной картине российской деревни

Есть разновидность заблуждений, которые так прочно осели в массовом сознании, что уже кажутся нам непреложной истиной. Одним из наглядных примеров могут служить представления о нравах русской деревни.

Вацлав Нижинский в балете "Петрушка"

"Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех..."

Для современного человека, особенно горожанина, оглядывающегося в прошлое, село кажется оплотом патриархальных традиций. Традиций, под которыми понимается строгое следование моральным установлениям, предписанным Домостроем и подобными сочинениями, но существовавших гораздо раньше даже первого письменного законодательства. Соответственно, гомосексуальность должна быть чужда такой среде. Все здесь смотрит на нее враждебно; во всем скрыта многовековая неприязнь патриархата, готового обратиться в жесткую антипатию сельчан к случайно попавшему в их мир носителю иной любви.
Для сторонников такого видения сельской общины крестьянин становился антиподом развращенного гомосексуального аристократа и своей традиционной половой жизнью оправдывал слово "мужик".

Единственным недостатком нарисованного здесь образа является то, что он далек от действительности. В начале прошлого столетия немецкий врач Иоганн Блох, автор знаменитой "Истории проституции", одним из первых убедительно доказал (на примере общины Кельна XV века), что половая направленность не зависит от социальной принадлежности, места, времени и народности. Противопоставлять крестьянина дворянину в этом отношении не имеет никакого смысла.

Камня на камне от традиционной картины не оставил и Игорь Кон со своими последователями. Один из самых выдающихся отечественных сексологов изображал деревню в совсем другом свете, как оплот исключительной нравственной и сексуальной свободы. В его книге о русской сексуальной культуре и в более позднем сочинении об однополой любви говорится, что никакое другое общество не знало более терпимого отношения к гомосексуальности, чем сельская Русь. Правда, автор отождествил понятия "терпимость" с "распространенностью" и сделал вывод о высокой частоте однополых отношений среди крестьянства.

"Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех", - это резюмирующая цитата, почерпнутая из многотомного исторического исследования Сергея Соловьева, становится отправной точкой для описания множества случаев сельской гомосексуальности. Ее решительно, хотя и безрезультатно, порицали знаменитые деятели православной церкви; ее распространенности ужасаются иностранные путешественники.

Позже к носителям однополой любви причислили наиболее блистательных крестьянских поэтов России - Николая Клюева и Сергея Есенина. А, говоря о ее распространении, полюбили цитировать скабрезное стихотворение английского путешественника Джорджа Тэрбервилла.
Это мнение притягательно с моральной точки зрения, как жесткий ответ традиционным гомофобным концепциям, но его трудно полностью признать историку. Каким бы ярким не было описание, приведенную позицию с предыдущей роднит глубокая не критичность в восприятии источников. В обоих случаях создатели видят только то, что хотят видеть. Задумывались ли они о мировосприятии авторов старинных записей о гомосексуальности?

Церковные деятели не могли не порицать свободу нравов, в своей характерной манере преувеличивая ее масштабы. А для иностранных путешественников, пожалуй со времен немецкого авантюриста Генриха Штадена, побывавшего в России в правление Ивана Грозного, уже стало традицией описывать особенности русской жизни в преувеличенном, гротескном духе. Многие подробности, приводимые в записках, существовали только в ярком воображении их творцов.

Вот, скажем, в некой деревушке мужчины приобрели привычку уединяться в обширной окраинной избе, где они веселились по поводу и без, не допуская внутрь своих жен. Пьянство заканчивалось сексуальной оргией с участием всех присутствующих. Женщины того же села, не в силах сдержать досаду на мужское невнимание, собрались в соседнем доме и устроили там сходную вакханалию. Откуда такие подробности мог знать прибывший из-за рубежа странник, чаще всего редко покидавший пределы столицы? И далеко ли ушли от путешественников XVI века дипломаты начала XX, судившие о русском крестьянстве по единственной известной им личности, нечаянно попавшей из деревенского мира в петербургские салоны? По несчастному стечению обстоятельств, этой личностью оказался Григорий Распутин.

Если истина, как это часто бывает, находится между двумя крайностями, то хотелось бы выяснить, каким же было положение гомосексуалов в русской деревне. Начать следует, пожалуй, с того, что русская деревня никогда не знала той озабоченности половой направленностью, какая известна городу. Даже в представлениях о порочности и зле она не играет никакой существенной роли.

В описании колдовских шабашей, Россия, как и Англия, в отличии от всей остальной Европы, никогда не знала гомосексуального элемента. Ведьмы, в слетах беснующиеся на лысых горах, всегда предпочитают для развлечений страстных чертей-мужчин, а признаком влиятельного колдуна является частая смена молодых любовниц, "которые к таким сильным и почетным людям очень прилипчивы". Даже черт, этот главный персонаж российского инфернального сообщества, по традиционным представлениям всегда имеет жену и что еще более важно для сказания - сварливую тещу. Только тонкий знаток народных сказок способен отыскать в них признаки однополого влечения.

Такое мировоззрение, впрочем, не означает отсутствия в деревне гомосексуальности. Оно означает лишь то, что она не слишком занимали мысли деревенского труженика. "В русском крестьянине есть любопытное сочетание добра и зла. Он полон противоречий, он может быть любезным и грубым, набожным и порочным", - писал посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен. Действительно, религиозность сельчан была разъедена язычеством, в некоторых вопросах морали и традиции, они обнаруживали полнейшую путаницу убеждений.

Священнослужители в деревнях нередко путали понятие "порок" и "грех", не знаю к какой категории отнести гомосексуальность и соответственно как наказывать за такую провинность. В своем эссе "Любовь и эротизм в русской литературе" Леонид Хеллер отмечал, что пьянство вызывает большее моральное осуждение, чем однополая страсть. Тем более, что мужеложеством, по мнению автора, крестьяне часто занимаются, "потеряв во хмелю голову".

Не ясным для крестьянского ума было также понимание самого слова "содомит" - этого главного названия гомосексуалов прошлого. В Самарской губернии у одного благочестивого крестьянина спросили, в чем же все таки провинились перед Господом жители Содома. "Тем, что на татьбу сподобились", - искренне ответил тот. Вероятно, он думал, что содомиты собрались у дома Лота с целью ограбить его гостей - божьих ангелов. Ничего удивительного в этом нет. Едва ли нашелся на Руси священник, который бы стал объяснять прихожанам сексуальный аспект этой библейской истории.

Тем не менее, отношение к однополому влечению не было столь равнодушным и "натуралистически-варварское принятие фактов жизни" во много надуманно. Точнее, обыденность была присуща только сектантским деревням.
Церковный раскол породил на Руси и в других славянских странах обилие народных еретических движений, известных сексуальной распущенностью. Пожалуй, именно их ритуальные практики так образно описывали иностранные путешественники (в тех случаях, когда их источникам все таки можно доверять). И именно они ласкали необычайно яркое воображение австрийского писателя Захер-Мазоха, когда он описывает в своем романе "Богородица" славянскую деревню. Общины духоборов и хлыстов, русских флагелянтов, отличались подчеркиванием равных возможностей полов, что на практике порой означало равновесие всех форм сексуальной жизни, отсутствие любого разделения гетеро- и гомосексуального начала. Мысли адепта такого учения никогда не коснулась бы идея даже о потенциальной возможности их разделения. Василий Розанов специально обращался к мировоззрению таких сектантов, показывая необычную форму сожительства гомосексуальности с христианской этикой.

Однако, не будем забывать, что секты не охватили все деревни Руси, а являлись исключительным явлением, занявшим ее окраины. Традиционное православие и после раскола сохранило свои позиции среди сельской массы. Чем же, в таком случае, была гомосексуальность для сельского ума? С большой долей уверенности можно ответить: болезнью.

Уместно вспомнить историю о том, как уже упомянутый Григорий Распутин пытался вылечить, "выправить" половую направленность князя Феликса Юсупова по просьбе его родителей. Лечение заключалось в том, что старец порол аристократа, положив его лицом вниз через порог комнаты, гипнотизировал и давал пить отвары. И, если порка и гипноз являются отголоском вероятной принадлежности загадочного царского фаворита к секте хлыстов, то лекарственные отвары были широко распространенным средством народных целителей. В Петербург старец принес их из своих скитаний по Сибири.
"Зачем ты, Феликс, - сказал как-то раз Распутин Юсупову, - не бываешь у [лекаря] Бадмаева. Нужный он человек, полезный человек, ты иди к нему, милой, больно хорошо он лечит травочкой, все только травочкой своею. Даст он тебе махонькую, ма-хонькую рюмочку настойки из травушки своей, и у - ! ух - ! как бабы тебе захочется!.."
Похоже такими вот настойками лечились и лечили своих детей и родственников русские сельчане от необычного влечения. "Гомосексуальный недуг" для народного знахаря был формой мужского полового бессилия, неприятной слабостью, которая может воспрепятствовать женитьбе.

В то же время "заболевание" это знало не только сочувствие, но и насмешку. Также как о любой дурной (то есть венерической) болезни существовали определенные шутки, так и для однополых влечений существовало свой класс подтруниваний, дразнилок и анекдотов. "В России таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху, недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление", - сокрушался о сельской содомии хорватский священник Юрий Крижанич.

Несмотря на явное преувеличение морализатора, его оценку можно признать отчасти верной. Сельский гомосексуал жил в окружении постоянного смеха точно также, как самый знаменитый из героев народного театра. Здесь будет не лишним вспомнить, что этот любимец - Петрушка - персонаж в целом асексуальный. Если у него и есть мужественные черты, то появились они отчасти в XVII столетии, отчасти в неудачных современных интерпретациях, спутавших его с европейским Арлекином. Речь, внешность, даже манеры поведения классического Петрушки позволяют выделить в этом герое гомосексуальный элемент. Именно таким его явили миру в одноименном балете фантазия Сергея Дягилева и исполнение гениального танцовщика Вацлава Нижинского. Сила этого образа, пронизанного гомоэротизмом, заставили забыть о шутках, с которыми связано имя Петрушки. Однако смех над ним в тех сценах народного театра, где он ведет себя нелепо - это отголосок старинного народного смеха над односельчанами, казавшимися сельскому миру странными.

Такое насмешливое отношение к гомосексуалам сохранялось не только в быту, но и в сельском управлении. Даже на деревенских сходах, где принимались важные решения, к зрелым неженатым мужчинам (если, за ними не закрепилась слава колдунов) обращались только уменьшительными именами. Обычно с суффиксом -ушк- ("Степушка, Егорушка, Иванушка" и т.п.). Их не избирали на должности (за исключением случаев обладания большой земельной собственностью), а в некоторых губерниях не допускали и на сход. Лица, подвергшиеся уголовному судебному преследованию властей, уважались в деревне несравнимо больше таких странных холостяков. На этом сознательная дискриминация заканчивались.

К сожаленью, тот вред, что крестьяне не делали умышленно, они нередко могли совершить на хмельную голову. Веселый смех вместе с неунывающим и непобедимым Петрушкой мог однажды превратиться в дикую забаву.
Порой устраивали насильственные свадьбы гомосекусалов с какими-нибудь случайно подвернувшимися женщинами, нередко из числа бездомных или опустившихся в моральном отношении особ. С целью - "и их пристроить, и устроить судьбу не желавшего жениться мужчины". Такие свадьбы сопровождались особенно неприличными гуляньями и длительным пьянством, за которым гости часто забывали о цели празднества, позволяя жениху или невесте поспеулизнуть. Впрочем, попытка отказа от женитьбы могла сопровождаться силовым принуждением или побоями.

Отголоском подобной практики возможно является эпизод из романа Михаила Шолохова "Тихий Дон". Восставшая группа казаков, вербуя в отряд новых членов, принимает юродивого Пашу:
"...Зараз, расскажи лучше, как тебя в прошлом году женили! - смеясь, сказал один из казаков.
В глазах юродивого, расширившихся и подернутых мутной поморочью, мелькнуло что-то похожее на животный страх. Он длинно выругался и под общий смех начал что-то говорить".
Писатель не раскрывает подробности истории, но похоже она связана с какой-то потешной насильственной свадьбой, которые иногда становились настоящими трагедиями для невольных женихов.

Тем не менее, обычный крестьянин старался лишний раз не досаждать "больному" соседу и не напоминать ему о его беде. Наказание обладателя "шутливого недуга", этой "болезни Петрушки" - в деревне за исключением церковной епитимьи, было редкостью, да и к последнему средству, несмотря на упорство особо ретивых церковников, обращались не часто. Можно даже привести одно малоизвестное сравненье, согласно которому история отношение сельчан к гомосексуалам была обратной истории их отношений к кликушам (женщинам-одержимым).
Проблему кликушества считали исключительно религиозным делом, происками темных сил, а потому противились ее медицинскому устранению. В то же время гомосексуалов, напротив, считали больными, вследствие чего не понимали, зачем их нужно наказывать, как в церковном и тем более в судебном порядке.

Подлинное равнодушие принесло только забвение сексуальной культуры в деревне в годы коллективизации. Источники, повествующие о жизни колхозов, надолго умолкают; почерпнуть что-либо о однополой любви среди их членов практически невозможно. Наверное, именно колхозный строй создал представлении о глубокой традиционности русской деревни, никогда не знавшей однополой любви.
Впрочем, даже с этим равнодушием не сравниться состояние современной эпохи. Разрушение сельского хозяйства в современной России разожгло все социальные противоречия в деревне, обострив отношения между всеми существующими социальными стратами. И между группами, разделенными не только имущественным признаком.

Именно поэтому в последние годы мы имеем даже здесь непримиримую гомофобию, извратившую все традиционные представления, и ставшую одним из тех явлений, которые русская деревня никогда не знала.

27 АВГУСТА 2015 СЕРГЕЙ ФОМЕНКО

Ссылка:

Смотрите также

#ВАЦЛАВ НИЖИНСКИЙ, #ГРИГОРИЙ РАСПУТИН, #ДЕРЕВНЯ, #ПРОПАГАНДА, #ФЕЛИКС ЮСУПОВ

Женское платье и парик против закона? Приморец поплатился за свою индивидуальность!

В Госдуму внесен масштабный пакет поправок о всеобщем запрете "гомопропаганды"

В Госдуме назвали "центры однополых отношений", в которых запрет "гомопропаганды" "особенно необходим"

Тверской райсуд запретил поцелуй Ивлеевой и Собчак как "гомопропаганду"

Иноагент "Сфера"* объяснил, что не так с законом о всеобщем запрете "гомопропаганды"

Госдума осенью рассмотрит законопроект о "гомопропаганде" среди взрослых

МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ

Магазин Sexmag.ru

Настоящий ресурс может содержать материалы 18+

* КВИР (queer)
в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный".