КВИР - Череповецкие повести. Суд

Череповецкие повести. Суд

Судья: вам есть что сказать в свое оправдание?
Я: оправдание чего? Извините, я болен и отключаюсь иногда, выпадаю.

Там была фраза, которая мне запала донельзя. Что со СПИДом голубые сменили музыку высоких энергий на погребальные костры. Это дословно, я выучил эту фразу. Это было так жутко, да, но больше всего меня впечатляло то, что есть голубые, что они - группа, что у них есть свой какой-то интеллектуальный уровень

Судья: не лгите суду. Ничего вы не выпадаете и у вас нет никаких причин быть тем, чем вы являетесь.
Я: согласен. У меня причин нет. Я искал эти причины, честно, но не нашёл. Да, я не отключаюсь и не выпадаю. Я даже сообщу, что как бы сильно я ни напивался, я отчётливо помнил потом каждую секунду, хотя, бывало, часто бывало, почти всегда, всегда - точно, спрашивал потом, а что было?
Судья: вопрос был задан по существу. Вас обвиняют в том, что вы говно, больной ублюдок, что в больной непрыщавой юности вы таскали мамины шмотки и рвали занавески, чтобы сделать из них красивые наряды, разнашивали мамины золотые босоножки на шпильках и всячески изображали из себя молодую женщину посредством нанесения макияжа и ведения монологов от лица этой женщины, а также в протаскивании этой женщины под личиной юноши в общество нормальных людей. Вы можете что-то сказать в свое оправдание?
Я: обвинение слишком большое, и в то же время слишком маленькое. Могу я уточнить некоторые моменты?
Судья: безусловно.
Я: я вёл не монологи, это были скорее диалоги.
Судья: вы хотите сказать, что в квартире на Первомайской был ещё кто-то?
Я: физически - нет, не было никого. Физически я был один. Я в это время был женщиной, но она находилась в отношениях с другими людьми, поэтому она вела диалоги с ними. Она часто смотрелась в зеркало, чтобы видеть свою красоту или поправлять причёску, просто - не желая смотреть на Того человека. Возможно, он причинил ей боль. Она не хотела об этом думать. Молчание затягивалось, становилось совсем грустно, и тогда она произнесла в тишине: "Я не думаю, что вам стоит здесь ещё оставаться". Она помолчала немного и добавила: "Вечером мы все уезжаем в Париж. Если вы хотите что-то сделать, если вы любите меня, то вместе нас больше никто не увидит".
Судья: так и произошло?
Я: да, ваша честь, он в самом деле больше не появился. Ни в Париже, ни в Дюнкерке, куда она поехала потом, когда началось лето. Она гуляла по длинным пляжам, ветер бил в лицо солью, и вот - вот же он! - чёрная фигура кого-то оказывалась незнакомым англичанином, к тому же совсем непохожим. Он почтительно приподнял шляпу и пригладил усы.
Судья: были письма?
Я: ни единого.
Судья: вы лично пытались об этом говорить с кем-то?
Я: нет. Когда я попал в другую школу, в 11 класс, я начал писать роман о Равенне, история с Дюнкерком осталась на том пляже, её унёс ветер. Солёный, конечно же.
Судья: почему о Равенне?
Я: мне однажды снилось, как жили люди в конце Римской империи. Вы знаете, что я фанат Античности, а поздняя Античность была моим хитом. Это перелом во всем: климат, финансы, религия, администрация, германцы. И мне снилась Равенна, но совсем не та, что я увидел 20 лет спустя. Там был отрывок, отрывок фотографии дворца в Сплите из книги "Античное искусство" Дмитриевой, что я украл из библиотеки.
Судья: занесите в протокол.
Я: это был роман о знатном римском мальчике, который вместе с семьёй переезжает ближе к императору в Равенну. Их семья фасадно исповедует христианство, хотя на самом деле, втайне, они язычники. Это создаёт разрыв в душе мальчика, особенно когда он влюбляется в стражника их дома - молодого германского красавца с круглыми ляжками.
Судья: какое это имеет отношение к делу?
Я: очень даже прямое. Я тогда пытался уже объяснить, что все это значит, но превращал мои образы в чужие. В христианстве той семьи я видел напускную мораль, а в язычестве усматривал подспудный романтизм главного героя моего романа, то есть себя, надежд разбитых груз или разбитый груз, как в океане. Мне было 16, и я думал, что лучше "Битлз" и "Земфиры" ничего нет.
Судья: согласен.
Я: в процессе написания романа у меня был самый важный образ - снег, который проходит через комплювий. Герой стоит в атриуме, на него смотрят маски предков, снег беззвучно падает и тает где-то посередине. Это было очень изысканно, очень.
Судья: какая палитра была выбрана?
Я: темнота, чернота, сумерки, немного красного. Я думаю, что в это время я сумел окончательно перевести смутную тревогу и трансвестизм в гомосексуализм.
Судья: были ли до этого момента подвижки?
Я: да, был сон, который я отчётливо помню до сих пор. Он приснился до Насти ещё.
Судья: вы уверены?
Я: абсолютно! Я сойду с ума, если усомнюсь в этом. Это был мой девятый класс, я тогда очень много прогуливал школу, потому что школа была для меня адом и никто не хотел мне помочь. Вы знаете, что я считал себя красавчиком? Да, было дело. Шлялся я по всему Череповцу. Очень часто я зависал в магазине "Коралл" на перекрёстке Победы и Архангельской, рядом с "Олимпом". В этом магазине был отдел цветов и бонсая, боже, как я тащился от бонсая! У меня потом была книжка об этом. Почему в школе не было ничего про бонсай? Меня не любили учителя, одноклассники, я постоянно был в тревоге в школе, месяцами. Когда кончался урок, я ожидал, что меня будут мучить Лебедев или Сарычев. Тогда же Серый перешёл на их сторону, и я остался совсем один. Так что прогуливание было важнейшей частью моей жизни начиная с седьмого класса. Я планировал, куда пойду, как, что буду делать. Иногда я проезжал на автобусе до самого конца города, а обратно шёл пешком. Ездил к проходной завода. Ходил к гаражам. Сидел в библиотеке, но это было рискованно, потому что библиотеки связаны со школой. Если я боялся куда-то идти, то шёл в "Коралл". И вот рядом с ним, у "Телеграфа", на поручнях сидел парень и болтал с кем-то. Я проходил мимо и вдруг услышал слово "красавчик". Парень улыбнулся мне и чмокнул в воздух.
Судья: ближе к делу, подсудимый, вы не говорите по существу.
Я: да, простите. Я говорил о моем сне.
Судья: так это и был сон?
Я: нет, сон был потом. Весь день я думал об этом, потому что это было так спокойно и важно для меня, я хотел вернуться к тому месту и снова услышать комплимент. Мне хотелось влюбиться в того парня. И вот сон: мы бежим по улице, залитой солнцем. На нас - расклешенные голубые джинсы, нам радостно, потому что мы бежим к другу в больницу.
Судья: логика?
Я: нет, простите.
Судья: продолжайте.
Я: мы бежим и обнимаемся. Наконец, залетаем в больницу, шокируя людей. Потому что мы все голубые, вот что было абсолютно понятно. Мы заходим все вместе в лифт. Все, сон кончился.
Судья: бессмыслица какая-то.
Я: совершенно точно. Но когда я открыл глаза, я впервые, до Насти ещё, успокоился. У меня все сложилось в одну точку. Всё утряслось наконец. Не было больше мучительной тревоги, понимаете? Я тогда точно осознал, что я голубой. В школу, конечно, я не пошёл, мне нужен был город для мыслей наедине. Парень у "Телеграфа" уже не сидел, но с тех пор я постоянно там проходил, выбирая маршрут, словно в надежде снова перенестись в тот день и снова на следующее утро ощутить эту эйфорию. Это - один из любимейших моих эпизодов в жизни. С кем об этом можно поговорить, как не с вами, судья? Спустя много лет я окружил себя людьми, для которых я неинтересен и с которыми я не могу обмолвиться ни словечком о том, что меня в самом деле волнует. А это правда момент истины, когда ты словно наедине со Вселенной, простите за пафос...
Судья: ничего, ничего.
Я: ты наедине со Вселенной, нет никого больше, и Вселенная оказывается не огромной чёрной дырой, а ответом. Она послала мне ответ, я увидел матрицу. В то утро я встал не другим человеком, а собой. Я вышел к родителям, смотря на них чистыми глазами.
Судья: почему же тогда возникла Настя?
Я: я думаю, потому что я всегда чётко осознаю, что все это просто чушь. Я же должен отрицать самого себя, правильно?
Судья: правильно
Я: ну вот я и отрицал как мог. Что-то открыло во мне последовательность, туннель отрицаний, попыток чего-то там, не знаю.
Судья: вы упомянули ещё книгу, которую читали в туалете...
Я: а, да, было дело. Книга в туалете. Да ничего особенного. У моих предков была книга про секс, и мать её почему-то читала в туалете. У нас там был ящик над унитазом, где она держала всякий хлам, сигареты и эту книгу.
Судья: о чем книга?
Я: о сексе. Я не помню, как она называлась. Но не "Радости секса". Дешёвая, в мягкой обложке, она лежала, забытая, за туалетной бумагой. Мне к тому времени стало скучно просто сидеть и срать, книга оказалась интересная. В смысле, я не читал эту книгу. Я читал только одну главу в ней, где рассказывалось об однополом сексе. И много раз я проходил эту главу глазами. Вообще, знаете, я не люблю много читать, точнее, я читаю много, но одно и то же. Одни и те же книги я часто перечитываю много раз. Вот с той было так же, точнее - с той главой. Там была фраза, которая мне запала донельзя. Что со СПИДом голубые сменили музыку высоких энергий на погребальные костры. Это дословно, я выучил эту фразу. Это было так жутко, да, но больше всего меня впечатляло то, что есть голубые, что они - группа, что у них есть свой какой-то интеллектуальный уровень.
Судья: почему это важно?
Я: ну, мы же выяснили, что я говно, а это значит, что я буду всегда искать способ закрыться от вас, от них. Например, я любил гороскопы, где были описания Близнецов. Боже, как я обожал Близнецов! Мы спонтанные и интеллектуальные, мы высшая раса. Точнее, не мы, а я. Ну вы поняли.
Судья: вы стали голубым из-за чтения книги про секс во время дефекации?
Я: почему секс во время дефекации?
Судья: ответьте на вопрос, не юлите.
Я: нет.
Судья: вы стали голубым, трансвеститом и всем таким прочим, со всей этой бабской гуманитарщиной из-за сна и комплимента уличного педрилы?
Я: нет, я уверен, ваша честь.
Судья: вы стали голубым из-за того, что стояли у подъезда, а Настя закрывала лицо рукой?
Я: нет же, ваша честь, книга, сон и комплимент были задолго до того.
Судья: а что было до книги, комплимента и сна?
Я: диван с Серым и Бараулей.
Судья: с вашими складками на животе?
Я: именно тот случай.
Судья: он сделал вас тем, в чем вы обвиняетесь?
Я: совершенно точно, что нет.
Судья: значит, вы утаиваете что-то от суда, а это грозит осложнением вашего наказания, когда вина будет доказана. Мы должны выяснить мотивы ваших мерзких поступков.
Я: ок.
Судья: суд переносит заседание на следующий четверг.

16 ФЕВРАЛЯ 2021 СЛАВИК Ф.

Ссылка:

Смотрите также