КВИР - Жизнь во вне

Жизнь во вне

Анкета Бориса была оформлена с любовью, фотографии показывали лицо с торговой стороны. "А мне бы в мальчика, в хорошего, влюбиться..." - висело в статусе сверху...

дне рождения Борис сделал торжественное объявление.
- Мне 45 лет. С меня хватит. Я сдаю эту хату и первого мая уезжаю жить на юг. В Одессу. С двумя чемоданами. Плюс два уже перевез. На жизнь там мне будет этих денег вполне достаточно.

Лица друзей застыли на полугримасах. Стало слышно, как в раковине на кухне капает вода.

- В Одессу?? Боря, шо вдруг?
- Ну, не вдруг. Это вполне взвешенное решение, года с два уже. Теплый русскоязычный город, море и не надо работать. Вообще. Никогда. Ну, я надеюсь. А если что - вернусь назад, в родную потную Москву.
- Ага, и мальчики там живут на 100 баксов в месяц. Налетят на тебя, аки мухи на дерьмо... Эх, Боря-Боречка.
- На варенье. А ты вкалывай дальше, езди на метро по два часа в день, копи на таиландских проституток. Я понимаю, что в Одессе море хуже, но - цена-качество. Плюс не очень далеко. И говорят по-русски.

Деревья в Одессе были уже почти все в зелени, масляное солнце грело вспотевшую лысину, совсем по-летнему, Москва молча курила в тамбуре. Они с Мишкой ехали в такси, которое стоило 3 бакса, от вокзала на Молдаванку, в Мишкину квартирку, где в углу ждали первые два чемодана, накрытые тряпочкой, от пыли, с книгами, постельным и одеждой.

Мишка был примерно одного с Борей возраста, в мужья не годился, просто друг. Они познакомились на сайте знакомств с год назад, у обоих тогда значилась Одесса, хотя Борис еще проживал в Москве, а Мишка в Кишиневе. Мишка жаловался на жизнь в Кишиневе, зарплаты маленькие, молдаване кругом, а он молдавского не знал, хотя и родился там. Раньше молдавского все стеснялись, даже сами молдаване, позорный был язык, объяснял Мишка.

Они со старенькой мамой продали трешку в Кишиневе, купили в Одессе двушку и эмигрировали честь по чести, с анализами на СПИД даже для мамы и переводом с молдавской пенсии на украинскую в гривнах. Довольно быстро Мишка нашел в Одессе работу, зарплата оказалась и вправду повыше, а мама умерла через месяц после переезда.

Конечно, не обязательно трахаться исключительно по большому чувству, думал Борис, но трахаться вообще безо всякого желания ему сегодня не хотелось.

Мишка предпочитал мужиков своего возраста и запал вначале на Бориса. Борис объяснил, еще на виртуальной стадии, что шансов нет, что он ищет для себя много моложе, лет на двадцать, а вот дружить им вполне можно. За чемоданы и временный постой Борис предложил Мишке деньги, но тот не взял, даже обиделся. Сбегали в магазин. Сеть называлась "Таврия В", Борис прочел название "таврия би", мол, для бисексуалов. Мишка захохотал. Ну, маасква, ты даешь. Лавка оказалась вроде нашей "Пятерочки", ничего особенного. Тут есть и получше магазины, заверил Мишка. Разлили, выпили. Мишка начал жаловаться на жизнь. То алкаш попадается, то семейный. Нету счастья, нету. Или проходимцы какие-то, денег хотят. "Нет, ну ты представляешь, ему самому за 40, а все еще альфонс до сих пор?!"

Тяжело ему, сочувственно думал Борис. Среди мальчишек попадаются еще приличные, но к сорока таких совсем уже не остается. Поди найди адекватного - одни извращенцы да моральные импотенты. Или физические.

Снимать недорогую квартиру в центре Одессы оказалось делом забавным. К первой кандидатуре нужно было забираться по довольно рискованной железной и когда-то ажурной винтовой лестнице, которая вела прямо на балкон. С балкона вход был в крошечную кухню, за кухней помещалась спальня без собственного окна. Цена-качество, подумал Борис. Зато центр. Москва курит в тамбуре.

В следующей квартирке была аккуратно обрезана батарея парового отопления. Маклерша ответственная попалась, Боря сам бы и не заметил. А вы, это, электричеством грейтесь, посоветовала хозяйка, паровое в центре все равно еле-еле греет. Нет-нет, пробки полетят или провода не выдержат, предупредил опытный Мишка. Дальше пошли.

"Я бы вам в новом районе приличную хрущовочку нашла. А в центре за эти деньги все такое не очень", - захныкала маклерша. Но Борис хотел жить в центре, центр Одессы был несколько покоцан, но все еще красив. Местами было похоже на очень солнечный Питер.

Поселился Борис в греческом дворике, вход с галереи. В квартирке были четырехметровые потолки и трогательные деревянные рамы с облупленной краской. Соседи по галерее улыбались, радуясь, что поселили на вид непьющего, похоже, даже интеллигента. Перила были местами увиты плющом.

Наслаждение началось. Утром можно было вообще не вставать. До моря Борис дошел пешком, не торопясь, минут за пятнадцать. Остальные прохожие шли еще медленнее. Некоторые даже улыбались, когда встречались с Борисом взглядом. Ощущение расслабленности и удовольствия от жизни, так потрясшее Бориса в его первый визит в Одессу, было разлито в воздухе, в лицах людей, в листьях деревьев, только что вылезших из почек и тихо делящихся друг с другом детскими впечатлениями.

В конце, вернее, в начале улицы, где жил Борис, стоял парк с громадным памятником Шевченко и с бродячими собаками в кустах; собаки спали, лениво обмахивая себя хвостами для охлаждения. За парком начиналось море. Каждый пляж, от пирса до пирса, имел название: Ланжерон, Отрада, Дельфин... Пирсы были бетонные, из них торчали ржавые железяки, кое-кто уже купался, мускулистые мальчики играли в волейбол. Борис прилег неподалеку, поглядывал на солнце, на мальчиков.

Через часок стало скучновато и захотелось домой, к компьютеру. Анкета Бориса была оформлена с любовью, фотографии показывали лицо с торговой стороны. "А мне бы в мальчика, в хорошего, влюбиться..." - висело в статусе сверху. "Если это твои фотки, то я Борис" - такое сообщение Борис посылал на все понравившиеся объявления. Хоть и не всегда положительно, но мальчики реагировали на эту немудреную провокацию. На Мишкино "привет как дела" отвечал гораздо меньший процент.

Парнишка на первом свидании оказался некрасивым. Борис знал, что фотография - это большой обман, но надеялся, что это просто фотограф был плохой. Они встретились недалеко от Борисова дома, Борис увидел, что фотограф был еще вполне хороший и от ребенка надо мирно избавляться, но неожиданно пошел дождь. Дешевых заведений поблизости не оказалось, а в дорогие Борис не ходил, пришлось тащить некрасивого мальчика домой. Может, он внутри интересный, подумал Борис и стал задавать вопросы о жизни.

Набор вопросов был стандартный: а когда ты узнал, что ты пидор, а знает ли мама, друзья, а где учишься... Мальчик отвечал односложно, потел, ковырял прыщики на лице и поглядывал иногда на Бориса с выжидательным выражением. Конечно, не обязательно трахаться исключительно по большому чувству, думал Борис, но трахаться вообще безо всякого желания ему сегодня не хотелось. Молчание зависло, как густое облако, и не хотело расходиться. "Ну ладно, мне надо собираться на французский", - сходу выдумал Борис. Мальчик ушел.

Французский... а почему бы и нет. Ну сколько это может стоить? Одесса не Москва, курсы я потяну. А на курсах - компания интеллигентных людей, наверное, студентики разные тоже. Борис любил общество молоденьких и умненьких. Надо ведь и просто друзьями обзаводиться, не всех же ипать.

Ближайшие курсы французского находились в трех остановках, эклектичный фасад облупился местами, но все еще радовал глаз. Курсы стоили, в переводе на рубли, каких-то две с половиной тысячи в месяц. Москва продолжала дружно курить в тамбуре.

Учителем был вертлявый марокканец, с крупной еврейской попой и узкими плечами, но лицом симпатичным, напоминающим Фредди Меркури. Звали учителя Хасан, но букву "х" нельзя было произносить, так как во французском языке она отсутствовала, и все называли его Усама, как Бин Ладена, легенду арабского подсознания. Усама заверил учеников, что говорит по-французски без арабского акцента и что Марокко - это вообще "савиршена европска страна", там нет паранджи, разрешены мини-юбки и король у них гей. Усама учился тут на медицинском.

Дело было в том, что в университеты нормальных стран его с такими оценками не брали. Еще он рассказал, что в конце июня у них там начинается рамадан и он по этому поводу уедет на целый месяц домой к маме. В рамадан полагается не есть и не пить в светлое время суток, а с наступлением сумерек неспешно кушать и молиться, но Марокко страна нерелигиозная, поэтому светская молодежь там с наступлением сумерек жрет, пьет, трахается и танцует на дискотеках, и так целый месяц.

Усама - человек тоже нерелигиозный, но так он, конечно, не делает. На этих словах Усама улыбнулся настолько загадочно, что вся группа поняла, что именно так он и делает, а Борис подумал, что он делает еще и не так. Вскоре Борис получил на сайте знакомств сообщение от некоего Франсуа, без фото. "Privet kak dila". Борис догадался, что это Усама. Они встретились у памятника Шеченко и прошлись к морю, разговаривая. Усама оказался тоже активом, с ним было весело, он перетрахал уже почти всю Одессу, они с Борисом сразу решили просто дружить.

Два актива не пара, да и вообще, Усамчик был слишком уж искрометным для Бориса, он искал мальчика поскромнее. Не познакомить ли его с Мишкой, подумал Борис. Для Мишки Усамчик был несколько юн, но что-то в нем было такое, взрослое, мужественное, может, из-за вечной щетины, да и вообще, арабский скакун не помешал бы на Мишкином бездорожье.

Он показал Усамчику Мишкину фотографию на смартфоне. Оказались, что они уже знакомы. Примерно месяц назад Усамчик участвовал в оргии с пятью мужиками, где делал Мишке фистинг. Ого, подумал Борис, а Мишка-то мой не так прост.

"Вы будете моим первым, ну, пожалуйста. Я вот такого хочу, опытного. Не бойтесь, я уже взрослый, я знаю, что мне надо, я не скажу родителям..."

На третье занятие по французскому Борис не пришел, так как выманил одного симпатного паренька на чай в недорогом заведении, а после чая они пошли к Борису трахаться. Они понравились друг другу, но у Пети было совсем мало времени, он учился и работал официантом до глубокой ночи, три через один. Секс два раза в неделю - это для Бориса было все еще маловато, и он не стал останавливать поиски. Пете он совершенно искренне говорил, что тот "реально очень красив", что он, Борис, такую красоту не заслуживает и что им надо бы вместе куда-нибудь поехать, например, во Львов. Или в Москву!

На следующей неделе появился на один вечер еще один мальчик, немного странный. Он нигде не учился и не работал. Борис смотрел на него восхищенно и говорил, что мальчику надо же развиваться, эти годы решают всю жизнь, он ведь "реально красив" и, если у них сложится, они поедут куда-нибудь вместе, чтобы проверить отношения, во Львов, или, может, в Москву.

Мальчик отвечал невпопад и интересовался исключительно певицей Светланой Лободой. Они и трахались под ее клип. Мальчик очень долго не мог кончить после Бориса, а потом попросил разрешения включить себе на телефоне порнуху. Борису стало обидно и он вызвал мальчику такси.

На занятии Борису помогала соседка по парте, он сильно отставал из-за пропусков. Он вообще стал замечать, что скучает без сайта знакомств и по-настоящему интересно ему только дома у компьютера. Очередной паренек ждал Бориса у входа в макдак. Пареньку на вид было явно меньше лет, чем полагалось. "Мне пятнадцать с половиной!" - заверял он, краснея. Борис купил ребенку чизбургер и капучино и согласился "только поговорить". У персонажа чернели круги вокруг глаз, немного дергались пальцы. "Вы будете моим первым, ну, пожалуйста. Я вот такого хочу, опытного. Не бойтесь, я уже взрослый, я знаю, что мне надо, я не скажу родителям..."

Мальчик смотрел на Бориса умоляющим взглядом, от этого взгляда у Бориса была эрекция под столом, он старался фокусировать зрение на тусующуюся вокруг молодежь, но взор возвращался к мальчику. Круги у глаз, мольба, страх, детские пальцы с обгрызанными ногтями. Когда еда кончилась, Борис сказал мальчику, что потом еще позвонит и ему надо уходить. "Все так говорят, и никто не звонит", - мальчик почти плакал. Сверстника себе ищи, честно сказал Борис, ты мне надоешь через два дня.

Больше Борис на курсах не появлялся - совершенно не хватало времени. Он расширил круг поиска кандидатов, от 18 до 35. Сначала по Одессе, потом по Одесской области, потом по соседним областям. Ничего стоящего не попадалось. Он был, в общем, увлечен приходящим Петей, несколько раз ездил в Николаев и даже в Кишинев на смотрины, но влюбиться ни в кого из возможных кандидатов так и не смог.

Невозможных кандидатов существовало, конечно же, много больше, чем возможных. Борис не забывал, сколько ему лет и понимал, что нужно выбирать из того, что есть и любить то, что имеешь. Чтобы отвлечься, он записался на курсы самодеятельности, но тоже вскоре бросил. Сидеть у компьютера было все равно интереснее. Почти каждый день он ходил на пляж, с трех до пяти, в безопасное для кожи время. Он никогда в жизни не был таким загорелым.

В это лето Борис выглядел гораздо моложе и свежее, чем даже пятью годами раньше. Если бы он не засиживался на своих сайтах до трех ночи, то имел бы еще более выигрышный вид.

Лето кончилось, но еще весь сентябрь и даже начало октября можно было бегать на море. Кашляя, Москва курила в тамбуре.

Наступила жиденькая южная зима. В Киеве ни с того ни с сего возникли беспорядки, майдан, демонстрации. У мальчиков в статусах на сайте знакомств стали появляться революционные лозунги типа "банду гэть". Про президента стали говорить, что он придурок и вор. Борис не понимал, зачем же они его выбирали, ведь уже тогда, четыре года назад, это было видно по его лицу.

Усамка заходил иногда в гости поболтать. Он завел себе трех постоянных бойфрендов и сказал Борису за вечерними пельменями, что доволен жизнью и появляется теперь на сайте гораздо реже, только для общения.

Петя потерял работу и ездил по выходным и чаще в Киев, титушкой - стоять на демонстрации против протестующих за 300 гривен в сутки. Это называлось антимайдан. Петины родители были членами правящей партии и, действительно, сам майдан весьма не одобряли. Петя тоже считал, что "какой ни есть, а президент, пусть будет". Он не брал деньги у родителей, хотя там было, что брать, и принципиально жил на самообеспечении.

В автобусах в Киев с Петей ехало совсем уже быдло, не понимающее и не стремящееся понять, куда их везут и для чего. Они выезжали из Одессы в девять вечера, спали кое-как в автобусе, в Киев прибывали засветло, стояли, зевая и ежась, на морозе с плакатами, ели гречку из пластиковых тарелок, грелись иногда в специальной теплой палатке и нудно ждали вечера, чтобы ехать домой. На обратном пути почти все были беспробудно пьяны, а один раз у автобуса лопнули несколько шин сразу, но, слава богу, не на полном ходу.

Мальчики там предательски переписывались между собой и обсуждали мужиков, кто из них как трахается, сколько у кого денег, кто на самом деле алкаш, а кто совсем погряз в циничном блятстве.

Теперь Борис виделся с Петей чаще, и, в общем, постепенно проникался к нему настоящей нежностью. Еще дома, в Москве, мальчики иногда замечали ему, что он, наверняка, говорит им всем одинаковые слова. Паренек модельной внешности так и сказал однажды Борису, не дав: ты не человек, ты театр. Мальчики там предательски переписывались между собой и обсуждали мужиков, кто из них как трахается, сколько у кого денег, кто на самом деле алкаш, а кто совсем погряз в циничном блятстве. Не то в Одессе - здесь народ был много чище, доверчивей и оптимистичнее.

Петя серьезно зацепился за Бориса, хотя, казалось бы, с его внешностью мог бы рассчитывать на что-нибудь более интересное, обеспеченное и поютнее. После близости Петя подолгу смотрел на Бориса сбоку, гладил его по седеющей груди, которую он нежно называл Борисова грива и говорил, что сам удивляется, что его прямо-таки возбуждают все эти, блин, морщинки и мешочки под глазами. Его почему-то трогало, что тело у Бориса такое все немножко уже стареющее и елочка на спине из бывших мышц, а пися торчит, как молодая.

- Что же ты будешь со мной делать лет через десять, когда у меня и вставать-то перестанет?
- А сам буду тебя трахать, Бориска, справимся как-нибудь, ты не бойся. Проблема, думаю, будет не в этом. Ты же первый гулять начнешь, знаю я вас, старичков.

Постепенно Борис начал верить, что его на самом деле любят и отмяк, полюбил сам. Ему впервые за долгое время стало скучно на сайте знакомств. Он начал читать привезенные из Москвы книги, гулял по центру, просто ждал, уставившись в потолок, пока Петька позвонит или придет к нему после своих пар или с автобусных демонстраций. Петька приходил, тщательно запирал за собой дверь и бросался к Борису с поцелуями. Петьке приходилось нагибаться, он был выше Бориса на целую голову, Борис нервничал, что парень из-за него горбится и портит себе осанку, и вставал на цыпочки.

Петя был по-женски красив, глаза с поволокой, густые черные волосы, тонкие слабые пальцы, а вот голосом обладал низким, густым, и этот диссонанс был трогателен. Борису нравилось смотреть на Петькину длинную шею, когда тот говорил, его возбуждали движения своенравного кадыка под нежной кожей. Петькин нос был, пожалуй, несколько великоват, если говорить объективно, но Борису, вообще-то, нравились длинные носы. Наверное, они символизируют для меня что-то потаенно-сексуальное, думал он, в сотый раз разглядывая в ночном сумраке Петькино посапывающее лицо.

Они ездили иногда в торговый центр на окраину города и Борис покупал Петьке разные футболки, меряя на него все подряд и наслаждаясь. Он забирался с Петькой в примерочные и тискал его там, Петька краснел и умолял Бориса выйти, а один раз неожиданно сам пошел в наступление и полез Борису прямо в штаны. Борис тщательно держал по сторонам занавески и слабо сопротивлялся.

Майдан закончился, титушки остались без работы. Борис предложил Пете поселиться у него, чтобы, во-первых, сэкономить на квартире, а во-вторых, "у меня, Петюрочка, по-моему, любовь". Он долго убеждал Петю, что они вполне прокормятся на средства Бориса, а потом, когда Петя начнет работать, он тоже начнет вносить посильную лепту в семейный бюджет.

В апреле Петя переехал к Борису. Петькино вселение-новоселье праздновали первого мая, совмещая торжества. К тому же завтра исполнялся ровно год, как Борис приехал жить в южную Пальмиру. К ним пришли Мишка, Усамчик и Петькина лучшая подруга Зоя.

Усамчик рассказывал, что среди иностранных студентов идут разговоры о том, что из этой страны надо смываться как можно быстрее. Мишка жаловался, что у него на прошлой неделе случился совершенно шикарный мужик, с бархатной кожей и охренительными глазами, и вот, он больше не звонит. Сам Мишка тоже звонить первым не хочет, ибо не на помойке себя нашел. Все смеялись и советовали Мишке просто взять и позвонить, ведь за стоящей партией не грех немножко и поухаживать.

Мишка мощно затягивался сигареткой, прикрывал глаза и снова вспоминал про бархатную кожу, ему велели заткнуться, повзрослеть и позвонить. Зоя заметила, что некоторые люди вообще не способны на отношения и попросту боятся собственных закипающих чувств. Может быть, может быть, отвечал Мишка, и снова мощно затягивался.

Сама Зоя была надежно влюблена в студента из соседней группы. Студент вроде бы отвечал ей взаимностью, но как-то вяло. Больше всего на свете он любил играть в компьютерную игру дота; в сущности, он только этим и жил, а все остальное существование, включая академию связи, приработки и Зою, было к этой самой доте придатком. Зоя снимала крошечную квартирку на Богдана Хмельницкого и, когда ей удавалось затащить туда ее студента, он, в общем, не без удовольствия трахал ее на полутороспальном диванчике, занимающем почти всю Зоину комнату. Кухня у Зои располагалась в прихожей, а душ торчал прямо над унитазом, но все же это было много шикарнее общежития, где проживал ее студент.

Тем не менее, студент залипал в своей обдрипанной комнатухе на четверых все свои свободные вечера. Когда позволяло время (Зоя часто где-то подрабатывала после пар), она приезжала в общагу и забирала своего студента к себе, чтобы как-то формировать отношения. После интима они частенько вместе сидели в доте и Зоя признавалась, что залипала тоже не без некоторого удовольствия, хоть в целом и находила свою личную жизнь довольно странной. Так продолжалось уже два года и у Зои в последнее время начали опускаться руки. Всерьез рассчитывать на такого неказистого жениха было нельзя, но Зоя его, черт возьми, любила.

После первой бутылки водки (Усамчик, кстати, не пил) у Зои с Петей начались их вечные споры о политике. Они принадлежали к противоположным лагерям и каждый из них был уверен, что знает, как будет лучше для их страны.

- Зачем нам твоя Европа? - басил Петька, - тут же у нас все хозяйство развалится из-за их стандартов.
- Что, ну чё ты знаешь об этом? Ты чё, экономист? Там профессионалы сидят и подсчитывают, как выгоднее для страны. Хуже-то всяко не будет, хуже уже все равно некуда.

Петька смотрел на Зою угрюмо, явно обижаясь, что она, неглупая вроде, а не понимает таких очевидных вещей. Его глаза еще сильнее подернулись поволокой, щеки побледнели, он стал похож на молодого декабриста, движимого своей горькой убежденностью и допускающего, да, что проиграет. Они долго пререкались с Зоей и казалось, что Петька сейчас клюнет Зою в лицо своим буратинистым носом. Зоя терпеливо лечила друга от, по ее мнению, заблуждений.

На площади за вокзалом располагался палаточный городок сторонников пророссийской ориентации. Над палатками веяли трехцветные стяги, среди нетрезвых мужиков попадались и вполне трезвые, Петька засиживался там, бывало, заполночь и проукраинская Зоя, верная подруга, носила ему туда пирожки собственного изготовления, она вообще было хорошая баба. Зоя вступала в перепалку с мужиками, спрашивала их, зачем вы тут стоите, не все могли ей внятно ответить, а тех, кто мог, она безуспешно пыталась переубедить. Многие получали деньги за пребывание в палаточном городке, но Петька не получал, он был идейный.

Борис избегал политической активности, занимая нарочито нейтральную позицию.
- Дети, что вы телепайтесь, там за вас уже давно все решили и деньги поделили. Танцуйте на своих дискотеках. Плюрализм мнений тут был всегда, чего вы сейчас-то друг на друга бросаться начинаете? Не давайте себя поссорить друг с другом из-за всякой сволочи.

После политики начали обсуждать геев, субкультура они или нет. Зоя говорила, что это не главное, важнее другое. Что бывает два случая: когда общество пытается выдавить из себя социальную группу, или когда группа сама хочет выделиться из общества. Что вот, например, евреи сами не хотят быть, как все, а геи-то как раз хотят, но общество их боится и выдавливает. Петька полез в википедию и зачитал своим уже совсем пьяным басом определение субкультур, Борис смотрел на его лицо, на кадык, потом набросился и стал целовать.

"Полно вам, батенька", - сказала начитанная Зоя. Мишка отошел к окну покурить, а Усамчик сидел грустноватый, так как не полностью понимал смысл обсуждения.

Утром Борис проснулся поздно. Петьки уже не было, видимо, он убежал в свои палатки. Сегодня был ровно год борисовой эмиграции. Борис привел себя в порядок и вылез прогуляться, а заодно и купить яиц в магазин "таврия би". Свернул на Александровский проспект, бывший проспект Мира. Среди каштанов и акаций выстроились коричневые ряды ларьков книжного рынка. Около ларьков сидели и стояли менялы с огромными пачками денег в руках. Среди менял попадались мужики вполне бандитского вида, но в основном это были обычные люди всякого возраста, парочка домохозяек с усталыми лицами, паренек в кипе, мужик лет шестидесяти, с собачкой.

С мужиком Борис всегда здоровался, иногда они говорили за жизнь и за курс валют. В некоторых ларьках давали кофе и пирожные, соседка Бориса продавала со скамейки салаты и тушеную курицу собственного изготовления, у нее хорошо брали. Каждый день часов в одиннадцать она тащила по лестнице свою тачку с подносами и термосами, иногда Борис ей помогал.

После книжного рынка аллея продолжалась еще метров сто, а потом начинались турники. Борис садился на скамеечку поблизости к турникам (естественно, не совсем вплотную) и глядел на тренирующуюся полуобнаженную молодежь. Иногда, среди перекачанного быдла попадались просто чудесно сложенные мальчики. Борису особенно нравилось, когда ребята рывком выходили из виса на турнике в упор сверху, напружиниваясь каждой мышцей, или когда висели на столбах боком, поддерживая тело в горизонтальном положении. Как-то ночью, когда никого не было, Борис попробовал повиснуть так сам, но у него ничего не получилось, он стал слишком тяжел для своих лучезапястных суставов.

Сегодня Борису повезло. Мальчики пришли очень приличные, а один был вообще красавчик. К сожалению, не все сняли футболки, стесняясь недостаточной развитости мышц. Эх, ребята, ребята. Внезапно они поспрыгивали со своих турников и брусьев и стали показывать пальцами куда-то вдаль. Там что-то шумело и громыхало. Мимо книжного рынка стройными рядами шли демонстранты в трикотажных масках, судя по фигурам, совсем молоденькие. Попадались девчонки. Перед ними, лицом к ним, шел пожилой милиционер в рубашке и пытался их сдержать, раскинув руки. Толпа неуклонно двигалась вперед, бедный милиционер пятился задом, его никто не слушал. У людей в одной руке было по самодельному щиту, а в другой - по деревянному мечу. Сбоку от толпы бежал мужик постарше, он выкрикивал подогревающие лозунги. "Мы им покажем! Мы им покажем!" - вторила ему толпа и била мечами об щиты.

Демонстрантов было довольно много, человек, может, двести. За ними показалось шествие милиционеров в черных жилетах с оружием разного вида, милиционеров было почти так же много, как и демонстрантов, они шли пешком, ехали в микроавтобусах, выражения их лиц было мирным и даже блаженным на фоне такого напряженного события. Вдоль аллеи стояли прохожие и снимали воинственных демонстрантов на мобилки. Глупая девица рядом звонила маме: "Ой, мам, тут такое, вообще война, они идут, мечи, щиты и эти, как их, балаклавы".

Посетители уличных кафе отложили свою пиццу и опасливо глядели на идущую мимо их столиков процессию, человек в длинном белом одеянии что-то быстро говорил по телефону по-арабски. Маршрутки остановились на полпути, пассажиры их припали к окнам. Глупая девица стала таинственно шептать несчастной маме: "Тут ваще революция, это, как ее, арабская весна, джихад, мусульмане бородатые, ой, мам, я боюсь".

Толпа в балаклавах свернула, грохоча, на улицу Бунина. За ней последовала мирная демонстрация вооруженных милиционеров. Мальчишки на турниках вернулись к прерванным революцией жимам и висам, желудочно-кишечные тракты в пиццерии на углу зафункционировала дальше. Борис постоял немного и направился за яйцами в магазин "таврия би". Раскатистый грохот оглушил пространство - это кто-то отрывал железные ребристые щиты от ограждения стройплощадки. Придурки, подумал Борис, и пошел в обход, по соседней улочке.

В конце улочки толкались и шумели люди, трое бежали изо всей мочи прямо на Бориса, толкая впереди себя мусорные контейнеры, на перекрестке впереди Борис увидел шумное скопище людей, над ними в воздухе роем кружились камни. Борис развернулся и отправился назад, в другой магазин, по уже мирному Александровскому. Пиццерия на углу жевала дальше, на турниках появился новый мальчик.

Вдруг мимо побежали те же ребята в балаклавах, только уже в обратную сторону. За ними гнались. Щиты и мечи падали на тротуар, преследуемые рассыпались в разных направлениях, забегали в подворотни, многих из них догоняли и били. Минут за десять воюющие растеклись по перекресткам и исчезли. Замершие автобусы продолжили свои маршруты, между ними завертелись белые машины скорой помощи, пронзая воздух сиренами. Скоро все успокоилось и на улице стало совсем пустынно.

Борис решил, что сегодня лучше посидеть дома, зашел к себе, лег на диван с книжкой и принялся ждать Петю. Петя все не подходил к телефону, Борис звонил ему каждые полчаса, крепко разволновался, звонил Зое, так же безрезультатно. К вечеру она перезвонила сама. Зоя говорила громче обычного, сбиваясь и почти захлебываясь от избытка информации.

- Мы их погнали на Куликово поле к палаткам их, они же первые напали, блин, идиоты. А там они в этот дом профсоюзов забрались, а внутри как начало все гореть. Мы эти палатки рвали и делали такие батуты, чтобы они могли на них спрыгивать из окон, но кто-то от них стрелял в нас с крыши и камни кидал. А наши так обозлились на них вообще и вот тех, кто выходил из этого дома горящего чуть не до смерти забивали, а другие наши их отбирать пытались, чтоб их не убили, многих спасли, но раненых до фига, в больницу увезли, блин. Ну что они к нам полезли, мы себе мирно шли к стадиону с флагами и все, а они, блин, как ненормальные вдруг напали, а менты вообще ничего не делали, стояли и смотрели, ужас вобще...
- Зоя, а где Петя?
- Ой, я не знаю, блин, я совсем забыла про него, ой, вдруг он тоже там был. Щас, щас я родителям его позвоню.

Петю забили насмерть в одной из подворотен. Зоя рассказала об этом Борису следующим утром, после опознания, когда стало ясно на сто процентов. Они говорили недолго. Зоя плакала, Борис не знал, что произносить дальше, сказал "пока".

Борис лежал на диване, его книжка упала на пол, он смотрел в потолок, на остатки лепнины, на скромную люстру, на рюмки за стеклянной дверью шкафа. Вдруг что-то стало душить его изнутри, он с силой перевернулся лицом в подушку. Когда она совсем промокла, он снова лег на спину. Слезы образовывали маленькие озерца у переносицы, озерца переполнялись и стекали вниз, по вискам, щекам и мокрой щетине.

Через неделю Борис переехал на другую квартиру. Зоя, Усамчик и Миша помогали ему упаковывать вещи.

Фото Robert Ferron

11 СЕНТЯБРЯ 2014 ВИТЯ БРЕВИС

Ссылка:

Смотрите также

#БОЙФРЕНД, #ЕВРОМАЙДАН, #ЗНАКОМСТВА, #ОДЕССА, #ОТНОШЕНИЯ, #УКРАИНА

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Наступает лето! На охоту выходят борцы за нравственность и полиция

Как военный конфликт с Россией продвигает на Украине права ЛГБТ

Военный конфликт на Украине, оказывается, способствует развитию ЛГБТ-сообщества, считает Politico.

"Гормон любви" окситоцин в буквальном смысле лечит разбитое сердце

Раньше считалось, что окситоцин помогает нам испытывать только чувства привязанности, эмпатии и доверия. Однако вырабатываемый гипоталамусом мозга "гормон любви" в буквальном смысле "склеивает", то есть восстанавливает клетки сердца.