КВИР - Жизнь в Венеции

Жизнь в Венеции

Нарушая меркантильные шаблоны туристических агентств и расчеты хитрых владельцев отелей, я полетел в Венецию один. Нет, конечно, я не борец с крупным и мелким капиталом - наоборот, я его бескорыстный лобби во всех СМИ, но на то были, как минимум, две объективные причины.

"Смерть в Венеции", режиссер Лукино Висконти, 1971

С одной стороны, мой приятель в спешном порядке делал необходимую для сохранения здоровья справку (ведь, могу похвастаться, ему еще очень далеко до 27 лет), а во-вторых, я глубоко уверен, что Венеция - это наслаждение (или, наоборот, печаль), которую в теории невозможно ни с кем разделить. Это не Париж, знаете ли. Там - да, там надо за ручку, под каштанами и сфотографироваться на фоне главного металлического фаллоса позапрошлого века - ну, и так далее (но можно - и с душой: я об этом уже писал...). Здесь - иное дело. Если про Париж Достоевский верно заметил, что в нем "можно быть несчастным и не страдать", то в Венеции, по моему мнению, можно страдать, но при этом вы себя будете чувствовать вполне счастливым.

Не поймите меня правильно, но, знаете ли, когда-то жители римской империи бежали от нашествия дикарей-варваров на труднодоступные из-за водной преграды острова лагуны, которые вскоре соединились мостиками и получили совокупное название "Венеция". Прошли века. И вот я прилетаю в аэропорт Марко-Поло, беру водное такси, заселяюсь в отеле на Сан-Марко, принимаю душ (как продолжение брызг подле ветрового стекла "такси") и выхожу в сизоватый свет вечернего города. Мои шаги считают минуты, красота окружающих каменьев меня поражает, но чего-то мне не хватает...в европейском городе. Я дохожу до деревянного мостика Ак(к)адемии, облокачиваюсь на поручень - слева по ходу моего движения - и застываю в благоговейном трепете: финальный (он же начальный) изгиб Большого канала переносит зрителя в то, что в детстве принято называть "сказкой". Ну, а взгляд повзрослевшего ребенка сразу считывает тайные знаки архитектурных шедевров и вспоминает этот ракурс на древних картинах (причем, с пугающим уточнением: я его вижу вместе с со своей рукой, те картины создающей). И уже совсем искушенный "ребенок" понимает, что за ближайшим изгибом: мимо Санта Марии делла Салюте, мимо палаццо Дукале, мимо островка с метафорическим для меня названием "Святая Елена" - буквально в пятнадцати минутах полета на моторной лодке - существует остров Лидо, на котором разворачиваются (я не ошибся во времени) события легендарной новеллы Томаса Манна "Смерть в Венеции". Вообще в этом есть дивный филологический парадокс: всего одна "Смерть в Венеции" за истекший век подарила несчетное число жизней в Венеции, тем, кто был зачарован гениальным видением писателя.

Однако вернемся на мост Академии. Итак, подо мной вместе с озорным зеркалом Большого канала протекает вся мировая история, я уже практически перенесся декадентскими мечтами на пляж Лидо, как нечто грубое резко возвращает меня к европейской реальности начала двадцать, простите за выражение, первого века. Некий "новый европеец" (видимо, афро-итальянец - или, черт знает, как его там по-политкорректному звать) весьма нагло требует, чтобы я у него купил какой-то кусок химической жижи, которая, если ее бросить оземь, показывает тебе весьма дебильную рожицу. Ну, что же - первому я вежливо и как-то виновато (по-нашему, по-интеллигентски: мы же всегда убого испытываем вину за преступления пролетариата) отказал, и так же виновато отказал второму и третьему - но уже четвертому олуху я эту жижу залепил в физию под такое же виноватое ликование примостившихся туристов. Надо отметить, что изображение химиката совпало с парсуной нелегального распространителя. И все же, надо отдать должное водной преграде: процент таких "нелегальных" в Венеции просто в разы меньше, чем по всем регионам европейской части бывшей Древней римской империи. Ах, политкорректность - последнее прибежище дальтоника! Но не будем драматизировать трагедию... Есть и положительные моменты: когда негр принимает несчастного русского за англосакса, то чувствуешь себя белым человеком! И еще один непривычный нюанс: за все время поездки я видел всего 5-6 карабинеров, которые выглядели весьма расслабленно. Более того: ночью у древнего шедевра - базилики Сан Марко нет ни одного охранника! Вот за что я, помимо эстетики, люблю Венецию - тут невозможны демонстрации пролетариата (как, например, в Риме): слишком узкие улочки и нет машин для переворачиваний.

. На третий день пребывания мне показалось, что я был уже достаточно психологически силен, чтобы отправиться на остров Лидо. Тем не менее, я несколько переоценил свои силы. Прежде всего, эти невыносимо эстетские и зримо комфортабельные частные особняки, обрамленные осенними растениями весьма летнего тонуса; эта неспешная нега курортного острова (притом, не новорусско-турецкого, а аристократически-исторического), эта антирусская чистота улиц и одурманивающий морской воздух - все вместе возбудили во мне первобытные желания, первое из которых тов. Шариков сформулировал бы так: устроить бы им тут коммунистическую революцию, чтобы ни у кого ничего не осталось! А если кроме шуток, то я должен признаться: описать тот чисто личностный катарсис, который я в очередной раз испытал на Лидо, столько раз виденном ранее и воочию, и в гениальной экранизации "Смерти в Венеции" Лукино Висконти, для меня не представляется возможным. Оставлю лишь некоторые зарисовки классического свойства.

С осенним морем человек ведет себя несколько аристократичнее, чем с летним: их общение подчиняется более строгому этикету и дистанции. И все же, нет для человека более родного организма, чем этот таинственный гигант, которого никогда не сумеет описать ни одна даже самая гениальная картина или самая удачная фотография. Глаза созданы для того, чтобы насыщать организм красотой. Шаги и созерцание. Я - лишь зрение и слух. Ничего лишнего. Никакой мишуры, навороченной двуногими одноклеточными. Никаких границ. Ветер приглашает к себе на танец слезы, взволнованный шарф - самый дальний рубеж моего телесного, но все материальное постепенно растворяется - как временный аромат дорогих духов, уступающий место дыханию вечности.

Однако пляж отличается от лесостепи тем, что море его одаривает несметным количеством ракушек. На самом деле, вначале вы еще этого не замечаете: глаз настроен на масштабные предметы - горизонт, волнистый рельеф моря и на его небесного собрата. Однако стоит вам уронить первый неосторожный взгляд под ноги -и вы оказываетесь во власти мании коллекционирования, которая, как и всякая мания, делает вас рабом двух иллюзий - иллюзии обладания и коварного шутника-"дела". Нет, безусловно, ваши личные вещи эстетизируют, индивидуализируют быт, навязанный вам серым контекстом, но часто в погоне за приобретением этих вещей мы не успеваем по-настоящему насладиться теми, которые уже в нашем распоряжении (что в полной мере касается и любовников!) - и это, если не вспоминать моральную и материальную цену таких приобретений! В подобном ракурсе зрения, ракушки наименее опасны. Тем не менее, вы и не заметите, как потратите драгоценные часы, выбирая самые яркие и крупные из них, пренебрегая величайшим из наслаждений: я говорю о целебном для души Созерцании.

И все же эти драгоценности - ваши! Представляете: из самых глубин моря, идеальной философской формы, которую создал величайший из ювелиров - большая вода! И как приятно для философа, что эта "любовь" и красота не куплены в магазине, а просто найдены по дороге, так сказать, по судьбе.

Приятная подробность: заказав обед в приморском ресторане, я разложил свои находки перед собой на столике - и изумленный официант поинтересовался - откуда я привез одну из ракушек? Я ответил, что нашел ее в пятидесяти метрах от столика. "Но я сорок лет хожу по этому пляжу - и ни разу не видел подобного цвета и формы", - воскликнул местный житель.

Когда я подошел к причалу, чтобы вернуться в город, то неожиданно толпу собравшихся рассек наряд скорой помощи, который пронес на носилках старушку (с дыхательным аппаратом, но совершенно мертвецкого вида) и за ней прокатили старика в инвалидном кресле, похожего на полуистлевшую мумию из катакомб Палермо (что характерно: оба - весьма опрятно одеты и подстрижены). Их погрузили на медицинский катер и увезли в сторону Венеции. Я имею все основания расценивать это как метафору: во-первых, по признанию окружающих - такие сцены они видят весьма редко, а во-вторых, я сделал столько петель по пляжу и между домиками острова, что мой приход был более чем случайным, а значит кем-то запланированным.

. Когда я вернулся на ближайшую к Сан-Марко пристань уже стемнело, и туман, словно мифический царь в окружении блистающей белой свиты, заполнял площадь. Город становился призрачным, его все сложнее было видеть - и все легче чувствовать, предвещать его новое рождение завтра. Я вспомнил про легенду о "невидимом граде Китеже" - и подумал: да, то, о чем русские лишь выдумывают и мечтают, где-то уже реализовано и давно есть.

Нельзя не отметить, что в Венеции много такого, что я бы назвал игрушечным, того, что сродни кукольному театрику - причем, даже в весьма серьезных, даже, казалось бы, жутких аспектах. Самая страшная (по условиям содержания) тюрьма Европы - расположена всего в нескольких метрах от дворца Дожей (центр политической, дипломатической и отчасти торговой власти): два здания соединяет дивной красоты закрытый миниатюрный мостик-переход ("мост вздохов"), под которым принято целоваться влюбленным, проплывающим в теле гондолы (120 евро - 40 минут). Дож - фактически полновластный монарх - заседает на изумительного вкуса (это не пошлый царский трон с казахской позолотой поверх китайских сувениров) скамье, встроенной в общий с прочими аристократами ряд. Все миниатюрное, камерное: даже огромный зал Большого совета - и тот отличается уютом и чувством высокого стиля (а осмотрев потаенные двери вокруг него - я невольно воскликнул: вот здесь была настоящая дипломатия и настоящие интриги!).

Карта - вещь для путешественника обязательная, но в Венеции - совершенно лишняя (по крайней мере, для меня). Я категорически не советую, сломя голову бегать по музеям, помечать галочкой, где вы уже наследили обувью, и что вам еще предстоит испачкать до обратного рейса (кроме того, живопись с бесперспективно изображенными девами и рахитичными младенцами долго смотреть совершенно невыносимо: там больше удовольствия иногда доставляет палитра, а не банальная композиция). Венеция - это один огромный музей, где самые выдающиеся экспонаты: это атмосфера и фасад (камень - материализованная душа художника!), а так же вездесущая вода, которая создает первое и дорисовывает второе. Венецию я бы мог так же назвать одной большой квартирой - и вследствие этого вы всегда "дома". В этом городе масса таких мест, которые непроницательные люди называют тупиками. На самом деле, если вы после некоторого движения подошли к какой-то венецианской двери, то, во-первых, за ней находится сокровищница истории, во-вторых, вы наблюдаете музейный экспонат, в-третьих, у вас всегда есть демократическая возможность сделать двадцать шагов назад, перейти через мостик и пойти по любой из улиц ведущих к морскому причалу - и далее к любому из чудес этого света и потустороннего мира. Для меня "тупик" - это тупая бесконечная лесостепь, изредка перебитая шрамами хрущевок и развалинами построек ГУЛАГа; куда ни иди - везде упираешься в невозможность сделать, что бы то ни было. Нет, не такова Венеция - в ней все по делу, все грациозно, с точной пропорцией света и тени, минимализма и пафоса, и вспоминаю даже: как грандиозно плыла одна крыса! Здесь все провоцирует на утонченный разврат!

Конечно, "дорвавшийся" до красоты житель нашей несчастной родины (я бы ее назвал в пику Японии - страной невсходящего солнца) старается как можно больше успеть увидеть, вобрать в себя, поэтому мало спит и много ходит. Это касается и меня, но, как только, на недалеком горизонте показывался или слышался пружинистый молодой венецианец, я снова обретал легкость и грациозность походки, прямую осанку и бодрый взгляд на вещи. Нет, друзья мои: раньше я и в девять вечера уже грустил, а теперь могу свидетельствовать, что в три часа ночи жизнь только начинается. Вы всегда можете остановить случайно симпатичного прохожего и спросить, например, как пройти на улицу, на который вы уже находитесь, или как добраться до библиотеки (Конгресса США)? А с десяти до десяти можно, ссылаясь на качку и скользкую поверхность, как угодно чувственно опираться на руку гондольера, или подскальзываться на идеально сухих и геометрически четких ступеньках мостиков, при этом хватаясь за свой не последний по возрасту шанс. Заблудившимся неграмотным студентам из США и Германии, можно пояснить, что их отель так далеко, что ночью они его сами не найдут - а мой отель как раз прямо в центре и со случайно сдвоенным номером. Как режиссер - я могу придумать массу мизансцен. И это, если забыть про Морскую школу, расположенную за Арсеналом, за Джардино - в районе святой для меня Санта Елены. Это учебное заведение снабжает туристический город массой приятных минут и часов, причем "мизансцены" ее воспитанники знают лучше любого иностранного режиссера (но мы опустим этот момент).

Кстати, про Джардино: это удивительно красивый старинный сад, в котором уже достаточно давно проходит биеннале современного "искусства", нестерпимо уродующего все вокруг. Я вам больше скажу. Все вы слышали банальное размышление о том, что Венеция неизбежно погибнет (а разве что-то на этой земле уцелеет??), что затонет: ах, какая катастрофа! Я тоже так думал, и думаю - но в отношении того, что мне жаль цивилизацию, которую уничтожают варвары. Однако, насмотревшись на убогих туристов (вульгарных соотечественников, ходящим строем и съедающих фотоаппаратами все вокруг полутораметровых азиатов, раздетых до шорт и жрущих всевозможную колу европейцев), мне захотелось лишь одного: утопить весь этот шедевр архитектуры, чтобы в его фантастических красотах жили лишь рыбы. Их траектория подобна музыки Вивальди, и они никогда не включат ублюдочную попсу возле моста Вздохов. Вообще, архитектура города: вся эта резьба, палаццо, похожие не то на сундуки с драгоценностями, не то на скелеты рыб, проглотивших волшебный фонарик, - все это плоть от плоти (если можно так выразиться) мира морского; и тогда, как говорится, - прах к праху, вода к воде, а я уже "рыба" по гороскопу.

. Маска - возможно, самое великое достижение венецианской цивилизации. Маски были у всех народов, но только в Венеции масштаб и смысл их применения сделал людей счастливее. Дело в том, что, по моему глубокому убеждению, маска отнюдь не скрывает истину, а, наоборот, обнажает ее. Прав был Оскар Уайльд: "дайте человеку маску - и он вам скажет правду". Действительно, под маской у вас нет пола, страха, стеснения, социального неравенства и т.д. Маска сыграла не последнюю роль в том, что Венеция издревле считалась городом однополой любви ("эллинской", "римской", "флорентийской", "тлетворно-западной", "восточной" и т.д.). Венеция - город-нарцисс, город сон, которому снится, что он сам себя видит во сне. Город, который сам с собой занимается любовью, постоянно отражаясь в воде. Эротичность прикосновения днища гондолы к воде отметил еще Иосиф Бродский, когда описывал ночную прогулку в гондоле к "острову мертвых" (Сан-Микеле, который, кстати, был искусственно создан по распоряжению моего любимого Наполеона Бонапарта). Правда, гениальный поэт пошел в своих сравнениях и ощущениях куда дальше меня, называя эту нежность - "кровосмесительной". Кроме того, работая над эссе о Венеции в ноябре 1989 года, Бродский еще точно не знал, что и сам он упокоится на созданном Наполеоном острове (совсем недалеко от "местной" Святой Елены), а на его могильном камне начертают: Letum non omnia finit. Надо признать - в 1989 году и я еще не знал, что повезу ослепительно свежие цветы к могилам Бродского и Дягилева... Но меня не оставляет ощущение (более, чем знание), что кто-то (что-то) уже все давно знает - кто, кому, куда и какие цветы повезет.

. Я очень жалею, что сегодня маска - всего лишь атрибут временного карнавала, меня удручает, что город (хотя не он один) стал всего лишь игрушкой в руках туристического маркетинга. Я бы предпочел, чтобы Венеция не была столь обеспеченной, зато оставалась бы более аутентичной. Сегодня вся европейская культура существует лишь в качестве музея, где бездарные потомки одаренных созидателей просто собирают с окультуренных варваров деньги за каждый сантиметр истории. Мракобесие диктует парадоксы. Так вход в сказочный по красоте мозаик и орнамента пола собор Сан-Марко (XI век) - бесплатный, а в его правый предел (комнатка 2 на 2 мера) с усохшими (надеюсь - иначе позорно) до размера дамского кулачка черепами святых и их же косточками (каждая в золотой оправе) - 5 евро (еще Мопассан ерничал: косточки в основном принадлежали баранам и курам). Не буду скрывать: параллельно восторгу перед историческими красотами и природной атмосферой я оказался полностью разочарован местными жителями - романтика, поэзия и метафизика, если и существуют в их организмах, то они крепко спят летаргическим сном.

. С Сан-Марко открывается замечательный вид на остров Сан-Джорджо (с овеянной тайнами базиликой) и на весьма заурядную по эстетическому наполнению - Джудекку (само слово-то, какое неприятное). На этом острове располагается монструозный многоэтажных отель (перепрофилированный из завода второй половины девятнадцатого века, и как бы напоминающий о наступлении примитивного "прогресса" на красоты Возрождения и классицизма), дешевое студенческое общежитие с клопами (так мне его описал случайный юноша-попутчик, пока наш вапоретто направлялся от знаменитой набережной Неисцелимых к Джудекке); и на этом же острове я, очевидно, потерял обтянутую шелком записную книжечку, приобретенную в Пекине в 2008 году. Однако печалился я недолго - это же совершенно метафизическая вещь: мои сокровенные мысли, которые путешествовали со мной по странам и континентам, теперь слились с водами Венеции! Мои тело и дух могут им только завидовать!.. Это уже не говоря о воображаемой радости от вида не получивших искомого сотрудников органов во время возможного (раша ведь не сильно эволюционировала по сравнению с 1930-ми) обыска.

. Спустившись со знаменитого торгового моста Риальто и пройдя немного вперед и вправо, вы можете насладиться потрясающим рыбным рынком, окаймленного прилавками с фруктами и яркими витринами с местным стеклом фантастических форм. А ближе к ночи по пятницам и субботам на небольшой площади, предваряющей рынок, перед кафе молодежь распивает вино и пиво. Однако, чтобы войти в контакт надо иметь весьма низкий уровень культуры или железобетонное терпение: ведь эти юноши абсолютно никак не связаны с глубокой философией и изощренной эстетикой родного им города - они давно уже слились с масскультом. Таким образом, ради трех минут относительно приятного физического труда вы часа два будете трепать себе нервы, не зная, о чем говорить с пустым объектом, успеете немного простыть - и даже напиток в этих обстоятельствах вам не доставит особого наслаждения. При этом, сохраняется статистическая вероятность в 20%, что "объект" либо испугается, либо занят, либо (что скорее) вы уже не захотите сами. В целом, с точки зрения туристической статистики - Венеция город пожилых, но отнюдь не личностей-эстетов (вроде Ашенбаха), а по большей части впавших в климакс американок, приехавших с подругами, или старых любителей юношей с претензией на образованность.

Однако вернемся к метафорам. Продолжая совершенствовать свои навыки в виртуозном изымании самой вкусной мякоти из клешни ларагосты (лобстера), я отдал дань чарам маркетинга - и посетил весьма фешенебельный ресторан в сорока шагах от Риальто. После изумительного ужина, я в веселом настроении отправился переодеваться для ночного променада в отель - и уже там обнаружил, что забыл на туалетном столике очень дорогой моему сердцу перстень. Похожее уже со мной случалось два раза в России - и надо сказать, что по моему возвращению, колец на месте уже не было. Другое дело - "загнивающий" Запад. Когда я вернулся в ресторан, то, во-первых, обнаружил свою пропажу нетронутой, а, во-вторых, веселый и предупредительный официант по имени Рокко проворно выхватил его у меня из рук и молниеносно надел перстень на мой палец (сразу отгадав, на какой!). Непосвященным напомню, что главного героя одного из самых выдающихся фильмов Висконти звали не сильно распространенным именем Рокко (а играл его молодой любовник режиссера - Ален Делон).

Гуляя по Сан-Марко я часто вспоминал эпоху австрийского господства в Венеции в девятнадцатом веке - и у меня перед глазами вставали кадры из фильма того же Висконти "Чувство". Венецианцы в ту пору собирались в кафе "Флориан", а австрийцы - напротив, в кафе "Квадри". Но история любит бить трагикомической колодой драматическую карту: сегодня, когда Евразия попала под, так сказать, афро-монголо-татарское "иго", очень сложно ненавидеть рослых "оккупантов" в ослепительно белых плащах (любовь к одному из которых свела с ума героиню фильма Висконти), напевающих мелодии старой Вены. Кстати, первым гондольером, которого я снял на станции возле отеля "Даниели" был яркий блондин и австриец по линии бабушки! И как продолжение метафорического ряда - вспомним о сирокко (а, значит, и о сюжете новеллы Манна). Это несчастье (удушливо-жаркий ветер - часто с песком) зарождается в северной Африке и на Ближнем Востоке и движется в сторону Адриатики, неся массу неприятностей...

. Венеция радуется жизни уже много столетий. Метафизика ее искусства находится как бы над схваткой технического прогресса. Она уже давно и надолго опередила все наночастицы. Особенно глубоко это чувствуешь, вдыхая розы аромат в Джардини Экс Реали. В Венеции так же в очередной раз убеждаешься в том, что секс - не роскошь, а всего лишь один (или каламбур - в честь Бродского: секс это Оден) из атрибутов нормальной жизни. У этого кладезя чудес есть только одно серьезное слабое место: красоты слишком много. Только представьте, если бы один любой венецианский дворец стоял бы в бедном на краски и на смысл городе среднерусской равнины - так на него бы закольцевали все туристические маршруты, сотни книг, од и пионеров с ленточками. Задумаемся: человеческой психике и рассудку (тем, кто его лишен - в данном случае легче) невероятно тяжело в полной мере обработать столько информации: километры красивейших палаццо, сотни мостиков, которые столь поэтичны, что кажется, будто это дома и набережные ведут к мостам, что дом - это лишь временное пристанище человека, стремящегося на мост - а не наоборот! На этих каменных радугах легче всего считать свои потери и, постепенно впадая в сладостную медитацию, забывать свои паспортные данные. А дальше вы можете встать на подвижный (понтонный) причал, и ощутить космический вектор - о, сколько движения одновременно: понтон раскачивается волнами, Венеция тонет, Земля вертится, Вселенная расширяется - как это чудесно!

P.S. "Ему чудилось, будто кругом совершается что-то не совсем обыкновенное, будто начинается какое-то бредовое искажение и превращение мира, которое, быть может, удастся остановить, если на некоторое время спрятать лицо в темноту, а затем снова посмотреть вокруг себя" (Томас Манн. "Смерть в Венеции". 1911 год).

P.P.S. Ну, что же... в Венеции, оказывается, можно не только умирать, но и жить. Или я просто еще не встретил там своего Танатоса - Тадзио?..

07 МАРТА 2013 ЕВГЕНИЙ ПОНАСЕНКОВ

Ссылка:

Смотрите также