КВИР - Юлиуш Левандовский: На одной из моих картин я убиваю своего бойфренда

Юлиуш Левандовский: На одной из моих картин я убиваю своего бойфренда

На полотнах Юлиуша Левандовского вдоль практически неразличимой границы желанного и ужасающего человеческая плоть, живая и мёртвая, расцветает словно дурман.

Меня всегда интересовала темная сторона человеческой природы, та сердцевина этой природы, где объединяются секс и смерть.

О сущности извращения, современном искусстве и о том, какой европейскому художнику может видеться Россия, с ним побеседовал поэт и публицист Нестор Пилявский.

Н. П.: Наверное, нам лучше общаться на английском языке, хотя, как я знаю, Вы когда-то учили русский, и вообще русская культура имеет для Вас свое самостоятельное значение.

Ю. Л.: Я учил русский язык в начальной школе. Тогда это было обязательным, но, к сожалению, я многое забыл, а возможности практиковать позже мне не представилось. Мой дед, поляк, родился в Одессе, и он всегда говорил мне, что мой уровень знания - это просто оскорбление для такого прекрасного языка как русский. Но я все еще лелею надежду выучить его, и даже посоветовал своему бойфренду выбрать русский на курсах в Университете. Сейчас, увы, русский язык в Польше не популярен, возможно, потому что когда-то навязывался в обязательном порядке, или из-за актуальной политической ситуации, а частично из-за того, что в польском обществе всегда были сильны националистические и ксенофобские тенденции, за которые бывает стыдно. Впрочем, глупые люди есть везде, вне зависимости от нации.

Н. П.: А какой сейчас Россия видится из Лондона и из Варшавы художнику-либертену? Европа всегда опасалась России, её внутренней монструозности и тёмной силы, при этом всякий раз кто-нибудь на Западе бывал и зачарован российской чудовищностью. Например, у того же маркиза де Сада есть образ россиянина Минского, пожалуй, самый гипертрофированный и людоедский образ в романе.

Ю. М.: Мне знакома русская культура, у нас есть общая история, и поэтому я никогда не видел Россию такой, какой её видят западные люди. Не говоря уже о том, что Россию и Польшу объединяет одна реальная проблема - абсолютное социальное неравенство. Сам я ощущаю, что мне было бы лучше, органичнее жить в Польше, а не в Лондоне: западные европейцы не понимают славянскую экспансивность, их ставят в тупик наши эмоциональные манеры, и они, конечно, не имеют опыта жизни при том политическом режиме, какой был у нас. Ситуация в нашей стране заставила меня публично заявить, что я социалист. Я выступаю против войны, и те солдаты Красной Армии, которые есть на моих картинах, они изображены для того, чтобы подчеркнуть нищету войны, падение и насилие. Это не русские, немецкие или польские солдаты, а солдаты, которые объединены насилием и абсурдом войны.

Н. П.: Ужасу и романтике ужаса уделено большое внимание на ваших картинах. На них можно найти множество образов в духе декадентского порубежья XIX - XX вв. Вы игнорируете современность или именно таковой Вы её и видите? Какие события, явления из современного мира Вы могли бы поместить в фокус тайного и вечного союза смерти и секса?

Ю. М.: Я был ужасно романтичным в прошлом. Это более наивная, имеющая отношение к изучению литературы часть моего творчества. Сегодня я считаю те картины довольно китчевыми, хотя, конечно, они имеют свою магию.

Меня всегда интересовала темная сторона человеческой природы, та сердцевина этой природы, где объединяются секс и смерть. Отчасти это влияние романов де Сада, которые в ранней юности помогли мне осознать свою гомосексуальность. Отчасти своей одержимостью темой смерти я обязан десятилетнему периоду полного одиночества. Эротика, в которой различим союз смерти и секса - это распространенная тема в искусстве.

Если говорить о каких-то нынешних явлениях, о каких-то современных художниках, которые меня вдохновляют, то я назвал бы Мэтью Барни и его цикл "Кремастер" (Cremaster). Как мне кажется, он совершенно гениальным способом смог поместить зрителя в свой собственный сон или в свое подсознание, где в сюрреалистических тонах разворачивается то, что неодолимо влечет автора, включая также историю о мужской сексуальности, которая в панораме столкновений предстает в своей интимной хрупкости. Барни не навязчив и не банален, это большой талант, и я бы добавил, что его случай - один на миллион. В целом же современное искусство, бессмысленное и вздорное, видится мне скучным.

Н.П.: Да, Барни - очень интересный скульптор, и его фильмы, или лучше назвать их мультикомпонентными работами, мне тоже очень симпатичны. Но я считаю, что Барни - как раз-таки очень современный автор. Когда находишь в лекциях Хайдеггера и Финка 1960-х годов утверждение о том, что современный мир погружен в мыслительный разлом, в шизофрению, а у главного психоаналитика нашего времени Юлии Кристевой встречаешь фразу "событие сегодня - это человеческое безумие", то лишний раз понимаешь, что наша современность - это сбывающиеся грёзы графа Лотремона, к произведению которого Вы, кстати, создали целый цикл замечательных иллюстраций. Эстетика во все времена делала ставку на любовь и смерть, и Барни, как мне кажется, тоже её делает, показывая, как в мире явных (социальных) и тайных (инициатических) ритуалов пластичная бездушность существования расцветает поэтическими формами жизни.
Поиски самой сути жизни для современного человека часто пускаются по экстремальному сценарию, возможно, из-за того, что жизнь стала прятаться от нас. "Только извращенная фантазия все еще способна спасти нас" - так называется эссе Нэнси Спектор о Мэтью Барни. А в специальном глоссарии к "Кремастеру" говорится о "силе воли, которая необходимая для того, чтобы осознать связь между обещанием жизни, скрытым в эротизме, и чувственным аспектом смерти".
Вы согласны с тем, что извращенная фантазия, перверсия как таковая осталась последним приютом для живых душ, для экзистенциального опыта, для творчества?

Ю. М.: Я не думаю, что искусство Барни - это извращенная фантазия. Великий польский писатель Виткевич в своем романе "Ненасытимость" пишет о загнивающем аристократическом мире, о крушении всех ценностей этого мира, а также говорит о том, что величие в искусстве может быть достигнуто только через испорченность. Эту мысль подает один из его персонажей, но подает её с насмешкой, поскольку это распутник, калека, извращенец, не оцененный композитор, в общем, неудачник, в котором Виткевич, как мне кажется, с горькой иронией изображает самого себя. Виткевича страшило наступление коммунизма в Польше, и он, глашатай краха культуры и искусства, сам покончил с собой...

Н. П.: Конечно, в случае с Барни можно говорить только об извращении в самом широком, философском смысле слова, об извращении как возможности трансцендирования. Виткевича, это в меньшей степени, но тоже, как мне кажется, касается.

Ю. М.: Проблема современной критики, да и самих исполнителей, в том, что они, кажется, закрылись в своем собственном кругу, они страдают переоценкой одних и недооценкой других аспектов культуры. Некоторые художники очень хотят подтолкнуть искусство, чтобы оно шло вперед, и они делают это в течение последних 70 лет, они толкают свои идеи, продвигают, развивают их до крайности, а затем возвещают конец искусства вообще, конец культуры. Потом появляются движения с префиксом "нео", и их названия не имеют никакого смысла. Это хорошо демонстрирует оксюморон "нео-авангард".

Что до извращенности, "безумия", "избытка", то мы можем найти их у де Сада, в работах Батая, из которых, кстати, ясно, что так называемой порочности не может быть без нормы, в то время как в мире современного искусства властвует лишь "избыток", а казуальной нормой, традициями и прошлым пренебрегают. Постмодерн заставляет людей теряться в информационном мусоре, художники думают, что они могут перечеркнуть прошлое и начать с нового начала, но зачастую их начинания заканчиваются в пустоте, в которой они оказываются. Я не верю в современное искусство, в новые формы выражения. Сегодня, как правило, эти новые формы, новые технологии говорят только о самих себе, о методах и технике.

Барни - это исключение, он делает настоящую работу, с помощью новых технологий и СМИ он рассказывает нам нечто важное, необычное в своем языке, и если сводить его путь к "извращенной фантазии", то придется заявить, что все великие сюрреалисты были извращенцами. Барни не насилует меня своей "извращенной" имажинерией, когда воплощает грёзы на сцене, на которой действительно нет границ для фантазии, но это - лишь для тех немногих, кто в состоянии не бояться и вынести эту самовластность. А про экзистенциальный опыт... мы ведь должны помнить, что исполнение некоторых наших фантазий убьет само их очарование. Наши фантазии имеют границы возможного, и люди без этих границ будут подобны либертенам де Сада, одиноким чудовищам, которым ужасно скучно.

Н.П.: Признаться, мне иногда бывает ужасно скучно и в мире не сбывшихся фантазий...

Ю. М.: Вы говорите, что наша современность - это сбывающиеся грёзы Лотреамона (кто-то аналогично высказался о де Саде), я думаю скорее о том, что в современном мире по сравнению с прошлым мало что изменилось, и наблюдая всю его жуть, я легко могу представить, что люди в XVI, XVII, XVIII веках были разочарованы своей современностью, а мы-то, по крайней мере, часть из нас, находимся в лучшем состоянии, чем, например, обитатели XIX века.

Н. П.: Я просто не вижу чего-то плохого в чем-то ужасном. Но мне бы хотелось прояснить вопрос с извращениями. Скажите, Юлиуш, что Вы чувствуете, когда рисуете любовь мужчины и коня, мужчины и мужчины, или, например, оргии, в которых принимают участие оба пола? Это ведь, наверное, разные ощущения, разные миры для художника, или для Вас важна сама энергия эроса как таковая?

Ю. М.: Люди часто недоумевают, а порой и обвиняют меня в порочности, ведь я сделал несколько работ с изображением, где в юмористической форме запечатлен половой акт человека и коня (один раз это было ироничной зарисовкой Калигулы и его любимого коня Инцитата). Давайте вспомним, как традиционно представляли животных, таких как лошади или быки, в подобных случаях, например, в мифе о Европе. Как правило, их рисовали очень осторожно, закамуфлировано, и никогда не показывали фактический акт между животным и человеком. Единственным исключением является история Леды, вероятно, потому что это было достаточно сюрреалистическим для того, чтобы быть приемлемым.

Когда я изображаю оргии и разного рода "излишества" с их эротической энергией, хаотической и непредсказуемой, я всегда желаю выявить эстетический конструкт темы. Можно задаться трудным вопросом: является ли свободная человеческая сексуальность более аморальной, чем насилие, которое легко может проявиться в семье, которое почти всегда институализируется в обществе, которое используется государственной машиной, в то время как присвоить силу сексуального начала им не просто? Я не пансексуал, но я не делю любовь и сексуальность по половому принципу. Люди, которые видят мои работы, очень часто обвиняют меня в безнравственности, и, как это ни смешно и страшно одновременно, но некоторые из них верят, что мои картины, подчас драматические и ужасающие, запечатлели какие-то мои жизненные приключения. На одной из них, например, я - убийца моего бойфренда, и некоторые спрашивали его, всё ли с ним в порядке.

Живопись для меня - как игра в театре, и подобные обвинения - это все равно, что думать, будто Антонен Арто действительно убивал своих актеров на сцене. Но я даже рад, что зрители реагируют именно так: это значит, что я могу перемещать их сознание, показывать ту внутреннюю движущую силу, которая носит в себе хаос, нечто беспощадное, опасное и устрашающее.

биографическая справка

Юлиуш Левандовский (Юлиуш Мартвый) - польский художник, родился в 1977 году в Варшаве. Самоучка, занимался живописью вне профессионального обучения, параллельно развиваясь в русле интереса к философии и литературе. Начал публиковать свои работы в интернете в 2006 году, многократно подвергался запрету как "порнограф". Никогда не соглашался на цензуру своих произведений в любой форме. Вдохновленный многими великими живописцами, самого себя Юлиуш считает продолжателем традиции экспрессионизма. Первая выставка художника прошла в Лондоне в 2011 году. Сотрудничает с Арт-галереей Bohema и Варшавским аукционным домом.

16 НОЯБРЯ 2014 НЕСТОР ПИЛЯВСКИЙ

Ссылка:

Смотрите также