КВИР - Нищеброд

Нищеброд

Солнце играет в светлых волосах, я стараюсь поймать его взгляд. Но мой серафим-нищеброд смотрит в сторону, ему еще предстоит сказать мне: "Не бойся. С твоими талантами ты точно вырвешься отсюда", и о луне...

Who blew and were blown by those human seraphim.
Allen Ginsberg Howl, 1955

и он прекрасен. Футболист младшей лиги в свои двадцать неполных лет. У него накачанные ноги и грудь. Он подбирает одежду так, чтобы она обтягивала все выгодные изгибы его тела, даже не подозревая, какие мысли он может вызвать во мне, но прекрасно понимая, какие мысли он вызывает у противоположного пола.

Он большой специалист по противоположному полу, хотя - парадоксально - отношения с девушками у него постоянно не ладятся. Так что пускай откровенные фотографии Вконтакте и имеют успех среди женской аудитории, он редко выходит за грань лайков или кино или выпить пива или вечеринки, на уровень секса или - почти никогда - на уровень отношений. Потому он часто впадает в депрессию: забивает на учебу, пьет или просто грустно вздыхает, и в такие вот мгновения, я - и это единственные такие мгновения - жалею, что не родился девушкой.

Ведь, с очевидностью, я влюбился в него с первого же взгляда. И сегодня, совершенно неожиданно, мне представился случай сделать первый ход в этой любовной партии.

Мы с компанией прогуливались по набережной, потягивая пиво в жутко жаркий день, который, к тому же, еще и был понедельником. У нас только что закончились занятия, мы все давно не виделись и кто-то толкнул мысль: "Пошли, выпьем пива".

Признаюсь, я человек, который старается не употреблять алкоголь, но, бывает, стоит забыть о своих принципах - С.-то сразу согласился. Это был мой шанс побыть с ним рядом, поговорить о чем-либо, и, может быть, случайно задеть его руку своей рукой, может быть меня могло бы повести после бутылки-другой и я бы свалился, а он бы поймал меня, ведь в компании он был единственный (за исключением меня) парень - и тогда его руки, вероятно, коснулись бы моей груди, моей спины. Хватило бы для онанизма вечером, с избытком хватило бы!

Страстно хотел провести остаток дня в его обществе. Он, его манеры, голос были абсолютно необходимы мне. Кроме того, я был в новых джинсах - дорогих, стильных и выгодно очерчивающих мои худые ноги - как же я хотел пощеголять перед ним в этом обольстительном наряде!

В голове стучало: если бы только Господь существовал, он бы непременно отправил меня в ад за содомию.

Конечно же, я не строил иллюзий, будто от моего роскошного наряда подвыпивший С. отвергнет свою гетеросексуальную природу и броситься срывать с себя одежду. Нет-нет, я все же был реалистом, даже сейчас остаюсь им. Мы шли просто выпить пива и мы выпили пива. Хотя только теперь до меня дошло, что сам С. не пил, что он был трезв все то время. Его энергетик - а он заявил, что будет пить только его - не мог сделать такого.

Мы бродили вчетвером по новой набережной - Киевской Ривьере с причудливой застройкой - и никто из троих не мог адекватно переварить мысль, что в этих домах, таких роскошных, таких величественных, таких возбуждающих, живет в основном средний класс, настоящий средний класс. "Как средний?" - спрашивал С. "Представь себе". "Но кто же тогда мы?". "А мы - нищеброд, мой друг".

Это последнее утверждение заставило его задуматься. Мы шли так, что я находился с одной стороны, а он через два человека от меня - с противоположной. Но вдруг, после последней реплики, он взял да и перекочевал на мою сторону, без слов. Мы были так поглощены видом жизни, на которую нам никогда не хватило бы денег, а она, эта жизнь, была только лишь средним уровнем, не верхом всего возможного, как наивно грезилось нам прежде.

Позже, далеко за полночь, я вернулся на прохладную набережную, прошелся вдоль линии берега. В окнах средний класс ходил от стенки к стенке, был занят тем, что жил, а я не мог смотреть спокойно, ибо каждый из них, каждое их движение и даже сами их окна отныне стали ассоциироваться с Ним. Все вокруг было словно наполнено Им.

Один из велосипедистов, которые в избытке тусуют тут по вечерам, пронесся мимо меня и обернулся: его лицо на миг стало Его лицом, и я потянулся за ним в темноту, в тот мрак, куда уводило желание. На миг. Только на миг.

Эта обстановка: пустынная набережная, поле для гольфа, приглушенные фонари, запах, дома богачей, машины, рестораны с итальянскими поварами и официантами, заставляет забывать всех и вся. Перед глазами лишь его влажные губы и слюна, стекающая по подбородку.

Я пришел в себя только сейчас. Пришел в себя по-настоящему: то есть, я понимаю, что происходит. Я брел по набережной, пока нашел этот ресторанчик, довольно уютное место, только он уже не работает, и не работал, когда я пришел - слишком уж поздно. Здесь есть такая открытая терраса, и в рекламных (может быть) целях, эта терраса не закрывается на ночь, светильники тут не гаснут. Тут все уставлено удобными кремовыми диванами, столиками, которые - о чудеса - подходят моему росту. Мы с ноутом лежим на одном из диванов, и эти слова льются из меня.

Три часа ночи с минутами. Время убегает. Мое утраченное время убегает. Я думаю, что потерял его так много.

Почему я должен скрывать это от всех остальных? Ведь не так уж неожиданно - я ведь похож на гомика, у меня такие манеры, что кто угодно может догадаться. А как я смеюсь? Я записал свой смех на диктофон и послушал - женский смех и только. Но я не ощущаю себя женщиной. Просто люблю парней. На девушек просто не встает. Физиологически неспособен. За розовую футболку или надменный вид меня поколотят и так, и так гопники возле подъезда. Так какая же разница, будут/не будут они знать, что я хуесос в прямом смысле слова? Почему я боюсь признаться в том, что я гей?

Обращаюсь к Богу, ведь в некоторые минуты, все еще по-старому надеясь, я верю, так сильно верю, что Бог слышит меня. Что Он в конце-концов Есть. Я нуждаюсь в Нем, нуждаюсь в своей опоре, упрощенном объяснении. Я нуждаюсь в своем Опиуме! Но понимаю, что звездное небо не внемлет мне. Я только одинокий худенький паренек в розовой футболке в закрытом ресторане, пишущий все это.

Хотел позвонить С., даже достал из кармана телефон и стал набирать номер, который знаю на память, который не вношу в базу номеров, как вдруг вспомнил, что уже четвертый час ночи, а единственное, чего я хочу - это видеть его, это иметь его, но ведь метро уже не работает. Представь себе, Боже Всемогущий, метро не работает!

Нас с ним разделяет блядское неработающее метро!

А за моей спиной, в пятикомнатной квартире с видом на поле для гольфа, живет женщина/мужчина - средний класс, которому стоит только спуститься вниз, сесть в свою кредитную машину, и через полчаса все преграды потеряют значение. Машина. О да, я мечтаю о машине.

Мы все же подлинный нищеброд. Бедные дети бедных родителей. Нашей любви мешает метро!

Я в машине, Стинг выводит свою Stolen car - как к месту! - город мелькает за темными окнами, амортизаторы делают украинские дороги европейскими, кажется, это я сам веду машину, но ведь у меня нет прав.

И опять кремовые диваны, опять нас разделяет метро. Я думаю о своей нищете. Оборачиваюсь и смотрю на окна за собой - да это средний класс! - говорю себе его слова: "Не бойся. С твоими талантами ты точно вырвешься отсюда". Когда? Когда же, мой друг?

О чем думают подростки, бедные подростки, которые устраиваются не по специальности пока учатся, которые спят со своими старыми уродливыми менеджерами, которые пропускают занятия, чтобы заработать, которые спускают все заработанное на аренду квартир и на шмотки, которые не могут трахнуться из-за того, что метро уже закрылось на ночь, которые сидят в ресторанах, слишком дорогих для них и заказывают чашку кофе, стоимость которой равняется одной десятой их ежемесячного дохода? Они думают о том же, о чем и я?

О чем думаю я? О том, как вырваться отсюда и забрать его с собой?

Фантазия бежит впереди меня, она создает образы, которые могут напугать. Я в машине и я на диване, я и дома, я и с Ним. Где же правда? Где реальность? Что же мне остается, кроме моей фантазии, кроме моего мира, где я могу быть Богом? О да, я Бог! Я возношу молитвы себе самому. И я не всемогущ, потому что не могу заставить метро работать так поздно. А еще я думаю, есть ирония в том, что меня-бедняка и их-богачей разделяет всего несколько метров и не такая уж толстая стена! Может быть украсть машину? Но тут заминка: водить не обучен.

Телефон лежит на столе - я выключил его. Я не хочу возвращаться домой сегодня. Хочу побыть здесь, на берегу мира, вдыхая запах достатка. Говорю про себя: "Я понимаю тебя, Фицджеральд", повторяю, как сумасшедший.

Тучи освобождают половинку луны, и я вспоминаю, как он сказал сегодня: "Утром на луну упал метеорит, вспышку было видно даже с земли", - сказал, между прочим уже после того туалета в гольф-клубе. Представляю, как в огрызок сыра на небе врезается огрызок поменьше. Бах! Вспышка. О да, класс. Я понимаю о чем ты, мой друг.

Мы просто выпили пива - я выпил и две девушки, которые были с нами - а он выпил того энергетика, заев орешками. Он не мог опьянеть. Мы с девушками купили еще по бутылке. Еще раз. Я понял, что мне нужен туалет, а где его взять посреди этой роскошной набережной? Здесь только лишь дома, потрясающие твой взор, но - учти путник! - ни одного туалета.

"А идем в гольф-клуб! Там такой туалет...", - не выдерживаю я. Мы как раз рядом с полем, солнце печет нам в шеи, и людьми с пафосными лицами, в хорошей одежде, один вид которой вызывает во мне раздражение. Заходим вчетвером внутрь клуба без препятствий. Проходим в зал с диванами, заказываем кофе с молоком - я говорю, что всех угощаю, хоть такое угощение и влетит мне в копеечку, потому что здесь все чересчур благотворительно дорогое - и я тут же всех покидаю. С. неожиданно идет со мной.

Ненавижу писсуары, но мы стоим оба перед писсуарами. Я стал там, потому что он стал там. Он уже закончил, но не спешит убирать свой член обратно в шорты. Внезапно, хоть я в достаточной мере опьянел, до меня доходит, что он без трусов, стоит рядом. Я понимаю, что возбуждаюсь. Господи, сейчас на трезвую голову думаю, что буквально обезумел тогда!

Рука сама дернулась - банально - так и есть, сама. Я постфактум понял, что произошло. И вот он уже у меня в руке. Горячий, твердый, соблазнительный. С. молчит. Все в полной тишине. Жутко и так непередаваемословами возбуждающе. Опускаюсь на колени. Даже не делаю попытки посмотреть вверх. Боюсь, как бы что-то в его лице, как бы что-то похожее на мораль или на впитанный в детстве стыд, не остановило меня.

Чувствую запах мочи и геля для душа. Я беру его в рот. Первый раз в своей жизни беру у кого-то в рот. Он, кажется, становится еще больше. Я сравниваю себя с молящимися в храме - стою на коленях, причащаясь Божества. Порно/фильмы/книги меня многому научили.

Дохожу губами до самого основания. У него небритый пах. Волосы. Господи, как же меня завели его волосы. Он кончил мне в рот. Кончил без единого звука. Противный привкус. Смел ли я на что-то рассчитывать дальше? И тут все становится наоборот. Тишина. Он целует меня. Его язык у меня во рту. Я не успеваю за ним. Чувствую, что мы движемся сквозь пространство.

Врезаюсь спиной в стену. Поцелуи поцелуи поцелуи поцелуи... И вот он уже отсасывает мне. Делает мне минет - и слово минет звучит как-то по другому, как-то возбуждающе особенно. А вдруг кто-то зайдет? Смотрю на его блондинистую голову. Старое доброе взад-вперед. Запускаю руку в его волосы.

В полной тишине он вытирает лицо, моет руки и выходит прочь. Спустя минуту я присоединяюсь к ним за столом. Ничто больше не укажет на то, что что-то произошло в туалете. Он шутит, как и всегда, шутит, смеется. Солнце играет в светлых волосах, я стараюсь поймать его взгляд. Но мой серафим-нищеброд смотрит в сторону, ему еще предстоит сказать мне: "Не бойся. С твоими талантами, ты точно вырвешься отсюда", и о луне...

Сквозь жару дня, богачей, дорогую одежду, самые соблазнительные джинсы, пиво, туалет, небо, звезды, дом, тишину, разнобой мыслей, фантазии, неработающее метро - и я здесь, я пишу. Пытаюсь прийти в себя. Как все же кстати попался мне этот ресторанчик. Сижу здесь и трясусь от мысли, что это мог быть только сон...

Фото Wolfgang Tillmans

15 ФЕВРАЛЯ 2014 АФ

Ссылка:

Смотрите также