КВИР - "Вся Россия наш сад". Детский сад

"Вся Россия наш сад". Детский сад

Как и следовало ожидать, ночной показ "Мечтателей" Бертолуччи обернулся цензурированием обнажённой мужской натуры (вот она, гендерная дискриминация в действии).

Мечтатели, 2003

Хотя в час ночи классическую ленту не могла наблюдать ни условная мариванна с "уралвагонзавода", ни (тем более) публика школьного возраста.
Все "криминальные" кадры были старательно "размыты" моралистами с "Кино ТВ", причём самое смешное, - размыты даже там, где "ничего такого" в кадре не просматривалось.
Огромное пиксельное пятно, возникшее на теле Луи Гарреля (и даже в зеркале рядом) - скорее, было поводом для зрительской фантазии на тему "размеров", чем реальным купированием "порочной" картинки. Деликатное "сфумато", в которое погрузил Бертолуччи героя Луи Гарреля в сцене на заднем плане - казалось бы, не должно было фиксировать взгляды зрителя на гениталиях героя, - если бы не "помощь" российского ТВ, сделавшего цензурное "пятно" смысловым центром кадра.

Мечтатели, 2003

С цензурой так всегда: она акцентирует внимание на том, что в оригинале является безобидной частью пейзажа. И чем сильнее вы "выскребаете" с экрана часть изображения, тем большее значение придаёте тому, что хотите скрыть от глаз.
Дело, разумеется, не столько в эротике, сколько в порочной социальной традиции "морального" патернализма, который навязан государством обществу. Социум видится режиму в качестве "детей изрядного возраста" (говоря словами классика), ограждаемых "сверху" от "порочных" влияний и впечатлений.
Взрослый человек "ограждается" властью от реальной жизни, под предлогом защиты "морали" и общественной "невинности".
Логика авторитаризма, полностью контролирующего частную жизнь, - априори навязывает зрителю те "моральные" и этические решения, которые в нормальной, цивилизованной практике являются правом самого человека, относятся к сфере его моральной компетенции.
Любая цензура лишает человека (прежде всего) права выбора, права составлять своё собственное мнение, лишает его социальной зрелости, оставляя в вечном "детстве".
Инфантильность, навязанная обществу "путинизмом", к сожалению, является системным свойством русской жизни. "Моральная" цензура в кино - всего лишь частный случай.
Как любой большой художник, Бертолуччи "тестирует" границы возможного в европейском кино (любое искусство - "провокация"). В том числе, экспериментируя с обнажённой натурой, меняя эстетические и моральные "стандарты", согласно которым обнажённое тело (особенно мужское) "порнографично" по определению.
Но ведь речь идёт не просто об "откровенности" показа, - речь о границах художественного образа, отражающего реальность. Не случайно "табуированное" мужское тело в 70-х становится предметом художественного освоения (в фотографиях Роберта Мэпплторпа), появляясь и в кино (Пазолини, Джармен). Кино словно "догоняло" живопись, сближая кино-эстетику со стандартами изобразительного искусства. Нагота, завоевавшая залы музеев, неизбежно должна была появиться и в кино.
Эстетические стандарты историчны. В гуманистической европейской традиции доверие к человеку и к человеческой природе (включая обнажённое тело) - становится общим правилом. В цивилизованной традиции нагота - повод для культурной рефлексии, а не импульс к сексуальной агрессии.
Впрочем, эстетика Бертолуччи вряд ли волновала российское ТВ. У него свои политические задачи.
Возникает любопытный вопрос: зачем же вообще показывать классику, которая требует цензурного вмешательства? Не легче ли выбрать фильм попроще?
Тем не менее, "Кино ТВ" не просто демонстрирует "невинному" российскому зрителю "порочную" историю о бунтарской молодёжи на парижских улицах, кровавых стычках с полицией - на фоне сексуальной революции. (Историю о юности - в поисках своей, европейской зрелости).
С точки зрения путинского ТВ, это (прежде всего) "урок" российскому обществу: смотрите, что случается в стране, если вы даёте молодёжи свободу в постели.
Охранительный "месседж" показа Бертолуччи - не случайно обставлен специальными интервью, предваряющими фильм, где часть зрительской "массовки" сетует на то, что в картине "слишком много" раздражающей "обнажёнки", а герои "ничего (полезного для общества) не делают". "Захотелось выключить от обилия голых сцен," - звучал на экране типичный "вокс попули".
И это - та симптоматика, которая, пожалуй, важнее наличия (или отсутствия) на экране мужских гениталий.
Проблема инфантильных, "невинных" обществ именно в этом. Кто является здесь субъектом моральных суждений - сам человек или власть? Рождается это суждение естественным путём, в голове человека, - либо оно "спускается сверху" в качестве готовой истины?
Любая социальная зрелость - это не только секс и свобода чувственного эксперимента, но и кровь на улицах, стычки с полицейским государством, это весь объём взрослой жизни, который прямо связан с социальной ответственностью. Именно к осознанию ответственности и движутся герои Бертолуччи.
Но ни российская власть, ни российский зритель к этому уровню социальной ответственности не готовы. И это - такое "кино", которое не сулит инфантильному "русскому миру" ничего хорошего.