КВИР - Виски

Виски

- Там пусто?
- Пусто.

Отворив, он исчезает в комнате, которая у него и гостиная, и кухня, и тренажёрный зал, и чёрт те что. Всегда умиляло это искусство перекраивать типовую советскую "распашонку" в гостиничного вида апартаменты. Главное - установить внушительного вида барную стойку и налепить над ней светильников в виде опрокинутых вёдер.
- Прям совсем?
- Прям совсем. В метро со мной в вагоне ехало два человека.
Он высовывается из-за серебристой трубы, на которой держится стойка, и делает взволнованный взгляд. Получается очень убедительно: густые славянские брови, выпученные светло-карие глаза цвета виски, как в той идиотской песне. Да, и ещё эти морщины на лбу... Глядя на всё это, я почувствовал, что штаны надо бы снять побыстрее.
- Ладно тебе, расслабься! Всё там, как обычно. Ну, может, чуть поменьше народа. Но вообще, все шарятся только так. Погода-то почти как летом!
Чмокая его, я боковым зрением вижу нас обоих отражающимися в бокале, висящем вверх тормашками над пресловутой стойкой.
- А я сегодня за сигаретами выходил, так мимо меня машина проехала ментовская, я думал - вот, сейчас загребут куда-нибудь в палату на десять человек. Вот тебе и карантин...
- Психоз это всё...
- Психоз тебе... А я вот масок достал.
- И почём?
- Не спрашивай! - он машет рукой, а другой уже тянет меня в спальню, которая аккуратно выгорожена из этой бесформенной кухни - не кухни, гостиной - не гостиной...
В душ он меня обычно не пускает: запахи - его фетиш: то подмышки, то ноги. Хотя я не то чтобы "волосат и вонюч", но ему хватает. Сам он, кстати, тоже пахнет что надо. Так и не объяснишь в двух словах: мужчина, от которого пахнет сексом. Это, пожалуй, будет вернее всего. Вот только зануда... Живи мы где-нибудь в столице, наверняка встретились бы на пару раз и разбежались, позабыв о том, что существуем. Но в нашей провинции народ такой роскоши себе позволить не может. Поэтому если мало-мальски притираешься, то нет-нет, да и заглянешь раз в пару месяцев, а то и чаще...
Он из "нижних": поваляться в ногах, повыполнять приказы, почувствовать себя безвольным нытиком, которого нужно хорошенько повоспитывать. К его нескрываемому удовольствию я отвешиваю ему пощёчины, такие, что от их звона, кажется, дребезжат бокалы. Не то чтобы я заядлый доминант, но иногда - почему бы и нет? Когда близок финал, он верещит, как девка, что вовсе не сочетается с его внешностью Алёши Поповича. Некоторые от этого млеют, точно юнцы, а вот я не особо, и мне хочется убавить звук или хотя бы заставить его взять более низкую тональность. Но - что ни говори - обладать таким вот густобровым богатырём на кровати в полспальни - дело завидное. И вот, отпуская последние капли удовольствия, я вдруг ощущаю такую жажду, что выпил бы ведро.
- Может, виски? - спрашивает он. На щеке - красный след от моей пятерни.
- Нет уж, никаких виски. Вода есть обыкновенная?
- Обыкновенной нет. Есть очищенная и насыщенная кислородом.
Всё-таки он чертовски мил в своём стремлении жить чуть лучше, чем все вокруг: открывать входную дверь и оказываться не в прихожей под вымазанной побелкой антресолью, а в пространстве стекла, пластмассы, металла и добротного лакированного дерева, пить не кипячёную воду из пыльного графина, а, блядь, насыщенную кислородом, бриться не одноразовым станком, а модной электробритвой, оставляя изящную светлую эспаньолку.
Я ставлю на стол опустошённую чашку под цвет кухонного гарнитура. Он наливает себе виски, достаёт из холодильника лёд и плюхает в бокал: один кубик и ещё один. У меня в холодильнике, кстати, тоже есть такая же пластмассовая хрень, куда можно заливать воду, чтобы получались кубики льда. Почему я никогда ей не пользуюсь?
- Смотри не спейся тут за эти внеплановые "каникулы"...
- Спиться, может, и не сопьюсь, а на стенку точно залезу.
- Ну ты, как тебе захочется лезть, сразу зови меня. Вместе полезем.
Он аккуратно смеётся, примерно, как актёр из западного кино, в сцене выяснения отношения со своей второй половинкой. Какого пола эта самая "половинка", не так важно, а вот место действия - непременно такая вот необъятная кухня с чашками под цвет гарнитура.
- Тут со дня на день вообще запрут всех, как в Италии. Или в Испании...
- Ты бы лучше про Китай вспомнил. Китайцев никому не победить. Тем более, какому-то вирусу.
- Ещё один поёт диферамбы китайцам! - цокает он языком.
- А почему бы и не петь? Они же молодцы, ну, согласись!
Он вздыхает и делает глоток. Кубики льда бьются о стекло бокала.
- Они были бы молодцы, если бы заперлись с самого начала и не допустили того, чтобы всё это расползлось по миру. А теперь, когда они перезаражали всех, кого только можно, они, значит, молодцы. Ну-ну...
- Это ты западных радиостанций наслушался?
Он оборачивается, держа в руке бокал.
- Ну, наслушался, и чё? Я - западный человек.
- Ну-ну...
Я всё-таки соглашаюсь на виски. Себе он при этом наливает второй. Кубиков льда ещё навалом, и он щедро высыпает мне целых три.
- Надо было уехать куда-нибудь, но теперь поздняк...
- Сиди дома! Уехать он собрался! На Западе твоём вон мрут целыми пачками...
- Ну и мрут... А я не могу сидеть взаперти.
- Ты прямо, как мой пятилетний сын, но ему хоть простительно.
- Мне тоже простительно...
- Ну-ну...
Я допиваю виски и хватаю губами тающие кубики льда. Напрочь позабытое ощущение из детства: сосание карамельки. Перекатываешь туда-сюда на языке, дожидаясь, пока не проступит повидло, - и большего счастья не нужно!
- Когда мне было лет пять-шесть, мать запирала меня в чулане. Он вот тут вот был, на месте бара! - он пинает трубу, на которой держится стойка. - И я мог там сидеть и два часа, и три, и полдня. И я сидел в темноте на железном ведре, держался за швабру и представлял, что плыву по Волге или по Оке...
Он всхлипывает. Сознание моё распадается пополам: вот сидит на высоком барном стуле пышущий здоровьем богатырь, держит бокал с вискарём и ревёт. Поразмыслив секунду, я вдруг решаю идти в атаку.
- А меня ремнём стегали. И коленями на горох ставили. И ничего. А ты чего разревелся?
- Наверное, плохо стегали... - он допивает и ставит бокал в раковину.

Выйдя из его подъезда, я пытаюсь представить светлоголового мальчугана, которого крепко держит за руку мать. Лица её не видно - только берет - не берет, шляпа - не шляпа. И вот они идут по дворовой дорожке мимо погнутых качелей и тёмно-зелёной железной горки, мимо ломаной скамейки и выныривающей из-под земли трубы теплотрассы, обёрнутой чем-то блестящим. Я достаю телефон и пишу этому мальчугану в светлое будущее: "А ещё мне однажды отец надавал пощёчин при одноклассниках за то, что я завалил итоговую контрольную..." Но сообщение не доходит. Мальчуган заблокировал меня.

01 АПРЕЛЯ 2020 КАРИМ ДАЛАМАНОВ

Ссылка:

Смотрите также