КВИР - Убить (зачеркнуто) полюбить дракона

Убить (зачеркнуто) полюбить дракона

Хрен с отношениями, я на это не способен. Я - азиатский фрик, не способный связать двух слов по-английски в светской беседе. Но у меня экзотическая внешность и гладкое нежное тело - так я буду лучшим в постели...

я впервые встретился на волейбольном матче, записавшись в команду местной ЛГБТ-лиги. В волейбол я играл еще в университете на любительском уровне и когда при записи меня спросили, в каком дивизионе я предпочел бы играть, я смело сказал: "Во втором-третьем". На меня посмотрели с уважением и записали на просмотр, после которого я оказался в шестом дивизионе (что оказалось весьма неплохим результатом: в первом играли ребята уровня юниорских национальных сборных).

В один из первых игровых дней мы в одну калитку проиграли команде азиатов. Чонг в ней блокировал почти все наши атаки. Длинный, под метр девяносто, стройный (не тощий, а именно стройный), с волосами ниже плеч, завязанными в пучок и делающими его лицо еще более вытянутым (возьмите фото Ксении Собчак в молодости, в фотошопе сделайте ее скуластой кареглазой брюнеткой и добавьте пару щетинок на подбородок), он двигался по корту с совершенной девичьей грацией, громко визжа при атаках и еще громче - при промахах. Сила удара при этом была отнюдь не девичья. Эдакое гей-воплощение китайского сказочного дракона: верткое, быстрое. И весьма ядовитое, как оказалось.

Не суди Чонга строго, у него была тяжелая жизнь и он теперь плохо сходится с людьми. Вернее, даже не делает попыток. Все ограничивается постелью...

После матча он подошел ко мне походкой манекенщицы, покачивая бедрами, развернув плечи и задрав подбородок, чтобы по традиции пожать руку. "Привееет, я Чооонг. Сергей? Sir gay? Ты новичок в лиииге? Свежее мяяясо, это хорошооо. Увииидимся на следующей недеееле, слаааденький."

Он явно наслаждался моим видимым дискомфортом от такого обращения. Отойдя, он присоединился к компашке азиатов, которые, хихикая, обсуждали что-то на режущем ухо мандаринском диалекте (я уже знал к тому времени, что когда китайцы переходят на родное наречие, разговор принимает крайне похабный оборот - на английском им не хватает адекватного запаса идиом. Перефразируя старый анекдот: есть темы, от которых краснеют извозчики, есть темы, от которых краснеют их лошади, и есть темы, с удовольствием обсуждаемые китайскими геями на родном наречии).

Он мгновенно влился туда, как кислота в воду, повысив температуру дискуссии градусов на тридцать. Будь я в России, я после такой встречи стал бы бытовым гомофобом типа Милонова (не столь крикливым, конечно, потому что еще в детстве усвоил простую мудрость: смолчишь - за умного сойдешь). Однако после полутора лет жизни в Австралии я уже достаточно подавил первичные скотские рефлексы типа смешков, тыкания пальцами или, скажем, хлопания по плечу впереди идущую азиатскую девушку дабы указать ей, что она направляется в мужской туалет (ибо, обернувшись, она, как правило, оказывается азиатским юношей). Растянув губы в улыбке ему вдогонку, я пошел в раздевалку, выбросив Чонга из головы, как окурок в урну. А на следующей неделе я просто обходил его подальше. "Не люблю педиков" - было, пожалуй, наиболее адекватным выражением моих чувств при этом.

Через пару месяцев я сдружился с партнером Чонга по команде Джорджем, эмигрантом из Гонконга (если так можно назвать человека, уехавшего из Гонконга в семнадцать, проведшего пятнадцать лет в Штатах, получившего степень в Беркли и вынужденного уехать оттуда лишь потому, что ему не успели оформить грин-карту к концу срока действия рабочей визы). До постели мы еще не добрались, но на ужины по вторникам после волейбола ходили вместе.

Один раз он сказал, что к нам присоединится Чонг, у того проблемы и ему нужно хоть какое общество (спасибо, Джордж - мимо тещиного дома ты без шуток не пройдешь). К тому времени я знал, что Джордж играет в азиатской тусовке роль любимой тетушки в толстой жилетке для лучшего впитывания горючих китайских, вьетнамских, филиппинских и далее по списку слез, так что мысленно поставил крест на вечере. И был прав.

За ужином Чонг общался с Джорджем, не делая ни малейших попыток вовлечь меня в разговор. Если бы Джордж понимал мандаринский диалект, то, думаю, разговор шел бы на нем, а я воспринимался бы не более как ресторанная пальма с рано облетевшими листьями. Впрочем, я и в английскую их речь не особо вслушивался - меня не интересовало, кто кого бросил, кто кого у кого увел, кто негодяй, а кто мерзавец, у кого большой, а у кого маленький - обычная гейская дребедень.

После ужина мы с Чонгом распрощались и, чтобы разрядить обстановку, Джордж сказал: "Не суди Чонга строго, у него была тяжелая жизнь и он теперь плохо сходится с людьми. Вернее, даже не делает попыток. Все ограничивается постелью. Трам-бам, гудбай, мадам. Но он - хороший парень, просто порядком исковерканный. Его есть за что уважать. Если вы друг друга узнаете лучше, вам будет легче общаться". Я пожал плечами: "Джордж, а зачем мне общаться с этой дивой? Он совершенно не в моем вкусе, мне с ним не о чем говорить. Он твой приятель - ты с ним и общайся, а я могу его терпеть, но мне вовсе не хочется изображать неискренний интерес с американской фальшивой улыбкой на пол-физиономии". "Ты не понимаешь, Сергей. Вы, русские, слишком категоричны. О человеке нельзя судить только по внешности и манерам. А если лучше знаешь человека, если видишь, за что его уважать, то и улыбка будет искренней. Пойдем ко мне, попьем кофе, я расскажу тебе о Чонге".

Плевать на Чонга - Джордж впервые пригласил меня к себе! Но кофе в тот вечер не перерос ни во что большее - рассказ Джорджа заставил меня отвлечься даже от его мускулистой груди с призывно торчащими под тонким хлопком футболки крупными сосками.

Чонг вырос в небольшой деревне в Северном Китае у зажиточных родителей. Его отец, как и всякий китаец, хотел сына и преуспел в своих стараниях его произвести. На шестой раз. Из мужского в мальчике были только первичные признаки, в остальном он был такой же девчонкой, как и его пять старших сестер. Те в нем не чаяли души, родители же никак не могли смириться с тем, что сын у них существует главным образом для сохранения лица перед жителями деревни. Во дворе и в школе Чонг служил мишенью для шпилек остальных мальчишек (впрочем, он с ними не особо водился, предпочитая девочек, которые к нему относились как к подруге) да и взрослых. В школе он находился до окончания занятий и бежал домой подальше от унижений (китайцы - люди, не склонные к физическому насилию, но сполна компенсируют это насилием психологическим).

Родители, понимая, что жизни парню в деревне не будет, заставляли его учиться как можно лучше, чтобы только он уехал с глаз долой по окончании школы, поступив в университет. Для тех, кто не знает - даже в провинциальный университет в Китае поступить в те годы было необычайно сложно, конкуренция была просто гигантской. Чонг же сумел поступить в один из самых престижных Пекинский университет. Правда, на географический факультет. Но зато в преобладающе женском коллективе он не чувствовал себя чересчур дискомфортно. Хотя его социальная изоляция продолжалась. Геи находились в подполье, а те, с кем он умудрялся познакомиться, относились к нему с презрением - их интересовали мужчины, а не бабы с членом.

Шел конец восьмидесятых, жизнь в Пекине бурлила, молодежь жаждала изменений. Чонг, как и практически все пекинские студенты, провел немало времени на площади Тяньаньмэнь. Ему, однако, хватило осторожности, усвоенной со школьных времен, чтобы в день расстрела, когда площадь начали оцеплять, убраться оттуда и быть на виду у пары преподавателей в университете. После разгрома демонстраций, когда начали арестовывать участников, забирали в основном раненых - им было невозможно отмазаться от участия в беспорядках. Об остальных "позабыли", понимая, что всех не пересажаешь. Но Чонг осознавал, что где-нибудь он все равно на заметке. Поэтому он повторил свой деревенский опыт: учился как можно лучше и искал возможность уехать.

Возможность представилась после окончания магистратуры - он выиграл годичную стажировку в Австралии. Быстро сориентировавшись, он, находясь на стажировке, сдал вступительные экзамены и поступил в магистратуру по прикладной математике со специализацией в финансовом менеджменте. Родители оплатить обучение не могли, так что в первый год Чонг подрабатывал официантом в ресторане, а в летние каникулы - на хлопковых плантациях (усвоенное с детства умение наносить макияж пригодилось для защиты кожи лица от убийственного австралийского солнца). Потом нашел подработку в финансовой компании, куда и устроился после окончания учебы.

Через пару-тройку лет он заколачивал тысяч двести в год. А вот в социальном отношении Чонг оставался парией. Иностранец, плохо говорящий по-английски, азиат (к которым в девяностых отношение в Австралии было... ладно, что было, то и было, в общем, не как к любимой тетушке Дороти и даже не как к ее болонке). Плюс его женственность. Но геев в Австралии не преследовали, в больших городах гей-жизнь била ключом. И Чонг с воспитанным с детства крестьянским реализом сказал себе: "Хрен с отношениями, я на это не способен. Я - азиатский фрик, не способный связать двух слов по-английски в светской беседе. Но у меня экзотическая внешность и гладкое нежное тело - так я буду лучшим в постели. Постель будет моим миром, в котором я буду хозяином".

Упорства Чонгу было не занимать - через год он был известен всему гей-Мельбурну. Его хотели вновь и вновь (да, он был так хорош), но он ограничивал пределы общения размерами кровати. В какой-то момент он начал расширять рамки своих постельных достижений путем использования стимуляторов, не всегда разрешенных законом. И, понимая, что ступает на скользкую дорожку, обратился к Джорджу...

После рассказа Джорджа мне не спалось полночи. Вспоминалось счастливое детство, дворовые игры - у меня всегда была куча друзей. И был у нас во дворе один женственный мальчик - иначе как Наташка его не называли. Любил красить губы, водился только с девчонками (выбора у него особо не было, мы с ним играть не любили). После того, как все мы пошли в школу, он как-то исчез из виду - ходили слухи, что его отослали учиться в какое-то особое заведение, что с ним "не все в порядке" (хотя помимо женственности никаких "особостей" я за ним не замечал).

Получается, и я внес свой вклад в травлю человека, вся вина которого состояла в том, что он не вписывался в стандарт поведения. Он ведь ничего плохого никому не делал, просто был не таким, как все. А теперь я делаю фактически то же самое в отношении Чонга, который, не видя от людей ничего кроме насмешек, тем не менее стал выдающимся профессионалом, которому девяносто девять из ста "нормальных" людей не годятся в подметки.

Да, он имеет полное право плевать на всех с высокой колокольни, относиться к обществу так же, как относились к нему. Он - взрослый независимый человек. Но если бы он с детства не подвергался бы "особому" обращению на каждом шагу, то насколько большего он мог бы достичь? Или, наоборот, именно травля сделала его сильнее? А если нет? Что, если он покончил бы с собой в подростковом возрасте? Помню, как я сам чуть было не оказался жертвой травли, когда классе в третьем несколько одноклассников решили начистить мне физиономию за то, что "больно вумный". В первый раз меня спасли быстрые ноги, а второго раза я не допустил - записался в секцию бокса и со мной решили не связываться. Но шок от того, что обычные одноклассники способны неожиданно стать тупыми агрессивными животными, не забывался очень долго. А каково терпеть такое обращение каждый день из года в год? Тот, кто способен это вынести, не сломавшись - очень сильная личность вне зависимости от внешности.

Нет, нельзя относиться к людям с презрением только потому, что "мне они просто не нравятся". Людей, маленьких и взрослых, всяких и разных, нужно поддерживать, развивая их потенциал, а не ломать как личность. Вроде бы, очевидная вещь, но люди, выросшие в совершенно другие времена, не способны "поступиться принципами" или, иначе говоря, посмотреть на реальность не через фильтр предрассудков, внушенных им в незапамятной древности. И чтобы что-то изменить в этой ситуации, каждому нужно начинать с себя.

В следующий игровой день я первым подошел к Чонгу, поздоровался, завел разговор, позвал на ужин с Джорджем. За ужином завязал разговор на тему его работы, родственников - в общем, ломал его стену отчуждения, как только мог. Чонг оказался интересным собеседником, очень много знающим и понимающим, ясно и с циничной простотой формулирующим не всегда очевидное.

Наши с Джорджем отношения развивались, а тот продолжал играть роль старшей сестрички для Чонга, советуя тому, как строить долговременные отношения. Это давалось Чонгу непросто, начиная от того, как вести разговор, не отгораживаясь от собеседника, и заканчивая умением удерживаться от секса на первом же свидании или находить компромиссы в быту. Джордж сам уже не особо верил в то, что Чонг сможет быть счастлив вместе с другим человеком. Но как-то раз я услышал от него: "Чонг уже три месяца как встречается с парнем и, похоже, у них все отлично. Он хочет познакомить нас с ним и приглашает на ужин."

Таким я Чонга никогда не видел - он просто светился изнутри. И понятно, почему: от его бойфренда исходила волна надежности и доброты. Матье, южный француз, спортивный и уверенный в себе, очень простой и дружелюбный, был влюблен в Чонга такого, каким тот был.

С тех пор прошло пять лет. Чонг взял на себя финансовые дела Матье (фильм которого взял приз на каком-то небольшом фестивале, там самым открыв дорогу для новых проектов) и стал своим человеком для всех его родственников. А с месяц назад они подали документы на усыновление ребенка. И я уверен, что ребенок этот вырастет по-французски общительным и по-китайски трудолюбивым, но никогда не станет унижать других людей.

Фото Blue

28 МАЯ 2014 СЕРГЕЙ ТИХОНОВ

Ссылка:

Смотрите также