КВИР - Судный день

Судный день

Сергей Иоаннович, отставной полковник пятидесяти двух лет, был человеком твердых моральных устоев. Само его телосложение, огромное и мясистое, словно подтверждало незыблемость его взглядов.

"...всмотрелся я в могилы, увидел голые кости и сказал (себе): "Кто же здесь царь, кто (простой) воин? Кто богатый и нищий, праведник и грешник?"
(из погребальных стихир Иоанна Дамаскина).

Каждый вечер за кухонным столом его домочадцы - супруга Ирина Алексеевна и сын-первокурсник Михаил - слушали речи Сергея Иоанновича. Главной темой его витийства всегда были отщепенцы, из-за которых и погибает Святая Русь, - коммунисты, капиталисты, Путин, патриарх Кирилл, жиды, негры и, как итог всего, пидарасы. Причем пидарасами были все - и коммунисты, и капиталисты, и Путин, и патриарх Кирилл, и жиды с неграми.
Опрокидывая в себя стопарь водки, Сергей Иоаннович страшно багровел, громко крякал, шумно нюхал ломоть черного хлеба, роняя крошки на густую рыжую бороду, глотал толстый пельмень в сметане и патетически восклицал "Исполла эти, деспота!". Размашисто осенял себя крестом, строго смотрел на домочадцев и наливал вторую стопку. После нее шла речь о необходимости много молиться и ограждать себя от греха и зла - "Близок Судный День, жатва людей близка!".
В семье Сергея Иоанновича все уже давно привыкли к этой апокалиптике и даже как-то ощущали свое осадное положение - "кругом измена, трусость и обман". Их маленькая трехкомнатная квартира была своего рода Ноевым ковчегом в сатанинском мире. На всех стенах - в гостиной, в спальнях, в коридоре - вперемешку висели репродукции портретов убиенного императора и его семьи, дешевые софринские иконы, кресты и картонные пасхальные яйца.
После третьей стопки Сергей Иоаннович уже был задумчив, смахивал скупую слезу и сентиментально вздыхал: "Господь просвящение мое и Спаситель мой, кого убоюся!".
Все облегченно вздыхали и торопливо доедали ужин, после которого бубнили благодарственные молитвы и разбегались, оставляя главу дома одного смотреть в черный проем окна. Всерьез его уже не воспринимали, но субординацию старались соблюдать.

Сергей Иоаннович слыл неплохим человеком: после выхода на пенсию работал в школе, преподавая ОБЖ, был верен жене, строг к сыну. Свободное время, которого у него было много, проводил в церкви Иоанна Воина на Якиманке как ревностный церковный староста и псаломщик.
По причине прекрасного мощного баса Сергея Иоанновича звали в дьяконы, но он отказался. Причины не объяснял. Нет и все. Супруга была довольна таким решением, но вслух не говорила. Молчание - золото, а слово - не воробей. Так было заведено в их семье.

Однажды днем, когда у Сергея Иоанновича не было занятий в школе и он, собираясь в храм, напевал под нос кондак "Еще дышит святостью многострадальная Россия, земля Русская, яко осьмый столп плодоносит, тако тебе...", ухо его уловило странный звук: Михаил, торопясь в университет, забыл под подушкой свой телефон.
Недолго думая, Сергей Иоаннович включил зеленую кнопку. Он услышал какое-то игривое щебетание, еще подумал, что сыну звонит иностранец, уж чудно тот растягивал гласные и оглушал конец слов. Его родного сына, статного, чернобрового, пухлогубого Михаила, неведомый собеседник называл ангелом, душкой и дорогим сладким паразитом.
Сергей Иоаннович поморщился и отставил трубку от уха, чтобы посмотреть на дисплей. Звонил некий Дима, который продолжал тараторить с незабываемым французским прононсом про своих предков и пустую квартиру, в которую можно завалиться на целую ночь после сауны.
Сергей Иоаннович молчал, не в силах поверить в услышанное. Вдруг он почувствовал возбуждение, член стал предательски набухать, твердеть, кровь прилила к лицу от стыда, словно Сергея Иоанновича застали за мастурбацией в школьном туалете.
Глупый Дима почувствовал неладное: "Але, Миш, ты меня слышишь? Але, дорогой?".
Сергей Иоаннович испугался, разозлился на себя за это и одновременно на этого Диму, который стал причиной его постыдной эрекции. Он рявкнул: "Ты, пидор гнойный! Не смей к сыну приближаться! Яйца откручу и хуй в глотку тебе засуну!".
Потом выключил трубку и мгновение боролся с искушением разбить ее. В мозгу кровавым молотом стучало: "Пидор... мой сын... пидор... Миша пидор... хуесос". Он вжимал голову в плечи и тело в стену и напоминал мощного быка, умирающего на арене. Он был быком, а пикадором - его сын. Сергей Иоаннович мычал, ощущая в себе остро скребущую боль. Он как будто потерял способность думать, оценивать, только чувствовал, как по всему огромному телу разливается невыносимая боль и нарастающее бешенство. Потом вдруг все разом прекратилось, словно ему вкололи мощный заряд анестетика. Напряжение спало, и он весь обмяк, разом постарел, одряхлел. Сергей Иоаннович оглянулся, нашел кресло, добрался одеревеневшими ногами и рухнул в него.
И все перед ним встало со спокойной ясностью.

Вот, Судный День пришел, подумал он, расплата за неисповеданные грехи прошедшей жизни. Он понял, что в глубине души всегда ждал этой минуты, этого часа, дня, потому что сил сказать об ЭТОМ на исповеди не было. Он не мог священнику на ТАКОЕ даже намекнуть. Подобная откровенность означала бы крах его маленькой церковно-приходской карьеры и жизни - его отстранили бы от общины и старостой стал бы кто-то другой, какой-нибудь старый тюфяк, который и пороху не нюхал. Да впрочем, настоятель и вообще не захотел бы видеть его.
Сергей Иоаннович был наслышан о подобных случаях - практически любой, кто осмеливался на исповеди признаться в содомском грехе, становился изгоем. Некоторые священники, как правило, неопытные, брошенные в церковно-приходскую жизнь, как котята в воду, услышав такое признание, или замыкались в себе, или смеялись в близком кругу над этим несчастным, или же начинали пылать гневом и нетерпимостью. Церковь, огромное Тело Христово, сама не знала, что с этим делать. И если в монастырях, как в большой семье, подобные дела замалчивались и замаливались, то в простых приходах все было намного сложнее, пронзительнее и беспощаднее.

Он вспомнил, как это случилось в первый раз, в душевой гарнизонной бани, когда у него, молодого солдата, предательски вылетело мыло из мокрых рук, и он наклонился за ним.
Он вспомнил, как сам впервые, используя свое положение командира части и беременность жены, нагнул одного симпатичного сержанта и сделал своим любовником. Как прикрывал и поддерживал проституцию среди рядовых, создав сеть постоянных солидных клиентов. У него были власть, деньги, секс! Чего еще желать? Он был хозяином жизни, ходил с расправленными плечами и ставил "раком" всех, кто был с ним не согласен!
Что же было потом? Что случилось, что он стал другим - нетерпимым, злобным стариканом? Почему он вооружился иконами, крестами и молитвами?
Сергей Иоаннович тяжело вздохнул, стирая пот с лица, а сердце предательски стучало не в такт. Моментами он его не ощущал, даже приложив руку. Еще подумал, что, если умрет, так уж этому и быть. Пусть он помрет как скотина - без исповеди и причащения, а возможно, и без отпевания.

Миша... Мишаня... Мишок... Болезненный его сынок трепетал от всего как последний листок на ветру. Беременность проходила ужасно, жене пришлось лежать полгода на сохранении, потом кесарево, проблемы с кормлением и бесконечные болячки - то у ребенка, то у матери. Над Мишенькой сходили с ума от отчаяния. Тогда и вошел впервые Сергей Иоаннович в ограду церкви. Вошел тогда, когда понял, что вместо любви появилась ненависть, когда мимолетнее желание смерти малютке-сыну стало касаться острым крылом его души. Когда забвение он стал находить в диких и безобразных оргиях. Тогда ад воцарился в его душе, а он хотел рая.
Но когда он пришел в храм отмолить сына, тогда рай и ад слились воедино.

Миша... Мишаня... Мишок. Так звали его любовника.... Вид его чертовски красивого голого тела возбуждал в нем дикую похоть. Они получали друг от друга удовольствие, не сравнимое с тем, что могли получить от своих жен. Им не надо было играть какую-то роль, поддерживать имидж, заботиться о ласке и нежности, насилии и боли. Они могли все и делали все. Они не нуждались в долгих разговорах, в подсказках, в выражении своих желаний. Они кусались, царапались, бились кулаками и погружались вздыбленными членами друг в друга, как будто хотели стать одним целым. Их тела, разгоряченные, мускулистые, сливались в экстазе, и порой Сергею Иоанновичу казалось, что они и составляли единый дивный организм, что-то вроде красного коралла. Засыпая, они обхватывали друг друга сильными руками, чувствуя, что освобожденные от спермы и страсти как будто окаменевали. Одно тело, два сердца в унисон.

Любовник погиб от нелепой случайности - оказалось, он практиковал эротическое самоудушение. Перед тем, как заняться онанизмом, он облачился в одежду своей жены и туфли на высоком каблуке, наложил макияж.
Дополнялась вся эта странная картина руками, кисти которых были связаны между собой женскими колготками. Связанными руками он дрочил. Для самоудушения Михаил использовал ремень и кусок ткани на лицо, пропитанный каким-то составом, названия которого никто не мог запомнить.
На похороны Сергей Иоаннович не пришел. Он воспринял смерть любовника как предательство, как побег с поля боя. Как недостойный для мужчины поступок.

С тех пор он утратил всякий интерес к жизни, которая временами давала о себе знать такой мучительной болью в области поясницы, что Сергей Иоаннович не мог встать с постели. И это как будто успокаивало его, он закрывал глаза и вспоминал. Но что вспоминать? Как он отдавался всем, словно потаскуха, испытывая себя на прочность? Больше, толще, длиннее! Подсознательно он хотел именно того, что вульгарно именуют "быть затраханным до смерти". Сергей Иоаннович ходил по квартирам, саунам, клубам, плешкам, туалетам, и ему было все равно - с кем, как, когда и сколько. Потом он хотел большего - и его связывали, сковывали, резали, кололи, обливали горячим воском и парафином, оплевывали, спускали сперму в рот и засовывали руки в задницу. Держали в клетке, в ванной, полной мочи, в конце концов, на него даже срали. Что еще?..
Сергей Иоаннович желал смерти душевной и физической, стал грязным рабом и унижал себя раз за разом. Здоровенный, мускулистый, подернутый жирком бородатый волосатый мужик ползал, стонал, хрипел, плакал и послушно снова - глотал сперму, лежал в крови, дерьме и моче. За что он расплачивался? За что хотел умереть? За слабого любовника? За слабого сына? Он хотел стать слабым, он, который внушал трепет и страх, стал слабым, чтобы испытать себя на прочность, на боль, которую выдержать должен и может только мужчина.

Он выдержал. А потом плакал, горько плакал. И думал, что все бессмысленно - и жизнь, и смерть, и любовь.
И потому горячо, всем сердцем, принял Христа - Тот, окруженный двенадцатью красивыми, но слабыми мужчинами, тоже подверг себя мучениям и позорной смерти. Он по крайней мере нашел Свою смерть в Любви. Раб и Хозяин. Абсолютная Любовь. Высшая точка оргазма.

Когда Сергея Иоанновича погребали, и священник у края могилы произносил последние слова прощальной молитвы, Ирина Алексеевна все сомневалась, правильно ли она поступила, умолчав о положении, в каком обнаружила мужа. Скорченный пенис его и правая ладонь были залиты засохшим мертвым семенем.

05 ДЕКАБРЯ 2019 ИГНАТИЙ БОГАТЫРЕВ

Ссылка:

Смотрите также

#АРМИЯ, #РЕЛИГИЯ

В Польше вечеринка ксензов с сексработником вышла из-под контроля

Несколько священников в местечке Домброва-Гурнича, Польша, заказали на вечеринку мужчину по вызову. Эскортник потерял сознание во время группового секса.

Как военный конфликт с Россией продвигает на Украине права ЛГБТ

Военный конфликт на Украине, оказывается, способствует развитию ЛГБТ-сообщества, считает Politico.

Бог как невеста: религиозная история гендера

Федор Дубшан на страницах проекта Q-Rated.Space рассказывает о взгляде на гендер в разных религиозных и духовных традициях: от христианского мистицизма до неоязычества.

Геи-военные борются против гомофобии в Украине

Последние годы украинское общество начало толерантнее относится к ЛГБТ-сообществу, но до настоящего равенства пока очень далеко. В армии появилось сообщество гомосексуалов, которое помогает бороться с предрассудками.