 |
|
Приватный танец (часть 3)
И к черту эту вашу любовь. Да и что за любовь, есть ли она хоть где-то кроме страниц классиков, внушительной армией стоящих на Лизиной полке?
 Странное это дело - решать, что уготовано судьбой, а что произошло по случайности, незапланированной, не предусмотренной тем великим мастером-кукольником, что, потешаясь, расставляет декорации и замедляет или ускоряет бег времени для того, чтобы встретились те, кому суждено было встретиться и прошли мимо друг друга те, кто встретиться не должен... 1. История с предательницей-Лерой не стала исключением: Лизе как-то по-идиотски, просто анекдотически не везло в сердечных делах. "Если среди пятерых адекватных появится одна сумасшедшая, - со смехом жаловалась она Насте на их ночных кухонных посиделках, - то у нее обязательно будет именно та форма носа или музыкальный вкус, в который я непременно влюблюсь. А если она будет не сумасшедшей, то окажется в отношениях. Или в депрессии. Или назавтра ей нужно будет уезжать навсегда в Австралию. Или еще что-нибудь". Глупо и болезненно оборвавшемуся роману с Лерой предшествовали другие, более мелкие неудачи, случайные свидания, незаконченные истории и еще какая-то невнятная шелуха, в которой и копаться-то не хотелось. Хватит, решила она в тот вечер, когда нажала кнопку "заблокировать" напротив Лериного номера. Хватит "страданий на нервной почве", чай, не семнадцать уже. Нет - и не надо, она прекрасно ограничится историями на одну ночь: тут тебе и флирт, и задор, и интрига, и новизна ощущений. Раз в пару-тройку месяцев заглянуть в клуб по известному адресу, пересечься глазами с понравившейся незнакомкой; музыка, коктейль, танец, пара ничего не значащих фраз, потом такси, крепкая рука на ее бедре (ничего не могла поделать со своей страстью к спортивным брутальным особам), отель или квартира, знакомые будоражащие звуки шелестящей вниз к лодыжкам одежды, треск молнии на джинсах, частое дыхание, редкие слова... И к черту эту вашу любовь. Да и что за любовь, есть ли она хоть где-то кроме страниц классиков, внушительной армией стоящих на Лизиной полке? Все это: заветное имя, тайком написанное на парте, сигаретный привкус поцелуев, капли с мокрых волос на смуглом, хохочущем Иркином лице, когда они, две дуры, поперлись гулять в Сокольники под проливным дождем, Иркина рука, ласково зажимающая ей рот при слишком громких стонах во время их кочевых ночевок по черти-чьим квартирам, а главное - резкость и чистота чувств - будто самый красивый в мире музыкальный инструмент взял вдруг самую высокую, самую острую ноту - все это никогда больше не повторялось. И не забывалось, черт бы все побрал. У гостя были огромные руки, ну просто лапы гориллы - мясистые, покрытые жесткими темными волосами, с длинными пальцами. Руки эти беспорядочно ерзали по ручкам кресла, по Лизиным коленям и бедрам, сжимали ее талию и вновь вцеплялись в толстые кожаные ручки. Песня заканчивалась. - Продлеваем? - обернулась она через плечо. Мужчина сильнее притянул ее к себе за бедра, расслабленно откинул голову на спинку кресла: - Продлеваем, детка. Потянувшись, она нажала кнопку на невидимом музыкальном центре, и заиграла новая песня, впрочем, такая же медленно-ритмичная, как и прежняя. Она встала с колен мужчины, развернулась, поймала его лениво-цепкий, типичный для дельцов с Кавказа, взгляд. Истомно провела обеими руками от бедер вверх - к груди, задержалась там, поглаживая, поигрывая, дразня, и медленно, очень медленно, приблизившись к гостю так, что его участившееся дыхание обожгло ей кожу, вновь опустилась на него и задвигалась в такт музыке, глядя ему прямо в глаза. - Ты точно не хочешь пойти в номер? - спросил он ее потом, расплачиваясь, - если ты в привате такое творишь, то что ж ты делаешь в койке... - Все больше сплю, - засмеялась Лиза, - прости, дружок, я не работаю с интимом. Но если хочешь, могу тебе кого-нибудь посоветовать. - Ну давай, - помедлив, согласился кавказец, - только чтоб на тебя была похожа. С кавказцем пошла Сюзанна, точнее, Вика - отличная девчонка, мозгов, правда, Бог не дал, зато деньги считать умеет, что твой бухгалтер. Худенькая птичка с аккуратно накрученными локонами, восторженная хохотушка и дурочка - и верная Лизина "партнерша по бизнесу": именно к ней Лиза неизменно отправляла гостей, желающих "продолжения". Они были похожи сложением и длинными русыми волосами (тогда как остальные "прекрасные дамы" предпочитали для своих шевелюр роковой черный или яркий блонд). Шел четвертый год Лизиной работы в "элитном джентльмен-клубе "Парадиз". Позади были сомнения и страхи, почти забылась гнетущая тоска первых рассветов, когда возвращаешься домой измотанная, пропахшая сигаретным дымом и чужими запахами, с красными от дыма и усталости глазами, и уже дома в душе смываешь с себя въевшееся в кожу ощущение липкой грязи и чужой похоти. Как с этим справлялись девочки, которые уходили с клиентами в номера и предоставляли им "весь спектр услуг", Лиза не представляла: ей для самобичевания хватало приватных танцев и походов за чаевыми, когда хочешь-не хочешь, а позволишь чуть больше, чем просто приобнять себя и погладить по плечику. Все подобные заведения работали под одинаковым девизом: "Трогать нельзя, но если гость платит, то пусть трогает". Они и платили. И трогали - как хотели. Почему она не уходила? Деньги. Она зарабатывала гораздо больше, чем платили там, куда ее могли бы взять с ее блестяще начатым и катастрофически неоконченным образованием. С тех пор, как "Парадиз" распахнул перед Лизой свои украшенные фальшивой лепниной двери, у нее перестала болеть голова при мысли о том, на какие средства отправить родителей отдыхать, как сделать ремонт на кухне, а главное - как поднять на ноги отца, у которого после инсульта отнялась рука и пропала речь. Через два года после несчастья он смог вернуться в свой институт и почти в полном объеме вновь взял свои обожаемые лекционные часы, и это было огромным счастьем, а еще исчислялось приличными суммами: врачи, массажи, логопед, терапия... Так что Лиза ни о чем не жалела, главное, что отец был вновь при любимом деле, и оттого весел и по возможности бодр, а у матери пропала, наконец, тревожно-скорбная складка между бровей, - она ведь тоже, бедная, намучилась. Только ли деньги держали ее? Пожалуй, с годами становилось все страшнее что-то менять. Пожалуй, ей становилось все больше и больше наплевать - на мнение окружающих, на некие "упущенные перспективы", про которые ей не намекал только ленивый, да и на саму себя. Как будто какой-то горевший в ней ровным и сильным светом огонек с годами поугас и остался лишь слабовато трепетать, не оставляя душевных сил ни для новых желаний, ни для перемен, ни для храбрости, необходимой для того, чтобы, оглянувшись, осознать масштаб потопа и начать операцию по спасению самого себя. Да и проигравшей она себя не считала: она прекрасно зарабатывала, была молода и хороша собой, жила в уютной квартире с любимой подругой, и, в общем, была вполне довольна жизнью. Главным было не оборачиваться назад, на себя прежнюю, и не думать, не вспоминать, как мечтала скорее вырасти, как грезила о себе взрослой, тридцатилетней, успешной, семейной даме. Можно, например, стать профессором, как папа. Или врачом, как папин лучший друг. Можно и "начальником отдела", как мама - Лиза не совсем понимает, что это значит, но мама уходит на работу красивая, элегантная, а иногда, сдвинув брови, сильно ругает кого-то по телефону, сидя на кухне с кучей листочков со столбиками цифр. Тоже, наверное, важная работа, правда, Лизе совсем не хочется становиться такой строгой и властной, как мама. Они с папой даже иногда тихонько переглядываются, когда мама совсем уж раскомандуется, и папа Лизе хитро подмигивает, погоди, мол, скоро буря утихнет. Рулевой в семье у них мама, тут не поспоришь. Но Лиза будет другой! Маму она очень любит, но ей хочется вырасти не такой взрывной и громкой, а спокойной и рассудительной, как учительница Елена Михайловна. Путь ее казался таким понятным, уютным и проторенным: кому, как не Лизе, должны были достаться и карьерные успехи, будь то научная работа или врачебное дело (родители мечтали о том, что дочь все же выберет эту стезю), и интересная, достойная, полная благоприятных и весомых событий жизнь. Уж эта-то девочка,- говорили о ней на собраниях учителя, - не свернет на кривую дорожку и не растеряет так щедро выданных ей небом авансов в виде всевозможных способностей. Эту девочку, говорили они, отличает несвойственная юности вдумчивость и какая-то трогательная неиспорченность, присущая, скорее, девушкам из неспешного девятнадцатого столетия, чем современной молодежи. Такие трепетные юные особы жили в дворянских гнездах Тургенева, гуляли по темным аллеям Бунина, играли на фортепиано, читали французские романы, смотрели на луну с балкона фамильного имения, учили крестьянских детей и воплощали собой всю русскую интеллигенцию в первозданном своем, изысканном и трогательном виде... Собственно, все так и было, с оглядкой на время, разумеется. Музыкальная школа, безупречные тетради с прописями, мишка на кровати, Пушкин перед сном. Одна из ярких картинок детства - Лиза с двумя тугими косами (в каждую, между прочим, вплетены синие резиночки с пластмассовыми васильками) за руку с мамой пересекает двор в направлении музыкальной школы. У Лизы вид несчастный, у мамы - решительный. В одной руке мама держит чехол с Лизиной скрипкой, другой сжимает ладошку дочери. Ко всему этому очень подходили нарядные декорации старого московского центра: из окон их старой квартиры открывался, словно картина в раме, вид на уютное нагромождение особняков в переулочках, выходящих к осененным ивами Чистым Прудам. В одном из таких переулочков стояла старая Лизина школа. До Консерватории они с отцом, бывало, ходили пешком, и тогда выходной превращался в длинный-длинный день с прогулкой по бульвару, непременным мороженым в стаканчике, купленном у улыбающейся толстой продавщицы и предвкушением волшебства, возникающим в миг, когда нога ступает на бордовый бархат покрывающего консерваторскую античную лестницу ковра, который заглушает твои собственные шаги, и ты будто бы исчезаешь, становишься невидим и неслышим перед махинами гениев, строго глядящих на тебя с портретов Большого Зала... Конечно, переезд в спальный район означал небольшую культурную катастрофу, но истинные ценности мы несем внутри себя, - утверждала мама, - и никакие внешние перемены им не страшны. А в музей можно и на метро, как сотни сограждан. Вот по поводу новой школы у нее были серьезные опасения, и, как оказалось, не зря: местные детки, бывало, и дрались, и хамили учителям, и - о, ужас! - нередко ругались матом. Ну что ж, в конце концов, от реальной жизни никуда не убежишь, придется Лизе выйти из своей теплицы "в люди", тоже, прямо скажем, нужное дело, впереди целая жизнь, и нужно быть готовой к любым трудностям. Из уютной, но совсем небольшой "однушки" на Чистых Прудах, принадлежащей ранее Лизиному дедушке, они переехали по волевому решению Лизиной мамы. Девочка растет, ей нужна своя комната, да и жить в центре становится все тяжелее, - шумно вздохнув, объявила она после пары бессонных ночей и, не колеблясь больше не минуты, с головой ринулась в изнурительный процесс продажи-покупки-переезда и всех мелких колебательных движений, с этим связанных. В результате этих движений родовое гнездо превратилось в просторную двушку в одном из тихих спальных районов. Там-то все и началось. 2. Играли в "море волнуется раз...", в "лип-отлип", в "светофор"; цветными мелками разрисовывали пятачки около подъездов и превращали их в дивные города. Вытащив во двор кукол, устраивали детские сады, больницы и магазины, словом, целую инфраструктуру, в которой всерьез жили, расплачивались деньгами-листиками, варили песочный и травяной суп приходящим с работы мужьям, нянчили детей и регулярно ездили на бал. С мужьями, впрочем, была напряженка: мальчишек редко удавалось затащить в игру, а если и удавалось, то они вероломно сбегали в самый ответственный момент к своим гаражам, палкам и стрелялкам (как, собственно, делают все мальчики до самого преклонного возраста, пока старческий артрит не скрутит окончательно и не заставит-таки хмуро сидеть у жены под боком). Мальчишки были, по правде говоря, фу, какие: вечно встрепанные, дурные и горластые, и игры у них были дурацкие: все беготня да крики. У девочек же все было чинно и тихо, правда тоже до поры до времени: стоило кому-то захотеть быть не мамой, а старшей сестрой или, не дай Бог, взять себе для игры то же звучное имя, которое хотела взять подруга. Однажды сразу три девочки захотели быть Анжеликами. Визгу было!!! Потом, конечно, три враждебных лагеря целую неделю друг с другом не разговаривали и гуляли отдельными маленькими кучками. Лизу в компанию приняли не сразу. Семья ее переехала в район в то лето, когда Лизины ровесницы уже закончили пятый класс школы, что удобно расположилась в соседнем дворе, и окончательно определились, кто с кем дружит, кто с кем сидит, а главное - кто с кем гуляет на каникулах. Были, разумеется, и свои отверженные, и свои лидеры, и враги, "против которых" надо было непременно дружить - такова уж коварная женская натура. На новую девочку в дворе смотрели настороженно: какая-то уж больно чистенькая да гладенькая, зануда, наверное. Особенно не понравилась она Ленке - заводиле и признанной атаманше девичьей шайки. "Маменькина дочка", - презрительно резюмировала она про себя, с ног до головы оглядев застенчиво стоящую поодаль новую соседку. - Идемте, девочки, - скомандовала она и круто отвернулась, напоследок равнодушно кивнув Лизе: дескать, так и быть, можешь тут жить, но в подружки не набивайся. Лиза и не набивалась, гуляла одна. Бродила по двору, висела, болтая ногами, на единственном целом турнике или сидела с книгой на дальней скамейке под старой рябиной. Ей было одиноко: все друзья остались на старой квартире на Чистых прудах. Там же осталось все ее раннее детство с прогулками по заросшим липами и от этого покрытым кружевной тенью бульварам, с угловой булочной, на огромных дверях которой росли причудливые вензеля, с запахом книг в любимой детской библиотеке и прочими неизбежными атрибутами счастливого взросления. Лизе пришлось попрощаться со старой школой и любимыми с детства друзьями, зато теперь все ее Барби и книги ровными рядами выстроились на новеньких полках в ее собственной комнате, и можно было читать с ночником, слушать музыку, делать уроки и даже болтать по телефону без родительского надзора. Вот только с кем болтать? Девчонки дружить не хотели, мальчишки ее мало интересовали. Почти все лето она так и проваландалась одна: все семейные сбережения были потрачены на переезд и тянущиеся за ним неизбежные расходы, отправить ребенка хоть куда-нибудь на лето возможности не было. Ничего, мудро решила мама, не все сразу. В конце концов, можно и в городе провести время с толком. К августу двор опустел: почти всех детей увезли на моря или на дачи к бабушкам. В песочнице уныло копошилась пара малышей, на лавочках, развалившись на солнце, спали местные кошки, слегка ошалевшие от московской жары. Лиза погладила по теплой башке рыжую, что лежала поближе, почесала коленку и с сожалением захлопнула книгу: кончился "Всадник без головы", исчезли прекрасные всадницы и роковые странники, погас пыльный жар американской прерии. Оседлав лавочку, будто лошадь, она выпрямила спину, сжала воображаемые вожжи и откинула назад волосы, представляя себя красавицей Луизой Пойндекстер, смело скачущей на своем чистокровном мустанге навстречу опасностям. Впереди было нападение индейцев и появление таинственного призрака. - Вперед, Буцефал! Ничего не бойся! - скомандовала храбрая красавица. Буцефал, впрочем, был из какой-то другой книги, но воображение услужливо дорисовывало только что придуманную историю, и звучное имя туда отлично вписывалось. Скакать надо было быстро: индейцы, угрожая томагавками, нагоняли ее, а еще надо было срочно спасти возлюбленного, который беспомощно стоял, раненый и привязанный к дереву... вон к тому дереву, пожалуй. Запыхавшись, она в четвертый раз оббегала толстый клен: веревки, которыми был связан возлюбленный, оказались очень длинными. "Я спасу тебя, и мы убежим!", - страстно бормотала она, как вдруг прямо над ее ухом кто-то добродушно спросил: - Ты что, ненормальная? Лиза стушевалась и резко затормозила, закопавшись сандалиями в теплую пыль. Прямо перед ней стояла девочка из соседнего подъезда. На девочке были видавшие виды потертые шорты и выцветшая желтая майка, а на голове ее топорщились, лезли в глаза и спускались на худую смуглую шею кольца черных, как смоль, нечесаных волос. Лиза и раньше встречала эту вихрастую во дворе: в компании мальчишек она целыми днями прыгала по гаражам и участвовала в дворовых баталиях. Дружить с такими мама строго запрещала. - Ты, может, потеряла что-то тут, под деревом этим? - продолжала девочка, с любопытством глядя на покрасневшую Лизу. - Н-нет, - смущенно ответила та, - я просто играю. - Ты уже сто лет бегаешь вокруг дерева, это не игра, - возразила нахалка. - Еще какая игра! - обиженно вскинулась Лиза. - Надо отвязать человека и спастись от врагов! Не знаешь ты ничего! - А-а-а, - понимающе кивнула девочка, - тогда понятно. А кто враги? Бандиты? Или менты? - Какие менты! - засмеялась Лиза - Индейцы! Читала "Последний из могикан"? Или "Всадник без головы"? - Не... - помотала головой девочка, нахмурившись. - А там про что? Про приключения? - Еще про какие! Хочешь, расскажу? - Ну, давай. Только не нудно, я нудно и в школе послушаю. И пошли вон на траву сядем, а то ты тут напылила, как слониха... Как сложилась бы жизнь, не реши Лиза в тот день дочитать книгу не во дворе, а, к примеру, на балконе, или не останься Ирка без своей разлетевшейся на юга банды, и не заскучай она до такой степени, чтобы подойти к странноватой новой девчонке? Странное это дело - решать, что уготовано судьбой, а что произошло по случайности, незапланированной, не предусмотренной тем великим мастером-кукольником, что, потешаясь, расставляет декорации и замедляет или ускоряет бег времени для того, чтобы встретились те, кому суждено было встретиться и прошли мимо друг друга те, кто встретиться не должен... До самого вечера Лиза рассказывала Ирке сюжеты любимых книг. Закончив с Майн Ридом, она перешла на Дюма, и три забияки-мушкетера во главе с юным гасконцем выросли в полный рост прямо посреди пыльного московского двора. Ирка взволнованно сопела, хмурила брови и нетерпеливо постукивала ногой в моменты, когда Лиза слишком уж увлекалась описанием платья королевы или золотистых локонов Констанции. - Да поняла я уже, охрененно красивое платье, ясное дело, королева фигню не наденет! Что дальше-то было? Увидел король подвески? - перебивала она. Никто и никогда раньше не слушал Лизу с таким серьезным вниманием. На особенно волнительных моментах Ирка, закусив губу, ковыряла болячку на коленке, сопела особенно громко и не сводила с Лизы угольно-черных прищуренных глаз. - Все... - резюмировала Лиза и выдохнув, оглянулась. Во двор, отбрасывая алые отсветы на окна дома, медленно вкатывалось огромное вечернее солнце. - Меня мама убьет, - спохватилась Лиза, - я обещала недолго гулять... - Выйдешь завтра? - старательно-небрежно спросила Ирка. Лиза обрадованно кивнула: кажется, у нее появилась подруга. Продолжение следует.
15 МАРТА 2018
|
КРИСТИНА ВОЛКОВА
Смотрите также
 #ДЕНЬГИ, #ЗНАКОМСТВА, #ЛЕСБИ, #ШКОЛА
Томми Дорфман экранизирует популярный комикс о лесбийской любви
16 декабря 2023
"Выйду на улицу, гляну на село!": "Мамба" исключает гей-знакомства из фильтров
8 декабря 2023
Джонатан Бейли: "Быть геем в деревне - испытание с самого детства..."
20 ноября 2023
Стив Мартин гордится запретом своего романа "Продавщица" во Флориде
10 ноября 2023
Лейтенант-депутат Милонов "прекрасно знает", что с ним сделают в украинском плену
4 октября 2023
86 учеников гимназии в Сургуте подписали письмо в поддержку учителя, уволившегося после обвинений в "ЛГБТ-пропаганде"
3 октября 2023
"ЛГБТ-пропаганда" внешним видом: в Сургуте из школы вынудили уйти талантливого учителя математики
2 октября 2023
Власти решают, штрафовать или сажать подростков, показавших победу геев над натуралами
2 октября 2023
На 400 % выросло в США число книг, запрещенных в школьных библиотеках
28 сентября 2023
|
  МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
|
|
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
|
* КВИР (queer) в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный". |
