КВИР - Правда

Правда

Самым неприятным и стыдным было то, что Алеха снился мне почти каждую ночь. Он снился мне совершенно голый, влажный от пота, с запахом...

- Червь интернентный. Ухожу - ты сидишь, прихожу - опять сидишь.
- Малыш, ну я тут читаю, пишу, живу.
- Чего ты там можешь написать? Кому это интересно-то?
- Мне.

В восьмидесятом, летом, умерли Высоцкий и Джо Дассен. Высоцкий - в июле, это я помню, Дассен - в августе. Голос Америки на дачной веранде сообщил про Высоцкого сквозь наплывы радиошумов и дедушка проворчал: подумаешь, горе, тоже мне, бард выискался. Мне стало неудобно за него перед Голосом Америки: дед, ты что, Высоцкий же самый здоровский. Тогда, в шестом классе, я уже знал наизусть с десяток его песен, мы часто мучили с другом Димкой магнитофон, крутили заезженные записи помногу раз, чтобы разобрать слова.

А в восемьдесят втором, в начале ноября, помер Брежнев. Вражеский голос сказал про это дня за два раньше телевизора, наши все тянули, думали, вдруг Ильич оживет.

Посреди урока истории в восьмом бэ в класс вошла директриса, под очками слеза, встаньте все, пожалуйста. Шаркают отодвигаемые стулья, мы переглядываемся друг с другом. Я и еще несколько посвященных догадываемся, что сейчас будет.
- Ребята, вчера скончался Леонид Ильич Брежнев.

Тон неподдельно скорбен, взгляд тревожен, даже беспомощен. Я не выдерживаю, брызгаю смехом, давлюсь, краснею, зажимаю непослушные губы рукой. Директриса вряд ли допускает, что это у меня такая очень личная траурная реакция, она правильно делает вид, что ничего не произошло, и произносит дальше, сама веря в свой писдеж, какой же Леня был шикарный руководитель и как старался для страны.

Меня ж на самом деле никто не любил, кроме него, вернее, он тоже не любил, но я принимал это за любовь. И я сам просил его об этом...

Алеха Яковлев, сын продавщицы тети Зои из овощного, подошел ко мне потом на перемене и ударил в лицо. Он принадлежал к основной группировке нашего класса, которая не слушала всякие голоса. Нас, тех, кто слушал, было гораздо меньше, человек пять. В этот неприятный момент мы собрались в тупичке за физикой, шепотом обсуждая вопрос о том, что с однопартийной системой пора кончать, но в проклятый комсомол вступить все-таки придется.

Алеха был здоровый спортивный парень, с пружинистой походкой и с глазами холодными, как у волка. Он просто подошел, ударил и ушел, никто из нас и опомниться не успел. Удар был чувствительный, но не со всей силы, в скулу, следов не осталось. Мне было неловко и непонятно, за что же человек меня вот так ненавидит, и вообще, мне стало страшно, ответить на удар я не смог. Я несколько раз в жизни дрался, по крайней необходимости, когда надо было за кого-то заступаться, но драться за себя я не умел, страха было гораздо больше, чем агрессии. А у Алехи агрессия была.

На следующей перемене ко мне подошел Алехин друган, Петька Кривин, и сказал тихо: "Розик - зассыха, зассыха..."
Розик - это я, Витя Розов.

- Витя, может, ты все-таки уделишь мне внимание? Ты еще не забыл, что у тебя любимый человек есть? Или уже не любимый? Всё? Надоел?
- Сашка, Сашенька, ну перестань. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
- Знаю! Никак! Ты меня вообще замечать перестал последнее время.
- Саш, прости меня. Считай, что у меня сегодня месячные и болит голова.
- Пошел ты на куй, Витя. Ищи себе такого же старпера, как и ты, пусть твои капризы разгребает.

Сашка надувает шикарные губы и ложится спать один.
Я злой на него, на себя, но - недолго, снова усаживаюсь за компьютер и ставлю кончики пальцев на клавиатуру, сосредоточиваюсь, исчезаю здесь и появляюсь - там.

Алеха бил меня каждый вторник после урока истории. Кира Васильев, не примкнувший толком ни к одной из группировок, рассказал мне, что спрашивал у Алехи, за что он ко мне прицепился, на что тот ответил: так Розик же не советский, хули его жалеть.

Самым неприятным и стыдным было то, что Алеха снился мне почти каждую ночь. Он снился мне совершенно голый, влажный от пота, с запахом - я знал, как от него пахнет в раздевалке на физкультуре - с бликами на блестящем от пота туловище. Грудные мышцы его были правильной квадратной формы, полушария над плечевыми суставами походили на доспехи у древних римлян из учебника, вены ветвились на бицепсах и ребра стягивали косые жилы. Я видел сбоку, будто на голограмме, как напрягалась, вздувалась загорелая алехина оболочка, когда он подтягивался на турнике.

Они часто снились мне вместе с этим Петькой Кривиным, Петька был покоренастее, пониже, они нудно боролись друг с другом весь сон, напрягали мышцы, гнулись стеблями тел, выворачивали друг другу руки, стискивали шеи, шеи вздувались, пот стекал по ложбинам между лопаток.

Я совсем не понимал, что это все значит. Ударами по вторникам я не наслаждался, но сна - ждал. И просыпался, бывало, с мокрыми трусами, и стеснялся, что мама увидит. Спросить мне было не у кого, прочесть негде.

В конце концов Алехе надоело и он оставил меня в покое, посчитав, видимо, Советский Союз достаточно отмщенным. Сейчас он, наверное, и думать забыл про трусишку Витьку Розова тридцать лет назад, а я вот ненавижу его до сих пор.

И он мне до сих пор снится, всё такой же поджарый, с холодными, как у волка, глазами...

- Витя, мне не уснуть. Дай хоть почитать, что ты там наваял.
- Ну почитай.

Сашка подсаживается ко мне, с его тощих ключиц свисают края одеяла, от Сашки исходит тепло.

- Фига се. Обоссался из-за какого-то урода. Что бы он тебе сделал, ведь школа кругом.
- Ты не понимаешь, я был такой домашний мальчик, а он, он бы меня и на улице потом нашел, окажи я сопротивление. Ну да, обоссался.
- А если его сейчас встретишь, дашь в рыло?
- Нет.
- Ну ты пень. А я бы отомстил.
- Тридцать лет прошло. Судя по тому, как он тогда себя вел и какими обладал данными, предполагаю, что я сегодня счастливее. У меня нормальная жизнь, без драк, тюрем и водки, у меня теперь есть ты. А у него, скорее всего, череда пропитых баб в сизом дыму, татуировки на пальцах и тусклый взгляд, если жив вообще.
- Много ты знаешь, Вить, может, он в мерседесах ездит.
- Это вряд ли, он в школе еле тянул, тупой, как сапог.
- И че, он, правда, до сих пор тебе снится?
- Да ладно, это я для красного словца придумал. Как и всё остальное. Вымысел это всё, художественный. Не снился мне никто, и никто не бил. У нас школа была приличная, с преподаванием ряда предметов на английском языке, практически без шпаны. А ты поверил?

Сашка задергал коленом, как всегда, когда нервничал. Посмотрел мне в глаза, изучая.

- Писдишь! Было.
- Было, не было. Да какая разница, бросалась ли тетя Аня под поезд? Главное, малыш - чтобы читатель верил. Вот ты, такой смелый, такой просвещенный, ты уже лет в тринадцать всё про себя знал...
- В шесть. Я всегда знал. В шесть лет меня трахнул старший брат. Ему было четырнадцать.
- В смысле? Ты мне не рассказывал. Да не придумывай!
- Главное, Вить, чтобы читатель поверил. Я тебе еще много чего не рассказывал.
- Что, вот прямо... Ребенка? Ведь больно.
- Мне сначала было больно, но я как-то был не против. Меня ж на самом деле никто не любил, кроме него, вернее, он тоже не любил, но я принимал это за любовь. И я сам просил его об этом. Отец ушел, это я тебе уже говорил, а мать трахалась с мужиками чуть ли не при мне, у нас вечно были гости, пьянки-гулянки, матери было не до младшего сына. Зато старший находил для меня время и силы. Мать переживала, что я у нее был обуза, игрушки дорогие совала. А я ждал вечера, когда брат со мной ляжет. Он меня не целовал, только трахал. И все пугал, что, если я кому-нибудь ляпну, то меня посадят в детскую тюрьму.
- И ты его? Любил?
- Иди на куй. Короче, он так мной пользовался восемь лет, а потом женился. Я его мог бы сейчас привлечь, за педофилию. Или шантажировать. У него-то как раз мерс есть, и не один. Вот сообщу в газетку и вся карьера его депутатская рухнет.
- Кто те поверит, малыш. Да и лет уже сколько прошло.

Опять задергалось колено. Край одеяла съехал с плеча, показалась моя любимая родинка на ключице.

- Он тебе тоже до сих пор снится?
- Кто?
- Ты не бойся, малыш, всё останется между нами.
- Да нет у меня никакого старшего брата. Ой, поверил! Ну ты лох! Лошара!
- У тебя есть старший брат, Саша, мне твоя мама говорила. Костя его зовут, он лет на восемь тебя старше, она мне рассказывала, гордилась, двое детей у него.
- Ты? Знаешь мою мать?
- Наталья Леонидовна. Ты когда в больнице лежал, мы с ней и познакомились, в коридоре. Я ей сказал, что мы с тобой коллеги по работе...
У Сашки вспотел лоб, его знобило.
- Саш, ну что с тобой, я люблю тебя, Саш.

Я обнял его.
Сашка увернулся от поцелуя, резко встал, подхватил одеяло и улегся в кровать, лицом к стене...

Фото Ian David Baker

20 ФЕВРАЛЯ 2014 ВИТЯ БРЕВИС

Ссылка:

Смотрите также