КВИР - Пошехонская голубизна (10-12)

Пошехонская голубизна (10-12)

Альтернативная история "салтыково-щедринской" пошехонщины, где главный герой - юный красивый и нежный барин, который открывает в себе тягу к мужицкой силушке, влюбляется в одного из холопов своего поместья...

Пошехонская голубизна (1-3)

Пошехонская голубизна (4-6)

Пошехонская голубизна (7-9)

Я был несказанно обрадован, когда в одно распрекрасное утро проснулся оттого, что мой Миша, лёжа рядом со мной и дыша мне в затылок, вдруг приятно пощекотал меня своим носом в щёку. Я тут понял, что он осмелел изрядно и наконец-то попривык ко мне и к тому, что с барином в одной постели почивает. И не боится боле до меня прикасаться по своей воле. Своей жемчужной улыбкой любезнейше порадовал он меня, всё боле пробуждая меня к новому дню. Но ещё боле меня пробудила твёрдая плоть его, стоящая колом, упирающаяся мне в ягодицы. Вот ведь время пришло.

- Что ты такой радостный сегодня, Миша, душа моя? А ну рассказывай, - улыбаясь ему в ответ, игриво спросил я.
- Алексей Петрович, барин мой благодетельный, рад я тому, что тебя порадовать могу. Я сегодня утром проснулся и сам диву дался, что силу в себе чувствую. А ну, погляди! - быстро и ловко Михаил соскочил с кровати, и ловко перебрал ногами на манер мужицкой народной пляски.

Вот уж радость мне была. Поднялся Миша, слава Богу. Не лежать ему боле прикованным к кровати.
- Чудо чудесное! - радости моей не было передела.
От счастья я подскочил к нему, и еле дотянувшись до его лица, сочно и сладко поцеловал в его медовые уста страстно и длительно. Он мне уже как родной стал за эти два месяца, что я с ним как с малым дитём возился.

Как же приятно стало мне, когда Миша ответно меня лобызать стал.
Целует меня, у самого, по правде-то, руки трясутся, но выпустить меня из объятий не хочет. Обнимает меня, трется лицом своим об моё.
- Барин мой пригожий, ты для меня слаще самой сладкой ягоды, краше любой девицы, у меня речей не найдётся сказать, как я люблю тебя и как я благодарю тебя. Век тебе верой и правдой служить буду, всё для тебя буду делать, что только пожелаешь.
- А то ты не знаешь ещё чего я желаю, - уже затыкая ему рот своим языком, не дал я Мише ничего ответить.

Как снежная горлица в руках его оттаиваю. Он обнимает меня так нежно, держит своим большими ручищами с осторожностью, словно фарфоровую статуэтку боится сломать. Целует в полсилы, страсти свои сдерживая, так, как будто боится покусать меня. Чую, что он съел бы меня заживо, если б волю дал своим страстям. И никогда в жизни не было у меня благодатнее ощущения, чем в руках его, дыша уста в уста друг другу.

Он взял меня на руки бережно и положил на кровать на спину. Расстегнул мне одежды, плавно и медленно раздел меня догола. Сам с себя одежды скинул. Приблизился ко мне, на меня сверху лёг. Я чувствовал его большой елдак у себя на животе. Красивый, большой он у Миши, как и яйки его - каждое, как персик молодой. Ох, как же похотливо мне стало под ним и сладко. Он стал целовать меня, обцеловал всего с головы до ног. Сначала в губы меня зацеловал, потом шею мою облобызал, грудь, соски мои нежно и сладостно любил, живот мой языком своим старательно вылизал. И стал услаждать меня ртом внизу живота, муди и залупу мою сосал нежно так, словно малинкой на губах игрался пред тем как съесть.

Моё естество проснулось в полную силу уж. Аж до боли елда моя кровью внутри налилась, и стояла, как столб. Мишаня довёл меня до извержения семени, посасывая нежно, а при этом двумя пальцами, слюной смоченными, ласкал моё проходное отверстие.
Перевернув меня на живот, он стал нежить и ласкать мою шею, спину, ягодицы и ноги. Каждый пальчик на ноге обсосал, как сахарный леденец. И по всему телу прошёлся, поглаживая меня по долгу своими огромными, но нежными ручищами.

Всё, пропал я. Теперь я раб! Раб сладостной страсти. Разве теперь я смогу жить без таких лобызаний и плотского счастья, без своего Миши и его любви?

- Позволь мне услужником остаться при тебе? Не гони меня в поле. Оставь при себе. Твоим слугой буду, - словно подслушав мои мысли, сказал мне Миша.
- Слуг тут и других понайдётся. Не быть тебе слугой боле, Миша. Ты пока болел, тут лежал, выхлопотал я тебе вольную. Папенька уж подписал. Мне и уговаривать не пришлось. Он и раньше-то мне не перечил, а сейчас при смерти почти, так вообще только молча все бумаги подписывает, что я приношу. Да ещё кое-что другое я прознал про тебя. Не Бобров ты, крепостного холопа сын, а из наших Озеровых у тебя отец-то настоящий. Рассказали мне те, кто знают. Иезировский ты по истинному твоему батюшке. Почти как Озеров, только на польский манер.
И будешь ты мужем мне. Я так решил. Хочу на равных с тобой дальше жить, барином со мной будешь... Будешь? Любить меня будешь?

- Не верил я в сказки в детстве никогда, а сейчас вот поверил! - Миша не мог сдержать своих слёз. - Я тебя до гроба любить буду, веришь ли, Алексей Петрович. Всего тебя зацелую, залюблю! Очень ты мне люб. Счастье мне Бог дал, что и я тебе пригож. А про Иезировского, отца своего, я давно уж знал. Мне отец Еремей, который не родной отец мне, как оказалось, как-то напившись бражки, от злости рассказал всё как есть, но матери я не говорил о том, не хотел её печалить, что знаю. И знал я, что одной крови мы с тобой, Алёшенька. Но только не в положении я был права требовать. Мне в радость было бы и в рабах у тебя остаться.
- Вот и славно, родной мой, - я обнял Мишу тихонечко, ещё от неги от рук Мишиных не совсем отойдя.

В тот же день объявил я всем свою барскую волю. Всем сказал, что будем мы с Мишей жить, как муж с женой. И чтоб все прикусили, да выкусили. И свадьбу начинать готовить наставление дал. А кто с этим известием вопрос какой имеет, то тот волен идти куда подальше.

Тихон-то сначала втихую обплевался, стоял да бранился, но я-то заметил. Батогами оприходовать его велел, но потом, подумав и решив, что всё теперь по-другому у нас тут в Смородиновке будет, решил не наказывать. Счастливый я стал полностью. А счастливый человек, он ведь и другим всем счастья хочет, даже холопам. Заживём мы по-другому, всем покажем как можно счастливо и без насильства жить. Вот с Мишей свадьбу справим, так и займёмся с ним полным переустройством.

А пока, послав всех к чертям, предавались мы с Мишой сладкарным утехам плотской любви днями и ночами напролёт.
Вот ведь как бывает. Судьба, правда жизни, стечение обстоятельств и прочая. Всё любо, что любо разрешается.

Новость об объявленной свадьбе между наследником Озеровым и бывшим холопом Михаилом разнеслась по вотчине быстро. Дремучий и завязший в вековых традициях крестьянско-крепостной люд принял известие сие неоднозначно. Были те, кто радовался тому - ждали, что будет гуляние для всех большое с кушаньями вкусными, да и подарков от барина. А то, кто на ком женится али за кого замуж выходит - так то не их холопьего ума дело. Баре они на то и баре, что воротят, что хотят. Но вот большинство крестьян-то, давно не поротых на конюшнях, забывших своё место, начали нос воротить, плеваться да шептаться промеж собой, что вот, мол, уж чудачество-то какое.

- Грех-то содомский сей в церкви, что ли, будут освящать, дожили мы, что ли, до конца света уже. Это ж невиданное дело на Руси православной. Антихрист наш Алексей Петрович - чистой воды! - мужик Захар сильно религиозен был.
- Да, он потому и красив так ликом, как ангел падший. Предсказано ведь было, что Антихрист будет лицом краше любого человека-то. Никак он это и есть, - поддакивала ему его соседка.

Ох уж и разговоров таких началось средь крепостных в помещичьих землях Озеровых.
Сторонники идиллии традиционной семейной жизни возроптали. Полнейшее вознепщеваху да вознегодоваху устроили. Сил нет. Сидят, кряхтят, как утята в ушате. Собрались на общинный сход возле церкви, да давай конец света обсуждать. Обратились к батюшке с вопрошанием. А поп-то он на то и поп, чтоб на вопросы простого крестьянского люда отвечать.
Поп Тимофей, сам-то тоже из крепостных был, как и отец его, и дед до него. Служил он в местной церквушке, ещё прадедом Алёшиным заложенной, сколько себя помнил. И уважением среди крепостных всегда пользовался.

- Ох, и не приложу ума что тут и сказать. Одно знаю, что не по-христиански это. Видать, испытание это Господне для нас, народ православный, - Тимофей речь свою начал. - Будем писать письмо самому барину Петру Александровичу, дай Бог ему ещё здоровья. Может, у него хватит мудрости и сил остепенить отпрыска своего. Надеюсь, успеем ещё. А то совсем плох он здоровьем-то. Ежели умрёт и оставит нас с двумя баринами, то худо нам будет. Мало ли чего они тут воротить начнут.
Народ поддержал попа с его затеей с письмом. На том и порешили.

Письмо сам поп и написал, он единственный писать-то умел из крепостных. Ну и Тихон ещё. Но Тихон схоронился пока, он всё голову ломал, что ему дальше делать и как свадьбу готовить.
Понесли к усадьбе письмо сам поп, да ещё пару мужиков шибко уж верующих, - словно с челобитной к царю пришли. Только подошли к усадьбе, а их уж Ангелина Васильевна в окружении бабки Матвеевны и Матрёны встречают.

- Что за явление Христа народу! С чем пожаловали, отче? - барыня уж почуяла неладное. Сама-то она была женщиной достаточно прогрессивной. Хоть и не одобряла она выбор Алёши, - всё же на внуков надеялась, - но перечить сыну своему у неё привычки не было. Приняла всё как есть, лишь бы Алёшечка счастлив был.
- Вот с письмом мы к вам, барыня наша. Пожалуйте. В нём мы просим вас и барина нашего Петра Александровича воспрепятствовать святотатству на земле православной. Не буду я венчать двух парубков, как мужа и жену, не богоугодное это дело. Вот письмо, где весь ваш холопский люд крестик карандашью поставил авродя подписи, что, мол, и они не одобряют сие богохульство.

Тут вмешалась по-быстрому Матрёна. Судьба сына её решалась, можно сказать. Глаза загорелись у неё огнём недобрым, искры метать вот-вот начнет.
- Ах ты, попяра старый, тебе ль малахольному решать сии вопросы! Ирод ты поганый! Возьми-ка ты, поп Тимофей, своё письмишко, скрути его трубочкой, вставь его аккурат себе в жопень, подожги лучиной и смотри, как оно будет гореть ясным пламенем.
Бабка Матвеевна с Ангелиной Васильевной так и прыснули смехом, слюнями брызгая на попову рясу. Да и мужики от таких слов рассмеялись.
Опешивший поп и сказать ничего не смог. Так и остался с открытой варежкой на харе стоять, затылок чесать.
На том вся смута поместья Озеровых и закончилась.

- Мишенька мой, милый, прошу тебя, возьми же меня как девку дворовую, выеби меня так, как будто насильничаешь, - Алёшенька с каждым разом всё более сильный аппетит приобретал к своему красавцу Мише. Он открывал в себе всё более мощную тягу к истинной мужской силе; подчиняться хотел, и чувствовать себя будто безвольной половой тряпицей. Желанным быть и в то же время словно наказанным. Адско-райская смесь глубоких плотских чувств в нём бурлила, как кипящий котёл. И чуял он в Мише своём эту силу ебицкую, такую, что аж глаза ему пеленой застилало, когда он в очередной раз на коленях, как раб, перед возлюбленным своим стоял и елду его оприхаживал.

Ох уж и сластёной, охотничком до большой мужской писи оказался наш Алёшенька. Не было ему слаще вожделения и краше счастья, чем получить крупной елдой по устам и, чтоб ему его холоп любимый по языку своей спермливой головкой поелозил, горлышко до боли продрал, до слёз по миндалям сладко настучал, матерными похотливыми словами при том приговаривая. А потом чтоб нагнул его, как холопку на сеновале, отодрал до боли в сраку, чтоб потом и сидеть уж было невмоготу.

Только Мише было это очень уж в тягость. Он так любил и боготворил своего Алёшу, что и пальцем поначалу к нему ведь прикасаться боялся, ненароком боль причинить. А тут на тебе, гни его, как берёзку в поле, чуть не ломая. И была у него борьба дикая внутренняя. Ведь Алёша-то между нежностями сладкими и грубости сильно уж просил, такой жёсткой любви жаждал - аж чтоб до искр из глаз. И вот нелегко Мише давалось исполнять сии пожелания. Но учился он, старался, потому как знал, что тем доставит удовольствие нужное своему любимому жениху.

Ежели б кто со стороны увидел как они любятся, подумали бы, что изверг парубка насильничает. А Алёшка только знал стонал от наслаждения, порой так, что аж задыхался. Такая вот жуткая у него страсть была, власть над ним имела. И ничего тут не поделать было.

Михаил бывало после соития жаркого да грубого часами ещё лежал, Алёшу гладил и нежил, мягкими и изысканными поцелуями всё тело его покрывал, словно прощения просил, хотя и не за что же было.

- Алёшенька мой, родной мой, ну почто ты меня так мучаешь. Не хочу я тебя драть как сидорову козу, а нежить тебя да лобзать только хочу, а ты такое от меня требуешь. Сердце-то моё кровью обливается, когда я тебя по твоему хотению так жёстко нагибаю, - жаловался Миша, когда они вместе в постели нежились да киселём баловались после жарких своих любодеяний.
- Ничего ты не смыслишь в любви моей, Миша! Страсть-то ведь моя внутри меня сидит, клокочет, необуздываемая она, как конь дикий, просит управы, руки сильной мужской хочет. Чтоб подмяли сладко, придавили, да мозги мои наружу-то елдой вышибали. И не понять тебе никак, какое ты мне удовольствие доставляешь, когда я под тобой, как тёлка под быком, трепещу да извиваюсь. Я в такой миг обо всём забываю, как в другой мир попадаю, всё уходит сразу куда-то и словно душа от тела отрывается, так сладко мне с тобой. Будешь меня так любить, как я того прошу, век с тобой буду.

Продолжение ровно через неделю.

01 НОЯБРЯ 2018 DAMIRSKI2

Ссылка:

Смотрите также

#БРАК, #РЕЛИГИЯ, #СЛЭШ

В Польше вечеринка ксензов с сексработником вышла из-под контроля

Несколько священников в местечке Домброва-Гурнича, Польша, заказали на вечеринку мужчину по вызову. Эскортник потерял сознание во время группового секса.

Как военный конфликт с Россией продвигает на Украине права ЛГБТ

Военный конфликт на Украине, оказывается, способствует развитию ЛГБТ-сообщества, считает Politico.

"Мы - семья". История ЛГБТ-пары из Молдовы, которая зарегистрировала брак за границей

История двух уроженок Молдовы, которые были вынуждены уехать из страны, чтобы быть вместе. Уже более пяти лет женщины - супруги в Европе.

Бог как невеста: религиозная история гендера