 |
|
Пошехонская голубизна (7-9)
Альтернативная история "салтыково-щедринской" пошехонщины, где главный герой - юный красивый и нежный барин, который открывает в себе тягу к мужицкой силушке, влюбляется в одного из холопов своего поместья...
 Нежный и добрый барин Тут Матрёна и Еремей в испуге и страхе пали ниц пред наследником барским, не смея и в глаза его посмотреть, когда он с Тихоном в избу вошёл. "Вот уж нелёгкая принесла по нашу душу нежданно-негаданно", - подумала про себя Матрёна в тот миг. - Не робейте, я по делу, о сыне вашем справиться. Какая с ним беда? Встаньте же, - серьёзно и по-господски обратился Алёша к крепостной паре. - Ох, барин наш родненький, пожалей, не губи, Христом Богом прошу, век за тебя молиться буду, за здравие ваше. Господин вы наш, пожалей сыночка моего. Один он у меня родненький, не вели казнить его, - Матрёна жутко испугалась, что сам Алексей Петрович прознал про то, что её сын Миша его портрет из усадебной галереи своровал и непотребное, глядя на него, делал. Тут уж можно огрести по полной за такое, коли он во всех деталях про всё прознает. - Не стони, маменька крепостная, прошу, расскажи-ка мне всё, ничего не утаивая, что стряслось, и почему боишься, что на сына твоего осерчаю? Мне известно только о том, что увечился он. А тут услышал что-то совсем другое. Рассказывай! - Алексею нужно было выведать всё из первых уст. - Алексей Петрович, не можно холопов вам слушать, я сам вам расскажу. - Цыц, Тихон, балбес долговязый, не мудри! Дай маменьке Мишиной самой мне рассказать, - Алёша за последний год живо как-то повзрослел, сурьёзно и по-господски начал разговаривать. А всё от чтения, коему он любил предаваться. - Ох, Алексей Петрович, простите, родный Вы наш, хребтом да потом Вашей семье служим, как можем. Но случилась тут беда у нас. Сыночек мой бит был вчера, по воле управителя нашего, - косо смотря на Тихона, быстро говорила Матрёна. - Виноват он, дюже виноват, но позвольте мне покаяться вам, но не рассказывать всего дела, сделайте милость. Не могу я такое рассказать. Одно прошу, простить милостиво. К великодушию вашему взываю! - Нет, Матрёна, ты уж рассказывай всё! Не бойся! - настоял на своём Алексей. Тут уж Еремей встрянул подобострастно: - Дай, я расскажу, барин, всё как есть выложу, не постесняюсь. А то она, малахольная душа, как сорока заладила - прости да прости, а прощения-то тут нет! Очень виноват Мишка наш пред вами. Своровал он из усадьбы портрет тот "миниатюрвенный" бумажный ваш - тот, который живописец папеньки вашего недавеча с вас писал. И сам себя за срамное место трогал, на ваше отображение-то поглядая. Во какая беда, какой срам учудил! Все свои глаза проглядел. Во какой дебош-то! Сослать его на каторгу али казнить только и осталось. На удивление опешившей Матрёны лицо Алёши после рассказа Еремея совсем не стало гневным, а наоборот даже, словно, улыбка губы его слегка задела, а глаза так и засияли озорно. - Дурак ты, Еремей! Я тебе сошлю! Я тебя лучше сошлю или казню за такие слова! Где Мишенька? Хочу видеть его и говорить с ним сам. Ясное видение вдруг было Матрёне, что светится что-то в руках Алёши - словно шар осиянный, голубизной лучезарно яркой отдающий. Словно огонь голубой в руках у него, а вокруг него самого ореол светлый, как у святых горит. И сделалось ей спокойно и мирно как-то. Будто почувствовало сердце её, что совсем нет злости и огорчения в барине молодом. Но вот что же ему вздумалось-то с Мишей говорить? Авось простит его! Михаил же чувствовал себя уже немного полегче. Оклемался, в память вернулся. Но всё тело его саднило и кости болели. Встать с постели не было сил ещё, спина и ноги не слушались, но то, что жизнь в теле крепко сидит - тут сомнения не было. Лежал он на кровати в избе у бабы Матвеевны, а она с другими бабёнками-помощницами над ним врачевала. Алексей вошёл в избу только с Матрёной, а Тихону велел на околице ждать. Еремею же наставил идти ... "дальше работу работать, а не лясы сидеть точить. То ли на хозяйстве дел больше нет!" Увидев Михаила на незамысловатой кровати из бревна да досок, Алексей почувствовал, как сердце его забилось сильнее. Вот он его сейчас увидит совсем близко да говорить с ним будет. Некое сладкое предвкушение в нём вдруг заиграло. - Миша, здравствуй! Знаешь ведь кто я? - Алексей до сего момента никогда с красивым парубком напрямую не говорил ещё. - Алексей Петрович, барин наш, как же не знать, - не веря своим глазам и сильно стремаясь, еле проговорил Михаил. - Простите меня, простите, не велите меня ссылать или смерти предавать за проступок мой. Стыдно мне. - Чего ты стыдишься-то! Рассказали мне обо всём. Нет тут ничего лихого. Наоборот, приятно мне. Только грустно от того, что так вышло, что побили тебя так. Но ничего, поправишься! Выходим тебя. Вижу, уже бабка Матвеевна за дело взялась. Толк будет. Алексей сел на кровать и стал руками гладить голову Мише, щёки его трогать, волосы поправлять. Ласково так, что женщины, окружающие их, от такой милоты аж разомлели. - Вот ведь какой у нас барин нежный и добрый, вона как холопа жалеет. И прощает его великодушно. Такой молодой, а какой уж зрелый, - одна из баб другой тихо на ухо шепчет. А Мише-то и не верилось, что руки самого Алёши к нему с такой нежностью прикасаются. И так ему приятно сделалось, что даже слёзы на лицо выступили от такого приятственного ощущения. Слова вымолвить не смог. А только сладко застонал в ответ на барскую ласку. Повезло холопу - Со мною в усадьбу сей час поедем! В моей горнице со мной будешь, сам буду за тобой смотреть и бабку Матвеевну к тебе приставлю уход за тобой чинить, пока на ноги не встанешь, - Алексей уже решил, что ни на кого он Мишу тут в избе не оставит. - Красивый, большой, богатырь мой, выхожу тебя! Не боись, ещё поживём, хлеб пожуем! - подбадривая Михаила, Алексей поцеловал его вдруг прямо в губы. Так бабёнки тут все и ахнули. А кто ему что скажет, барин же: что хочет, то и делает. Уладил всё Алёша, как и задумал. Перевезли они с Тихоном на повозке Мишу до барской усадьбы, в свои комнаты его удобно расположил. Кровать большая, удобная и богатая; с лучшего китайского шёлку подушки, да одеяла. И ушат купельный велел прямо на манер европейских ванн, только из хвойного дерева срубленную, которую ему мастера тем летом ещё срядили, в комнату прямо установить, чтобы сподручнее было за Мишей ухаживать, купать его и обмывать. В баньке воду грели, да вёдрами в дом носили девки дворовые. И на пример того, как его самого когда-то в баньке намывали, стал он сам своего приглянувшегося холопа обмывать да нежить в лавандовой воде с ароматными мылами да пахучими маслами. И появилось у Алёши настроение и сила, вроде как делом каким важным себя занял - цель у него образовалась. Теперь уже не шлялся праздно по усадьбе да при усадьбе цельный день туды-сюды без толку, томясь от тоски и пустой неги, а прямо-таки всё своё внимание и время стал посвящать уходу за Мишей. И так ему любо это было: прикасаться к Мише, тереть ему спинку свежей липовой и душистой мочалочкой. А Матвеевна ещё и травных сборов и настоечек сладила. Маменьке своей велел распорядиться, чтобы и откушывать Мише прямо в комнату приносили. И завтрак, и обед, и ужин добротно строили; с лучших кусков, как для себя. Кормить Мишу из ложечки с руки собственной - ой, дюже нравилось Алёше. Словно в куклы играл, как девка малая. Тут и пошло дело на поправку. Цвет лица у Михаила аж поменялся - лицо его словно светом озарилось, глаза заблестели здравым блеском. Даже волосы ещё пуще прежнего зашелковились. С таким уходом да на барских харчах быстро его тело силы набралось. Да не только от того, конечно. Когда к человеку с таким вниманием, любовью и нежностью относятся, то и душа у него расцветает. Холоп-то совсем к такой роскоши и комфорту барскому не привыкший был, для него это воистину было как в другой мир попасть. Алёша даже книжки ему на ночь читал - всё романы любовные европейские - а при том нет-нет да и поцелует, да по головушке иной раз погладит, одеяльце на Мише поправит. А Миша только и знал, что ласку ловил, нежился и глазам своим не верил. Уж думал даже какой раз, что, может, помер он, да в рай попал. Алёша спал с ним в одной постели. И нравилось ему дыхание своего холопского дружка новонайденного слушать, за ним наблюдать, когда тот спал. А Миша бывало и пошевелиться боялся, когда Алёша пылинки с него сдувал, к нему прикасался. У него от барских прикосновений елда сама собой, как кол, вставала - ох, уж он под одеялом мучился - прятать пытался конфуз сей. Очень уж ему сладок был Алёша - лучше и краше любой девушки. Непросто же так он на портрет его дрочил! Алёша ещё толком не знал, что ему дальше делать было, хотя и его тело очень радостно и явно отзывалось на присутствие с ним рядом Михаила, но ввиду своей неопытности и осторожности какой-то, не лез он пока с исследованием дел более интимных. Но целью такой он уж точно задался. - Вот встанет Мишенька на ноги, тогда уж я его по полной в руки свои загребу, всем телом его завладею, каждый кусочек его облюбую да обцелую. И елду его большую хочу на вкус попробовать, - ох и предвкушал Алёша сладость плотскую. Запах от Миши был такой добрый, молодецкий - словно масло топлёное с ароматным сеном вперемешку, и сносил он Алёше голову, так что аж ему захлебнуться в нём всецело хотелось. Упоительно и сладко было Алёше с Мишей, но спешить было некуда. Всё потихоньку он делал, как ландрину заморскую - с чувством с толком, мал-помалу станет он Мишу своего на вкус пробовать; наслаждение ведь - это искусство, и дело оное требует медленности, расторопности и осторожности. Алёшка это как на уровне инстинкта знал, а посему разумливо не спешил. Крепостное колдовство Тем временем отвлечёмся-ка мы от наших главных героев и станем свидетелями беседы Матрёны с бабкой Матвеевной, и увидим что они вдвоём учудили. - Ох, голубушка, бабка Матвеевна, благодарствую я тебе за сына своего, что отпаиваешь его отварами в усадьбе барской. И молитвы и заговоры твои действенны, истинно говорю. Да и мои молитвы Господь, похоже, слышит, да и мои заговоры работают. Вот ведь как всё прекрасно уладилось-то. Ох, жизнь у нас будет хорошая при новом барине, когда Пётр Александрович уж преставится скоро. Говорят, он совсем хворый. И будет у нас Алексей Петрович, нежный наш младой господин, нами управлять, беды знать не будем. Какой ведь он замечательный человек, как Мишаню моего приголубил. Дай бог всем таких господ, - сидя за петлицами радовалась Матрёна. - Нет, Матрёна, тут не в том только дело. Не столько это наши подвиги Мишу поправили. Расскажу тебе что сама знаю. Я ведь за нашим молодым барином с младенчества наблюдаю. Была ведь я к нему с рождения ещё приставлена: за ним ухаживать, да нянчить. И вот что я тебе расскажу. Чую я в нём силу целительную. Дар у него есть от Бога: в руках сила огромная таится, аки железная руда расплавленная светится - я-то такое сразу вижу. Бывает такой дар у некоторых избранных смертных - руками исцелять. Вот у него и есть он. Хоть и сам пока про то не ведает, но работает тот дар и без знания хозяина о том. Я-то вижу, что прикосновениями своими поднимает он Мишу на ноги день за днём. Нам с тобой такое не под силу было бы. Спинную кость Мише твоему неладно так попортили, что тут без особого дара на вряд ли бы мы с тобою справились. Непростой у нас барин, истинно говорю. Но как и каждый талант али дар какой - он с ценой большой идёт. Есть у него и тёмная сторона. Похоть в нём страстная живёт - мужеложеская. И боюсь я, что и Мишаня твой не на девок зарится, а что люб ему Алексей Петрович, как полюбовник. Вот таков мой расклад. Я к таким вещам чутьё нутром имею. - Да хоть бы и так. Я бы только рада была. Лучше сын мужеложник, чем мёртвый. Поди и мне привольней жить будет, коли мой сын к барину в полюбовнички попадёт. Хоть и не по нашему это всё, но любовь-то христианская - она ж не различает муж то али женщина. - Эх, дремучая ты баба, Матрёна. От мужской любви-то дети не родятся. Не будет у тебя внуков-то. Чего делать-то будешь? Род твой и пресечётся. Продолжения не будет. - Так и хер с ним. Какие у нас родословные-то. Холопы мы и есть. То ли дело вот у господ Озеровых наследника уж не будет, - то да, а нам то холопьему отрепью чего с того огорчаться, что у них дети не родятся? А сами-то мы не больно ж голубых кровей. Нет рода, нет и племени, - Матрёна была очень рада, что сын её был в хороших руках и хотелось, чтоб так и дальше впредь было. Боялась она, что наиграется Алексей Мишкой, как игрушкой и всё повертается на круги своя. - Я вот тебе чего скажу, Матвеевна, давай-ка мы с тобой лучше заговор сладим хороший, чтоб, как ты и говоришь, была у барина любовь к моему Мишке, да такая сильная, чтоб жить без него не мог. Так буду точно знать, что всё будет у моего Миши в жизни хорошо отныне. И чтоб жил как барин с барином нашим, чтоб у них любовь была долгая и ладная. - Вот ведь ты ведьма, чего ведь удумала. Не дай бог кто прознает про твои замыслы далеко идущие. Ты смотри, молчи о нашем разговоре тут. А то как бы нам с тобой на плаху не загреметь, дурёха! прочем, немного подумав, Матвеевна выдала вдруг: - Ну, ладно, помогу я тебе, так и быть. Мне Алексей и Миша твой оба милы. - Помогу им с счастьем, - хитро лыбясь, далее промолвила Матвеевна. На том и порешили бабы. Сговорились сготовить приворот на любовь барина к Мише. И даже слова к нему вдруг нашлись сами - словно им их колдовские лярвы на ухо нашептали. Пошла Матвеевна в барскую столовую да взяла там втихаря ковшик серебряный новый, недавно в семье Озеровых приобретённый да ещё не пользованный. Воды они с Матрёной вдвоём в лесном ручье пополудни в самый солнцепёк набрали - в бутыль с пробкой плотной залили. Когда воду в ручье набирали, следили, чтобы ни ветра ни какого ещё необычного треска веток али иного лесного шума не было. А то бы знак это был, что неугодно высшей силе затея сия. Но всё прошло без сучка и задоринки. И вот в ночь со вторника на среду сели бабы приворот творить. Зажгли свечку белую, слепили загодя из глины двух куколок - одну Мишей нарекли, другую Алексеем окрестили. Также заранее во время прибирания в горнице у Алексея, когда постель перестилали, нашли там уборщицы волосы обоих и их куклам к головам прилепили. Перед куклами поставили серебряную чашу и влили в неё воду из бутыли с лесной ключевой водой. И начали читать: - Всё сначала, конец тому, что было и прошло, - по семь раз каждая проговорила. - Новый день начался, новое солнце взошло. - Но не одно солнце, а два - Алексей и Михаил - рабы божии. - Два ствола у дерева, две двери у дома. - Две дороги в поле, две опушки в лесу. - Был он один - Алексей, а стало их двое - с Михаилом, - и это семь раз прочли бабы хором. - Как капля упадёт, серебряным гвоздем Алексея к Михаилу прибьёт, - Серебряной иглой пришьёт, нерушимым замком запрёт. - Запрет никто сей не откроет, Алексей Михаила не разлюбит. - Будут воду пить, и всё сильнее и сильнее будут друг друга любить, - Будут лица водой мочить, друг без друга не смогут жить, - Будут по воде ходить, друг без друга будут тужить, - Любите не разлюбите, друг друга своим милым назовите. - Деревянный крест, восемь концов, слова наши на сорок замков. - На сорок ключей закрываем, ключ в воду кидаем. - Да будет так. Аминь, да аминь! Затушили свечу в воде в половнике серебряном. Воду ту слили обратно в бутыль. На следующий день той водой все пороги в доме побрызгали. Да втихаря, пока никто не видит, Матвеевна, что в усадьбу вхожа, на подушки в опочивальне Алексея с Мишей разлила. Вот ведь чего творили дремучие крепостные бабки. Сработало ли сие колдовство али нет, только и без приворота дело любовное между Алёшей и Мишей уже набирало обороты всё сильнее. Миша-то уже с кровати встать смог. - Чудо чудесное, - вот уж Алёша радовался, что подняли-таки Мишу на ноги после увечья всего-то в два месяца. Продолжение ровно через неделю.
25 ОКТЯБРЯ 2018
|
DAMIRSKI2
|
  МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
|
|
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
|
* КВИР (queer) в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный". |
