КВИР - Пидор

Пидор

Я был предан ему, как пес. Марк приходил, обнимал меня, гладил мне волосы. Иногда я думал, что он даже любит меня - очень по-своему, но любит...

жил в себе.
У окружающих меня людей я вызывал лишь сочувствие, на меня смотрели, как на безумца, который не ведает, что творит.
Я жил с отцом, но существовали мы как бы на разных планетах. Я боялся его, и нам было тяжело общаться. Я любил отца. Любил, наверно, больше, чем кого-либо.
В последний год его жизни я даже выносил за ним дерьмо. Отец не переставал под себя гадить, хотя во всем остальном был вполне вменяем.

Мое первое достижение: я осознал, что пора что-то менять. Но для перемен (тем более для таких) требовались силы. Я стал избавляться от униженности, доставшейся мне от рождения, при помощи новых унижений. Я открыл в себе пидора. Я понял, что до этого момента делал не то, что хочу.

Я начал выслеживать парней, разглядывать их. Закрывался в сортирах, где долго дрочил, с трудом сдерживая стон.

Однажды меня услышали. Двое мужчин бесцеремонно ввалились в мою кабинку и один за другим выебали меня. Меня поставили у толчка и сношали сзади. Меня держали за волосы и водили членом по губам. Это был мой первый, самый сочный член в мире. Пахнущий потом и сладкой спермой. Я дал ему войти в свое горло и даже кончить туда. Я начал кашлять, держался за грудь, тяжело дышал. Тот, что был сзади, принялся ебать меня с удвоенной силой. Мое лицо терлось о пол, рука держалась за ногу того, чьей спермой я поперхнулся. Я плакал от счастья.

Вернувшись домой, я зашел в комнату к отцу. Он сидел в своей коляске и молчал.
- Папа, - позвал я.
Он не ответил. Только посмотрел на меня, вздохнул и разочарованно отвернулся.
Я прошел к зеркалу. Мой вид был красноречивей слов.
- А, - сказал я. - Понятно.
И вышел из комнаты.

Один из моих ебырей понравился мне более остальных. Я звонил ему всякий раз, когда мне становилось скучно. Скучно мне становилось все чаще. Мы запирались в комнате, и он полировал мой анус, задвигая член так глубоко, насколько это было возможно.
Отец подслушивал под дверью.
Однажды, когда мой ебырь уже накинул брюки и ушел, а я еще не нашел в себе сил подняться с кровати, продолжая лежать истерзанной задницей вверх, дверь распахнулась.
В комнату с бешеным визгом влетела коляска отца. Он в ярости бил меня, каждый раз пытаясь задеть больнее, целясь в глаза, стремясь нанести увечье.
Я не без труда справился с ним и оттолкнул. Отец вывалился из коляски на пол. Тяжело засопел, у его ног образовалась лужа. С каждой секундой лужа увеличивалась. Отец бессильно мочился.
Я хотел помочь ему подняться, но он только замахнулся и чуть не ударил меня по лицу.
- Сученок... - Хрипел отец. - Не прикасайся ко мне... Пидор...
- Папа...
- Пошел нахуй отседова... Пидор...
Я забрался на кровать и взял в руки подушку.
- Я твой сын, - испуганно пробормотал я.
- Пошел нахуй отседова... - Рычал отец, мочась и плача. - Сученок...
- Я твой сын, папа...
Отец тяжело дышал. Я закурил.

К зиме Марк (так звали моего ебыря) переехал ко мне. Вечерами я ждал его возвращения у двери. Я был предан ему, как пес. Марк приходил, обнимал меня, гладил мне волосы. Иногда я думал, что он даже любит меня - очень по-своему, но любит.
Однажды у него начались проблемы. То ли долги, то ли еще что. Он был в дерьме по самые уши. Какие-то люди искали его по всему городу, а он прятался у меня. Выходил из дома, только подняв ворот. Впадал в беспричинную панику, и тогда я успокаивал его минетом. Мне было наплевать, где: у входной двери, в коридоре, в спальне, на кухне или где еще.

Отец делал вид, что не замечает нас, но я чувствовал на себе его взгляд.
Кончив, Марк сразу терял ко мне интерес. Застегивал ширинку и шел к отцу.
- Ну что, папаша, по рюмашке?
Отец не возражал. Он всегда был не дурак выпить.
Я быстро накрывал на стол. Наливал им борща и водки. Марк усаживался первым, по-хозяйски выпрямляя спину. Потом я подкатывал коляску отца. Пили они помногу, опрокидывали стопку за стопкой, хлебали борщ. Смотрели на меня с презрением, бросали мне куски хлеба. Куски хлеба, вымоченные в борще. Жилистые куски мяса и кости.

Я так обычно и засыпал - на полу, обняв ногу Марка, который время от времени трепал меня за волосы. Я был почти счастлив. Я знал, что очень скоро отец начнет визгливо требовать судно, и меня бесцеремонно разбудят. Впрочем, убрать после них со стола также входило в мои обязанности. И ублажить Марка, если ему опять станет тревожно, тоже.

Я старался угодить им во всем, искренне не понимая, за что несколько раз в неделю меня подвергали порке. Марк замахивался ремнем с тяжелой холодной бляхой, а отец отсчитывал удары. Его голос зловеще взвывал на последнем слоге. Я не верил в реальность происходящего. Во время порки я уходил в себя. Я становился равнодушным куском мяса, способным вынести все. Было безумно, упоительно больно, но кричал я не от боли, а лишь потому, что хотел сделать своим мужчинам приятно. Я кричал скорее от осознания подлости существующих законов, от временного бессилия. И еще потому, что это бессилие мне начинало нравиться.

Иногда Марк не сдерживался и, отбросив ремень, начинал тереться членом о мою дырку.
- Марк! - кричал отец. - Так что, не считать дальше?
- Сделай перерыв, старик! - отвечал Марк, не оборачиваясь.
Он был очень возбужден. Я вертел задом, чтобы помочь ему возбудиться еще сильнее. Повернувшись к нему, я взял его сказочно набухший член в руки. Он, казалось, был полон волшебного нектара. Я сосал его, глядя Марку в глаза, покорно, молча вопрошая.
- В жопу, - выдохнул Марк и придавил меня к полу. Взял со стола оставшуюся от борща сметану и намазал член.
Задрав мне ноги, он стал медленно вводить в меня член.
- Что, нравится? - прохрипел он.
- Марк, - откуда-то раздался голос отца, - я у тебя сигаретами одолжусь?..
- Угощайся, старик...

Полный энергии, дрожащий от напряжения член Марка входил в меня все глубже. Марк двигался медленно, понимая, что он не сможет протянуть долго. Я смотрел на его соски, на его щетину и ободки грязи под ногтями на пальцах рук. Я помогал ему, двигая тазом, сжимал мышцы сфинктера для лучшего обхвата.
Член двигался во мне. Фрикции убыстрялись, дыхание Марка стало неровным, прерывистым, хищным. Он продолжал, но уже не входил, а буквально впихивал член мне внутрь. Я все сильнее сжимал сфинктер.
Наконец движения Марка стали другими. Он зарычал, извергая свет и наполняя меня своим неистовым липким светом.
Выйдя из меня, он встал и, шатаясь, подошел к столу. Закурил сигарету.
- Ох ты ж, бля... - пробормотал он. - Сука...
Я все еще лежал на полу, одной рукой мастурбируя, а другой заталкивая вытекающую из меня сперму обратно в анус.

Марк исчез во вторник, а уже в четверг слег отец.
Марк ничего с собой не взял, потому я надеялся, что он вернется. Но не верил в это.
Отцу было плохо. Он не узнавал меня и нес околесицу. Хныкал и звал на помощь. Я долго не мог признаться себе в том, что это - конец.
Я безропотно носил судно и менял простыни. То и дело подходил к дверному глазку. Курил в окно и ежился от предчувствий.
Вторник, говорил я себе. Потом среда, щас - четверг. А завтра - завтра уже пятница...
Я возвращался к отцу. Потом снова смотрел в глазок. Потом снова курил. Потом, всхлипывая, шагал по квартире, ломал пальцы.

Однажды утром, проснувшись, я понял, что папа умер. Из его комнаты так же несло мочой, но было тихо. Я тихонько, будто боясь потревожить его шумом, закрыл дверь в его комнату.
Принял душ, оделся. Вышел на лестничную площадку, захлопнул дверь.
Сел на ступеньки и стал ждать Марка.

Фото James Spada

08 МАРТА 2014 ОЛЕГ АТАЕВ

Ссылка:

Смотрите также