Пространство стремительно освобождалось от шор с момента, когда я покинул отчий дом.
До этого жизнь была схематичной - у нее была конкретная траектория, выглядела она до тошноты последовательно, будто календарная сетка. Но вот, я уже почти десять лет не живу с родителями - сейчас они будто в табакерке, откуда доносится их шебуршание: злобные кусачие малютки, почти безвредные, но могут стать причиной внезапной интоксикации, лихорадки, психотравмирующих укусов.
Мы с ними будто повязаны призрачной родственной связью, которая как радиоволна - барахлит, сквозь шипение доносятся манипулятивные фразы, "я же твоя мать", "ты же наш сын", но я все хуже это слышу: помехи, помехи, помехи, я же, ты же - кто? Нас разлучили, у нас амнезия. У них иконами обрастают стены, но у меня другие святые - бросаю взгляд на портрет Анны П., которая с утра до вечера смотрит на меня с книжной полки - да, у меня свои мученики, я им, правда, не молюсь, но сил они мне дают.
И всякий раз больно осознавать, что рожден и прожил в семье, по сути своей, интеллигентных людоедов, которые просто на диете или сухом пайке, который им поставляет телевиденье ежедневно после каждого приёма пищи - пилюли от сочувствия, эмпатии, прививка насилием, чтобы не барахлило внутри, если увидите, что вашего сына-педераста избивает запотевшее забрало.
Теперь я для них безумен, почти как безумны они для меня, и хотелось бы взять и поверить, что дело в каком-нибудь плешивом коротконогом уродце с подбитым каблучком, но нет, нет, - их окровавленные рты, волчья свирепость, ноздри раздутые в гневе - эту злобу на другой фабрике сшили: ткань у нее другая.
Марлон Уэйанс о поддержке трансгендерных детей: "...Я хочу, чтобы мои дети были свободны"
МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
