КВИР - Они

Они

Когда, сидя в барбер-шопе, вы устало перебираете русские версии популярного глянца и при этом делаете недовольную мину, что, мол, наши всё слизали на Западе, вы глубоко ошибаетесь.

Глянцевую славу всем этим Vogue, GQ, Glamour полировал уроженец Российской Империи - Александр Либерман - художник, редактор, второй человек в империи Conde Nast. Это его усилиями чопорные журналы для высшего света стали близки и понятны массовому читателю. С появлением в Нью-Йорке Алекса изменилась и поп-культура ХХ века. Вкус русского эмигранта, хоть и еврея по крови, задал тон всей гламурной журналистике. А затем, сделав причудливую петлю, "правила хорошего глянца" вернулись назад в Россию. Такие вот причуды моды на гламур.
Женой Алекса Либермана была Татьяна Яковлева, соперница Лили Брик за сердце великого Маяковского. Будучи во Франции, поэт так сильно влюбился в Татьяну, что стихи, посвященные ей, стали лучшими образцами любовной лирики поэта революции! Несколько писем и телеграмм Маяковского до сих пор бережно хранятся в архиве семьи.
Перебравшись из оккупированной Франции в США, Татьяна Яковлева стала... шляпницей местного бомонда. И в это деле она очень преуспела. Не удивительно, что вскоре их дом на Семидесятой улице превратился в модный светский салон, куда хотели попасть все. Ведь за бокалом шампанского там можно было встретиться с Марлен Дитрих, Сальвадором Дали, принцессой Маргарет (сестрой Елизаветы II), фотографом Ирвином Пенном, Иосифом Бродским, Михаилом Барышниковым и многими другими знаменитостями. Именно в доме Либерманов Эдуард Лимонов впервые увидел Трумена Капоте. "В тот же вечер я увидел у Татьяны Трумэна Капоте. Точнее, мне сказали, что вон стоит Капоте. Пока я искал, кто бы меня представил ему, Капоте исчез. Даже рассмотреть его особенно не успел".
История четы Либерманов стала примером американской мечты: беженцы из России добиваются невероятных карьерных и финансовых высот, получают признание общества и полную свободу действий. Чего им это стоило, со всей откровенностью рассказала их дочь Франсис дю Плесси Грей. Книга "ОНИ. Воспоминания о родителях" вышла в США в 2005 году, а уже в следующем получила приз Национального фонда критики. Главы из книги с удовольствием печатал легендарный "The New Yorker", а престижная "The New York Times" опубликовала сдержанную рецензию, пытаясь преуменьшить масштаб влияния Либерманов на вкусы Америки. Так ли это на самом деле или успех "русских" до сих пор колет глаза американцам, сказать трудно. Несмотря на честность, с которой Франсин рассказывает о матери и об отчиме, долгие годы игравших "блистательную пару Нью-Йорка", сенсации не случилось. Развенчание мифа, больше похоже на секрет Полишинеля, о котором последней узнала сама дочь Франсис или Фросенька, как называла её Татьяна. Такая вот "Фрося Бурлакова" по-американски.
До России книга "Они" дошла лишь в этом году в переводе Дарьи Горяниной (отдельное спасибо за важные комментарии, формирующие у читателя контекст истории). "Редакция Елены Шубиной" (АСТ) теперь предлагает и нам узнать правду о тех, кто обманывал себя и других. Гламурная жизнь оказалась пустой и никчемной, а раны, которые наносили друг другу родственники, едва ли излечимы.

Фото Ирвина Пенна - вся семья в сборе

Фрагмент из книги "Они"

"После сердечного приступа в 1976 году мама [Татьяна Яковлева] забросила все дела, и единственным её утешением стала компания Геннадия Шмакова. Интеллектуал, полиглот, историк балета, кинокритик и беллетрист, он недавно [1975] эмигрировал в Штаты из России. Это был темноволосый брюнет тридцати с лишним лет с густыми усами и большими печальными глазами. Это был умнейший, надменный, самовлюбленный человек и преданный друг.
С первой же встречи (Бродский их познакомил) Гена с мамой тут же подружились, и она пригласила его приезжать в Коннектикут [в загородный дом Либерманов] по выходным. Алекс так высоко ценил общество и кухню Гены, что начал помогать ему деньгами и даже снял для него квартиру в районе Гринвич-Вилладж ["голубой" район Нью-Йорка]. Гена был гомосексуалистом и привык вести себя весьма свободно, но когда в начале 1980-х стал распространяться СПИД, ему пришлось умерить свой пыл. Это заставило маму еще сильнее к нему привязаться. Гена упрочил свои позиции, заявив, что будет писать биографию Татьяны. "Пора работать", - объявлял он, - усаживая маму в гостиной и включал (или притворялся, что включает) диктофон. Любая книга, в которой речь бы шла об одной из двух муз Маяковского, имела бы в России огромный успех, и Гена видел в Татьяне золотую жилу. Но на протяжении их дружбы Гена уклончиво говорил об их беседах.
- Сложнее всего заставить её рассказывать о личном, - признавался он, прижимая палец к губам. - А если речь заходит о сексе она держится как партизан. <...>
Не прошло и месяца после маминого выхода из больницы, как на родителей свалилось очередное горе: у Гены обнаружили СПИД. Мама отреагировала неожиданно - она была возмущена, негодовала. Узнав, что ее друг обречен, она стала резкой, раздражительной - одергивала его за столом, приказывала есть быстрее, вытирать рот, отвечала на его вопросы односложно. Мама тут же перестала хвалить его окружающим - панегирики его уму и великолепию прекратились. Он не оправдал ее ожиданий, не доказал своей гениальности и тем самым подвел ее. Вдобавок Алексу приходилось записывать Гену к врачам, вызывать лимузины, чтобы он туда ездил.
- Мне ужасно не повезло, - прошептал Гена, когда я в последний раз навестила его в квартирке на Девятой улице. Он умер в августе 1988. В последние недели его постоянно навещали друзья - Иосиф Бродский, Миша Барышников, журналистка Люда Штерн. Когда Гена умер, я поняла, что мамин гнев был всего лишь формой отрицания его близящегося ухода - эта форма давалась ей лучше всего. Вскоре она ощутила глубокую скорбь и перестала есть. Мама потеряла лучшего друга, практически сына, человека, который крепче всего связывал ее с утраченной Россией. <...>
Потом я изучала документы Гены [для книги-биографии Татьяны], которые мы хранили в погребе, и обнаружила только несколько листов со списками вопросов и ответов. Один диалог выглядел следующим образом: "Какого размера у Маяковского член? - "Да откуда мне знать! В сотый раз говорю тебе, я не спала с ним". <...> Генины аудиокассеты всплыли только после смерти Алекса: они все это время хранились в подписанном конверте в его рабочем столе. Слушая эти записи, я понял, как непросто было Гене работать с мамой в 1980-е: все его исследования и единственный итог трехлетних бесед укладывались в трехчасовую запись."

Отзывы на книгу "Они" на Западе
Публикация в The New Yorker
Рецензия в The New York Times

30 АВГУСТА 2017 ДЕНИС ЗАХАРОВ

Ссылка:

Смотрите также