КВИР - Окна

Окна

Пару месяцев назад на окне моей спальни появилась рулонная штора. Скорее, от солнца, чем от посторонних глаз. "Совам" важен утренний сон, а скользящее по наволочке солнце - совсем не в кайф.

С другой стороны, угловая квартира соседнего дома - удобный пункт для наблюдений (появись у кого-то такое желание). Утром, проходя на кухню голым с чашкой кофе в руках, я бросаю взгляд в сторону соседей - опасаясь излишней "прозрачности".

Впрочем, "опасаясь" - громко сказано. Подростковые комплексы на тему мужского тела с годами вытеснялись любопытством к предмету. Если ты готов (мечтаешь, хочешь) увидеть парня без одежды, то со временем и комплекс наготы меняет знак с минуса на плюс. Быть предметом (и субъектом) наблюдений - "не вопрос", если речь идёт о гендерном родстве.

"Руссо, замечу мимоходом", демонстрируя в юности пенис случайным французским девицам, стал со временем новатором в области сексуальной рефлексии. И благодаря тем же комплексам, сделал открытость инструментом изучения натуры человека в эпоху Просвещения. После экстремального Де Сада (который не для всех), сексуальность стала темой публичного дискурса благодаря именно Руссо.

Комплексы 16-летнего странного мальчика легли в основу нормализации европейской сексуальности в целом - средствами литературы. Не будь он склонен к само-демонстрации, (как знать) мы не имели бы и всей исповедальной жанровой традиции. От "Трилогии" Толстого до "Славистики" Дитцеля.. )

Для меня нагота и открытость - тоже были важными вещами, школой снятия барьеров, метафорой "потерянного рая".

В школьных снах мне представлялись голые шеренги незнакомцев, с частоколом эрекций, в роли рабов моих тайных желаний. Но в ночных фантасмагориях было больше тоски о слиянии с ними, чем желания "трахать".

По складу я типичный созерцатель. Институтские друзья острили про пятый этаж и "донжон" виртуального замка. (Мансарда устроила бы меня ещё больше). Забираясь после школы с ногами на подоконник, я раскрывал любимого Конан-Дойля; внизу сновали люди, и напрягая "дедуктивные способности", я пытался заглянуть в их ускользающий мир.

Иногда и сегодня я строю версии о незнакомцах, мелькающих в поздних окнах. (Клод, герой Озона, мне особенно понятен). Там вот бегают дети и хозяин в трусах жарит на кухне яичницу. А там - пара странных парней курит вечерами на балконе. Встряхивая чёлками, они лезут в ночной холодильник. (Кто они - и кем друг другу приходятся?)

В этом нет простого любопытства; скорее, это способ ощутить себя "отдельным". Я был бы счастлив обнаружить версию себя в одном из этих окон. Встающего голым с кровати, бредущего с чашкой кофе через зал - в попытках окончательно проснуться... Человек-невидимка в поисках отражения.

Иногда приходит в голову, что знакомая мне жизнь гея - это вечная погоня за собственной тенью. Почему бы ей не показаться в окне напротив? Одиночество стало бы относительным.

Нагота со студенческих лет была для меня загадочной формулой счастья. Склонность быть открытым (как я понимаю) - чисто геевское свойство, отголосок веры в идентичность, в стирание границ между мужскими "эго". Культ наготы - часть нашей веры в разрушение барьеров и иерархий. (Формат гей-прайдов - не случайность).

Архаичный социум упорно табуирует "обнажёнку", видя в ней подрыв "вертикальных" систем подчинения. В этом главный секрет гомофобии. Геевский взгляд на мир, где социальное сильно "размыто" Эросом, вызывает ненависть и страх у фанатов авторитарных конструкций.

Путин "не пошёл бы с геем в душ" не из страха домогательства (конечно), а потому что голым он перестаёт быть президентом. Страх потери статуса - главная фобия архаичного мира. Остаться "голым" - означает потерять своё социальное, властное "я".

Но тот, кто не боится оставаться "просто человеком", - никогда не будет гомофобом и не станет хвататься за статус.

Мы, действительно, по разному смотрим на вещи. Наблюдая в "смотровой" голую шеренгу первокурсников, я понимал, что так мог бы выглядеть мой персональный "Эдем". Не столько из-за членов (разумеется), - скорее, из-за чувства исчезающих границ.

Я с трудом понимал бойфренда, который спешил задернуть занавеску, пока мы падали в постель. "Кому на нас смотреть-то? - дразнил я приятеля. - Ты ангелов стыдишься или птиц? Если смотрят - пусть завидуют..."

Но он был типичным "би", для которого гей-секс был тайным кайфом, если не "грязной еблёй". Это добавляло остроты его оргазму. Так границы и личины вставали между нами, руша мою веру в отсутствие барьеров. Я входил в него, он проникал в меня, - но проникновения, оргазмы и слияния не делали нас ближе.

Не только в свои школьные 16, но и 30 с лишним лет спустя, нагота остаётся для меня "детским" чудом, которое переживается как откровение. (Фрейд сказал бы, что я задержался в развитии).

Но разница в восприятии секса с женатым (когда-то) парнем была очевидна. Для меня нагота и эрекция не просто были техникой интима, но и "инструментом" чего-то ещё; для него (я полагаю) - вариантом кайфа (для любви он нуждался в другой "геометрии" близости).

Не случайно наши споры после секса залетали в политические дали. Гей-ориентация не была для приятеля способом жизни, скорее, частью сексуального меню. И открытость казалась ему излишеством.

С годами моя вера в секс (как средство снятия барьеров) тихо сходила на нет, но нагота (по старой памяти) оставалась полноценным волшебством.

Пара фотографий на столе дороги мне по-прежнему: откровенные селфи друзей - знак полного доверия и снятия границ. То, что кому-то казалось бы "порнографией", для меня - всего лишь рука, протянутая к щеке.

Волшебные моменты растворения друг в друге и доверия... Секс не обязателен - достаточно отсутствия границ.

В христианской культуре (а другой у нас нет, к сожалению) мужское тело до сих пор - табу, а не повод для простого любования и позитивного принятия природы.

Частично здесь "вина" физиологии: в искусстве женской наготе проще оставаться абстрактной, чем мужской (член - слишком яркий "маркер" желаний и чувств, его не загонишь в абстрактные формы).

Наверное, поэтому пробивающий стены "морали" секс на экране (Гаррель, Майкл Питт, "Мечтатели", герои Озона) внушает веру в возможность новой Этики и новой степени доверия - в какой-то другой, новой жизни. С большей долей Эллинизма. Более открытой и гуманной, чем сегодня.

В жизни, где будет больше доверия. Пусть и менее христианской (не жаль), зато природной и естественной, как нагота Давида на флорентийской площади.

07 МАЯ 2019 ALEXANDR HOTZ

Ссылка:

Смотрите также