КВИР - Обыск

Обыск

В каждом из нас - два не совпадающих человека. Внешний - для всех, другой - для себя.

Я только что вернулся из мест, где когда-то провел несколько месяцев жизни. Ни тогда, ни сейчас попадал туда не по своей воле, но в обоих случаях не сопротивлялся, осознавая: судьба. Сейчас - он послал. Он - мой учитель, с которым рядом живу почти десять лет. Он меня привел в северный монастырь, а затем позвал за собой сюда, как он говорит, в святую точку Творения. Он впервые сказал мне: пиши. С тех пор для всех я странный послушник, откладывающий постриг и пишущий трактат о предопределении и свободе. Это - для всех. Знает ли он, учитель, обо мне больше? Знает ли, почему я пришел к нему, почему откладываю постриг, почему я пишу? Я решил принять постриг только, если благословит меня, узнав другого. Будет это не раньше, чем скажу ему: "Учитель, не умирай, выслушай меня, за всю жизнь я не сказал тебе самого главного, не умирай, я не успел задать тебе, самый главный вопрос, не умирай".
Учитель послал меня туда, где много лет назад мальчишкой я стоял недели, месяцы напролет с оружием, в каске, несмотря на то, что цельсиевый термометр был похож на взбесившийся Фаренгейт. Все беженцы подходили, расставив руки, для обыска. Искали оружие, но ни разу ни у кого не нашли ни единого патрона. Оружие доставляли иными путями, о которых все знали, но сделать ничего не могли. Обыскивать же - дело нехитрое.
В особый отряд я попал не по своей воле. Никогда не стремился - прибило волной, не страшной, даже ласковой, самолюбие щекотавшей, выбросившей на берег моря - ни разу не удалось окунуться, хотя берег был недалеко от нашего блокпоста. Все там было закручено по-настоящему. Деньги нам, соплякам, платили немалые, и вылететь оттуда никто не хотел.
Они подошли под вечер, всей семьей, старики впереди, в одинаковых запыленных новых дешевых тряпках - гуманитарная помощь. Остановились на желтой вытоптанной лужайке, ее мы называли смотровой, остановились сами - порядок был изучен давно. Нас было двое, остальные мыться ушли. Смеркалось, но прожектор мы не врубали - горючее экономили, хотя могло и влететь. Мне нетрудно представить себя тогдашнего - несколько лет на стене висела старая фотография. Форма для фото сразу же после стирки, в каске, с калашниковым, оттопыренные губы, огромные от удивления глаза, приоткрытый рот. Неизвестно для какой надобности наряженный школьник.
И вправду, я еще не успел отойти от школьных последних месяцев - сразу после поступления в университет вышел указ, отменивший отсрочки, и все поступившие под заслуженные властью проклятия загремели. Я сразу в спецподготовку - волна понесла.
Море было не единственным не кусаемым локтем. Другой - юные беженки. Не заигрывать с ними было одним из писаных законов, которые в нас вдолбили. Еще один категорически запрещал выходить за территорию. Но были и неписаные законы. О них новички узнавали не сразу.
Однажды из рук парня-беженца вырвалась, чего-то испугавшись, собачка, и мне было приказано пойти на поиски вместе с ним. Через несколько минут она отозвалась на свист, и повернули назад. Я за ним - мимо кустиков, где, как оказалось, один из наших нарушал писаный и исполнял неписаный закон.
Поглощенный своим делом, он не заметил ни меня, ни мальчишки, ни собачки. Перед ним на кустике лежал развернутый глянцевый журнал из тех, которые были здесь в изобилии и которые вызывали у меня поначалу интерес, а затем - отвращение. Самое противное - глянцевые пальцы с лакированными разноцветными ногтями, раздвигающие заветную плоть, словно разрывающие бледно-розовое сочащееся мясо, такое как у свежей - холодным оружием - раны. Он стоял, согнувшись, глазами разрывая еще сильней, чем она. Штаны-трусы спущены до колен. В быстро двигающейся руке мелькало красное, другой рукой он ласкал маленькую с нежной кожей мошонку, завитки на лобке намокли, по темной полоске от пупка вниз - капли пота.
В тот же вечер после смены, не вымывшись, я пошел исполнять неписаный закон. Мне было четырнадцать, когда так набухло, что, казалось, из ванны вышвырнет голого. Нескольких легких прикосновений было достаточно. Это стало привычным до тех пор, пока рыжая Светка сама не расстегнула и вцепилась своими лакированными ногтями, потянув, валя на себя и воткнув в свое глянцевое мясо. Я кончил так быстро, что она не успела начать, потом ей пришлось повозиться, стаскивая с меня джинсы и не желавшие расставаться с попой трусами со стыдливо сморщенным никчемным хуечком. Второй раз я взмок и запыхался, но она была довольна, хотя ей не удалось пристроить мои руки лапать ей грудь.
Идя в кусты первый раз, я, следуя примеру, захватил журнальчик. Развернул, положил перед собой, озираясь, брюки спустил, стянул мокрые трусы - ветерок ласково коснулся пропаренной кожи. Дело шло туго: то ли устал, то ли отвык, но ощущение, что сейчас из ванны швырнет, не приходило. Уже закрыв журнал, подтягивая трусы, вспомнил - мокрые завитки, полоску в каплях пота. Рывком сдернул трусы, нескольких нежных, обычно вступительных движений было достаточно.
С тех пор походы, сопровождаемые понимающими взглядами, стали привычными, как у всех. В это утро, зная, что вечером стоять допоздна, я уже успел там побывать. Наспех обысканная, семья вместе с моим напарником отошла к краю площадки. Остался один парнишка в разноцветной майке и тренингах. Подошел, заученно подняв руки, обнажив спутанные в мокрые колечки, недавно отросшие волоски. Автоматически притронувшись к груди, я почувствовал крошечные, твердые, как шарики, соски, заученно ладони скользнули по бедрам и совсем неожиданно вернулись назад. Он, уже опустивший руки, поднял их, открывая заветное, и я прикоснулся к его волоскам, ощутив капли пота. Он повернулся, отдавая себя мне - моей миротворческой власти, и я дольше обычного ощупывал, вбирая в себя запах и каждый изгиб. Сквозь легкую ткань я ощутил прохладу его выпуклой попки, мне захотелось раскрыть ее и войти в нежную заветность между двух половинок. Теперь он должен был сделать шаг в сторону - обыск закончен, а потом двинуться к своим.
Но неожиданно он повернулся ко мне своим ни разу не бритым лицом, с пушком на висках и подбородке, и темной верхней губой. Повернулся неловко, качнувшись, и моя обыскивающая рука на мгновение, скользнув по животу, вобрала в раскрытую ладонь его выпирающий хуй.
Конечно, по нынешним временам эта история совершенно невинная. Но у меня и точка отсчета иная и времена совершенно другие.
Об этом учитель, я хочу рассказать тебе. Ни о чем другом, хотя этого другого было немало.

29 ИЮНЯ 2017 М. ЗЛОЧЕВСКИЙ

Ссылка:

Смотрите также