КВИР - Обратная сторона луны

Обратная сторона луны

Парк Штефана чел Маре в Кишиневе в советские времена назывался имени Пушкина и там уютно располагалась главная городская гей-плешка.

Старожилы рассказывают, что мимо сидящего на скамеечке понравившегося тебе мужчины надо было пройти несколько раз туда-сюда, потом встретиться с ним глазами и, если взгляды совпадали, полагалось попросить огня, папиросу или, на худой конец, сколько времени. Других методов найти единомышленников тогда не имелось.
Мне видится вполне героическим в те средневековые времена приглашать к себе домой человека, с которым я встретился глазами, и еще более смелым - идти к кому-то домой впервые в жизни, не имея представления, что он будет там со мной делать. Как жили люди без газовой плиты, мы сейчас хорошо можем себе представить, но как без интернета - гораздо хуже.
В парке Штефана чел Маре стоят бюсты румыноязычных культурных деятелей, бюст Пушкину тоже есть. У Пушкина делают селфи русскоязычные молдаване. У входа в парк румыны возвели в 1923 году памятник Штефану чел Маре, Великому, около него фотографируются румыноязычные. Раньше у входа стоял Александр второй, далеко не такой великий, румыны снесли его после первой империалистической.
Во вторую бедного Штефана эвакуировали в Румынию, но потом вернули назад. При советской власти его несколько раз задвигали все дальше вглубь парка, но оставили жить.
В парке есть танцплощадка, где по выходным танцуют старички под живую музыку. На афише написано по-румынски и по-русски: золотой возраст (вырста де аур), танцуйте с нами, вы нам нужны. Играют песни группы "Мираж", Иона Суручану (я помню его в передаче "В рабочий полдень" году этак в 1978 и он жив, между прочим), даже "Ты ж мене пидманула" на румынском языке. Бабок подавляющее больше, дедки столько не живут. Они танцуют и танцуют, музыка звучит без перерыва, они почему-то не устают, некоторые просто семенят по кругу, стараясь в такт, но не сдаются, улыбаются, топают своими скрюченными подагрическими ногами, вот звучит самба, шаги бегут мельче и быстрее, наросты на ступнях вываливаются из босоножек. Почти все старухи низенькие, крепкие и плотные, как грибы, или сухие и жесткие, как ржавая проволока, лишь изредка полные, повыше, помедленнее, с отеками на щиколотках, перехваченных резинками от капроновых носков, с бесформенным шевелящимся салом под платьями.
Редкие старики в советских брюках и туфлях в дырочку держатся молодцами, те, кто может, а один потный дедок, в кепочке, даже выписывает некое подобие кренделей.
Я долго, долго смотрю на танцующий вырста де аур. Мне пятьдесят. Я тихо всхлипываю и тут же кашляю, чтобы никто ничего не заметил. Одна слеза все-таки выкатилась из-под солнечных очков, я быстро снимаю ее ладонью. Время, время, ты еще не подошло ко мне, но я чувствую, как ты приближаешься, гороховыми, рассыпчатыми шажками, стрелки твои трясутся, как руки паркинсоника, но идут, идут, идут.
- Пошли уже, чего ты на них уставился.
- Пойдем.
Мы направляемся в кафе, где нас ждет зама и чорба - кисловатые молдавские супы, вертуты с брынзой и плачинты с картофелем.
За едой я рассказываю о гей-плешке в городе Кельне, в университетском парке. Там, где заросли погуще, по извилистой тропинке бродят ветераны, с лицами, похожими на старые сандалии, ищут молодость. Иногда им везет и на пути попадается кто-нибудь более или менее свежий. Свежий ищет тоже посвежее, чем они, рыскает по тропе, заворачивает в кусты. За кустами белеет поляна, там жизнь, студенты играют в бадминтон, гуляют мамочки с колясками, а тут, в зарослях, обратная сторона луны. Ветераны крадутся за свежим неотступно, как зомби, свежий находит, наконец, себе пару, они устраиваются в кустах, один из них опускается коленями на редкую траву и расстегивает другому штаны. Ветераны стоят вокруг, и не выгонишь ведь, морщат свои сандалии в мерзких гримасах, вытаскивают из ширинок былую гордость, судорожно мучают ее грязными пальцами, тянут неожиданно гибкие шеи и заглядывают, заглядывают, соблюдая дистанцию, заискивающе и нежно, как собака на поглощающего свой обед хозяина. Долго на это невозможно смотреть, уходишь и не хочется возвращаться.
Кишиневская гей-плешка теперь в скверике невдалеке от американского посольства. Туалет посреди скверика полузакопан в землю, как блиндаж. По периметру ходит парень с шизофреническмми глазами, мне рассказывают, что он сосет в этом туалете у всех подряд. Ближе к вечеру на скамеечках собираются группки ничем не примечательных мужичков, они обсуждают новости - громкие разводы и тихие замужества.
В одной из компаний я узнаю бодрого деда в кепочке, который час назад выписывал кренделя на танцплощадке вырста де аур.
Интересно, а кто-то из тех зомби в Кельне тоже расправляет по субботам свою печальную рожу и идет танцевать танго с бабушками?
Эх, жизнь, ты то, что я люблю.

12 НОЯБРЯ 2017 ВИТЯ БРЕВИС

Ссылка:

Смотрите также