КВИР - Ни-ни!

Ни-ни!

Юбилей? Пятьдесят лет со дня основания? Спасибо, напомнили, а то позабыл. Да вы не обижайтесь, вопросы свои задавайте, наверняка кучу целую приготовили.

Никто никогда не пытался этот давний обычай искоренить, ведь юношам разрядка необходима. Всё лучше самоублажения или борделя. Но всё это - за семью печатями тайна. Вспоминая, некоторые из нас даже краснели.

Только давайте-ка пересядем. Я в кресло, а вы, молодой человек, на диван. Как, как ваш журнал называется? Ах, да, говорили, извините, запамятовал. Вот и чай принесли. Вот сюда поставь, голубчик, спасибо. Ничего больше не нужно, ступай.
Вы, сударь, разумеется, вправе думать о том, что услышите от меня и обо мне всё, что заблагорассудится, и даже додумывать всё, что угодно. Не вправе лишь требовать от меня ни единого слова сверх того, что я пожелаю вам сообщить.
Почему о нашем училище ходит множество слухов? Ответ очень прост: популярность. В виде некоторого хвастовства и гордости даже скажу, что несколько наших всемирную известность снискали. Нет-нет, без имён. Знающий - знает, догадливый - догадается, остальным - ни к чему. Как и во всяком заведении, в нашем в те поры весьма и весьма либеральном, было много разных странных, может, в чьих-то глазах даже диких обычаев. Об одних знали многие, другие по сей день держатся в тайне. Товарищество прежде всего. Разве не так? Запорожская Сечь держалась на чём? Какое в "Бульбе" самое частое слово? Так и у нас. Товарищ - это святое. Даже если, бывало, на кого-то окрысишься, всё равно помнишь: товарищ! Как же иначе? Годы ведь рядом. Знакомились мальчишками. Расставались усатыми-бородатыми. Ближе, чем братья. Один дортуар, как от въедливых взоров укрыться? Все всё знали о каждом. И не стеснялись друг друга. Знаете, брат, близок, не близок, на всю жизнь, как бы не пожалеть, что чего-то не утаил. А здесь чётко предел обозначен. Да и годы самые трудные в жизни. Мальчишкой уже учишься выживать, с товарищем ладить. Без этого не прожить. За нарушение товарищества отлучение от класса, лишение разговора, а то и тёмную могут устроить. Но это у младших, так баловство. Конечно, и у нас были те, кто потешался, и те, над кем потешались, но всё по большей части происходило беззлобно. А ссоры-раздоры это уж неизбежно, ведь состав учащихся был разношерстен, как всякое собрание людей, составившееся по нечаянности.
Что? Я всё описываю в розовом цвете? А вы бы чёрный цвет предпочли? Может, найдете охотников, только меня от этого, милостивый государь, вы увольте!
Как? Ваши извинения принимаю. Нуте-с, продолжим.
У старших особых детских глупостей не было. Конечно, всяко случалось. Но редко. Отношения у старших другие. Научаются друг друга, если недолюбливают, обходить стороной, не задевая. Но если кого несправедливо, как мы полагали, начальство заденет, то даже за врага своего вместе со всеми горой. Помню, в выпускном одного уличили в непристойной болезни, больно большой был любитель весёлые дома посещать. Что там было? Подробности? Знаю, но не расскажу. Во-первых, не моя тайна, а во-вторых, честь училища, как честь семьи, всё дурное в семье остается.
Его выгнать хотели, так мы, протестуя, в классы целый день не являлись. Что? Не выгнали? Не выгнали - исключили. Плетью обуха, понимаете сами. А нас? Усмирили. В нашей с вами стране споры с начальством обходятся дорого. Зато в отместку про главного нашего, которого, в общем, любили, такое рассказывали и распускали... Нет, нет, не просите. Да и не помню уже. Несносная чепуха.
Порка? Официально была, но при мне в училище не пороли, так что вида голозадых страданий мне наблюдать не пришлось. А вот что, не употребить ли в память об училищных либеральных порядках по рюмочке? Вам ближе, возьмите на столе колокольчик да потрясите. Благодарю. Ты, вот что, подай-ка нам коньячку, что третьего дня мне прислали.
Ну, как же тут без страстей? Всё, как в жизни обычной. Драк не было. Были дуэли.
Благодарю, любезный. Ваше здоровье!
За неимением иного оружия на кулаках, до первой крови, за этим строго следили, совсем зарвавшихся разнимали. Грустно и весело вспомнить. Но если товарищи, его величество класс, за какую-то подлость постановили, то иного пути, как оставить училище, у раба грешного не было. Впрочем, на моей памяти такое случилось лишь раз у старших, когда я только в училище поступил. А если вину, пусть и подлинную, решили предать забвению, то о ней никогда не было и помину. Если кто когда о том вспоминал, то этим был перед товарищами сам виноват.
Коньячок вовсе не плох. Не повторить ли нам за успехи журнала и ваши личные, так сказать, достижения?
Шалости? Игры? Забавы? Да всё, как у всех. Музыку любили, каждый второй на чём-то пиликал или из чего-то громко пузыри выдувал. Танцы? Всенепременно. Я вот учился, так с партнёром своим до трёхсот туров вальса до одурения, до обморока мог сделать за раз! И летали мы по зале, как сумасшедшие.
Не о том? А о чём? Вы меня не сбивайте! Лучше налейте и выпьем... Хотя бы за вальс! Ваше здоровье!
Гимнастику всё училище до страсти любило: по канатам лазили и по шестам, по навесному бревну ходили на цыпочках, прыгали на деревянную лошадь, на одних руках по лестнице на стене взапуски поднимались.
Ещё? От времени до времени в сад нас водили. Там, где-то в углу играли в марэ. Что такое? Эхма! На одной ноге прыганье! Носком ноги камешек - прыг! Из квадрата в треугольник, или там в полукруг выбиваешь. И - лапта! Друг против друга ставши противоположными лагерями. И - pas de géant! Верёвки скрипят, а ты птицей вверх вниз от земли в поднебесье. И чёрт не брат, и Бог тобою любуется.
Что? За меня? Не смею, милый друг, отказаться!
Ах, вот куда клоните. Да ладно. Понимаю: дух времени. Только уговор: об этом в журнале ни-ни.
Что до игр друг с другом... Тактика тут простая: прикоснуться будто случайно, не отпрянул - дрожа от нетерпения, тигром вперёд! Были, однако, забавные... Во время рекреаций в училищной зале огромной лучше всего, в угол дальний забравшись, бороться, безо всякого один другого тискать, в местах разных хватать, но со стороны глядеть, больно уж подозрительно. Понятно, плоть юная, тем более стишками, картинками до жара адова распаленная, ищет соединения, друг дружки стыдного и сладкого совращения, в безумном танце кружения. Что будешь делать, только утром глаза разлепил, он тут как тут - прыг, как тот камешек. И целый день так: прыг да прыг. Надо меры брать, а то ведь замучает!
К слову, бывали в дортуаре и танцы, когда всё училище засыпало. Представьте картину, на табуретах с высокими ножками платье лежит: тёмно-серые нанковые панталоны, чёрная курточка с зеленым воротником и чёрный суконный галстук. Лежит и глядит подозрительно, как белая пара в одних рубахах ночных, нужды нет, что холодно в дортуаре, у обоих высокий кок напереди лба, как все почти тогда мы носили, друг к другу жмутся, танцуя. Чем танец кончался, не буду рассказывать, домыслите сами.
Такие вот бывали страсти-мордасти у нас шаловливые. И слёзы были, и ревность. В детстве и отрочестве чувства обнажены, чисты, с другими не переплетены, как это у взрослых, когда не поймешь, то ли горе обрушилось, то ли счастье тебя посетило. У юных иначе. Если счастье, то безграничное, самое счастливое счастье, если горе, то безутешное, самое горькое горе.
Только старшие таким образом забавлялась. Младшие ещё обыкновенно себя, не то что друг друга, стеснялись. И даже те, кто был не прочь свою нижнюю часть товарищам продемонстрировать и в услужение предоставить, делать этого просто не смели. Впрочем, и у младших в душе и в панталонах ещё не оформленное желание ой как шевелилось. Достаточно было намётанным взглядом во время рекреации даже под гувернёрским надзором в зале на них поглядеть. Вот бегут, скользя по паркету, друг друга словить норовя, да как бы так изловчиться, будто ненароком случайно дотронуться до местечка заветного. Или чинно ходят парой, за талию друга обняв, что не считалось зазорным, да так в какой-нибудь угол зайти, чтобы руку пониже случайненько опустить. Гувернёры (кстати, их у нас воспитателями величали) на такое смотрели сквозь пальцы, а иные, вероятно, завидовали, что им так с воспитанником не пройти, да так по паркету не пробежаться. Всё, как водится, было. В ретирадном месте мерялись: чей длинней, у кого волосы гуще. Были здесь свои чемпионы. На иного и не подумаешь, а вот тебе!
Стишки похабные? А как вы думали? Что же спрашивать, если само собою понятно. Читали и Баркова, и похабное Пушкина, и юнкера Лермонтова. Сочиняли и сами. Нужды нет, что скверные выходили. Не больно славилось училище наше поэтами. Один-два за все выпуски, вряд ли поболе. Припомнить? Извольте! По юнкерскому слову, рифмы у нас лились малофьёй.

Поскорей свечу задуй
И вытаскивай свой...

А то ещё:

Погоди, брат, не балуй,
Пососи мой знатный ...

И всё в таком роде. Чепуха несусветная.
А рассказы! После каникул! Зимние были недолгими, и возможностей для уединения не очень-то много, хотя ухари умудрялись. Но - лето! Тут и барышни, и пейзанки. Всё в дело шло. Бывало, здешние отношения продолжались, друг друга к себе приглашали, обыкновенно в деревню: простор, свобода, тепло, никакие картинки, никакие стишки не нужны. Утром проснутся - готовы, прыг к другому в постель, даже если ночью там был, и потеха, хлюп-хлюп да хлоп-хлоп, пока на завтрак звать не придут. Тогда - мыться, следы затирать, чтобы прислуга не заметила и маменьке не доложила.
И я ездил и ко мне гостить приезжали. Кто? Э нет, вы ведь об училище просить рассказали! Так ведь договорились? Я тут ни при чём. Ни с кем своим делиться я не желаю.
Вот и ладно, продолжим. Только не обижайтесь. Я вот что взамен сообщу, чепуха, а в памяти зацепилось. Был у нас один князь, если память не изменяет, грузинский. Всё под разными предлогами по вечерам стремился из училища улизнуть. А, получив разрешение, уходя, всем встречным подмигивая, напевал: "Ловись блядь большая и маленькая!" С одним из учителей наших шашни у него завелись. Как на подбор, оба черноволосые, кучерявенькие. Как-то приходит вечером воскресенья князь из дому немножко навеселе, и его понесло. Рассказывает со всеми подробностями, как он друга взрослого своего навещал, как тот ублажал его, приговаривая: "Что, ваше сиятельство, хорошо? Долг платежом, милый ебёнок мой, красен". После этого мы так их и прозвали: два ебёнка, вы, уж, за словечко простите. Про них пускали множество анекдотов и соображений. Большей части не верили, но упивались самим повторением слов не слишком пристойных. Хотя на мои глаза ничего в них, кроме глупой мальчишеской болтовни, вовсе и не было. Так что боюсь, нечем мне вас, простите старика, распотешить.
Самым озорным молодечеством особого рода было, высмотрев знакомую барышню, отворив в дортуаре настежь окно, подозвать ее, на широченный подоконник лечь грудью, наружу голову высунув, и громко беседовать, чтоб услышали. Это был как бы призыв. Услышавший на зов шибко бежал и, заторопленный, дыша тяжело, подбирался к проказнику под окно на корячках, чтобы снаружи его не увидели. Чаще всего нежный друг этого хвата успевал первым явиться.
Ну, а далее было делом рук, языка и фантазии. Одни ограничивались тем, что спускали с увлеченного беседой одни панталоны. Другие стаскивали и кальсоны, так что голый зад выпирал. Однако находились любители не только полюбоваться задом товарища, зазвавшего попользоваться беззащитностью своей нижней части. Он или даже они прибегали и развлекались согласно собственному желанию и умению. Случалось такое, что сзади проказника пальцами и языком ублажали (иным не получалось), а спереди, скорчившись, ртом. Вершиной артистизма беседующего было, самым соблазнительным образом внизу изгибаясь, сохранять невозмутимый тон с барышней даже в тот момент, когда нижняя половина кентавра не в такт словам содрогалась, весело из себя извергая.
Насчёт бесед подобного рода были особые правила и обычаи, которые, впрочем, нередко и нарушались. Но было одно, которое нарушать было не позволительно: щекотать, чтобы не дёргался, и смешить, чтобы не выглядел в глазах барышни дураком.
Бывало, полюбоваться голым задом сползалось давящееся от хохота стадо, охваченное возбуждением, у одних наигранным, у других не притворным. Не раз при этом в дверях дортуара был замечен кое-кто из педагогов, случайно или не очень, кто знает, забредших, тут же ретировавшийся, когда веселящиеся его замечали.
Однако смельчаков, любящих подобные разговоры с девицами, было обычно немного. По два-три человека на класс, редко больше.
Традиция этого молодечества передавалась из рода в род. На своих юбилейных сходках, конечно, уже в изрядном подпитии его вспоминали и бритые действительные статские и усатые генералы, полагая этот обычай шалостью юности, может, слегка менее невинной, чем остальные. О ней знали и наставники наши, ведь среди них были выпускники. Никто никогда не пытался этот давний обычай искоренить, ведь юношам разрядка необходима. Всё лучше самоублажения или борделя.
Но всё это - за семью печатями тайна. Вспоминая, некоторые из нас даже краснели. Кстати, не целовались! Телячьи нежности! Это для будущих дам оставляли. Мы ведь из стыдливого времени. Не то, что нынешняя похабщина, сплошное бесстыдство. Понятно, за долгую жизнь у каждого много чего ещё было, но этого мы друг о друге не знали.
А у вас нынче? Срам! Мы в Таврический бесстыдствовать не ходили!
Ну что? Довольно? Только никому, друг мой, об этом ни-ни. Вот за это давайте на посошок!
За бесстыдно прекрасную юность. За бесстыдно безобразную старость.
И повторяю: ни-ни!

21 МАЯ 2020 М. ЗЛОЧЕВСКИЙ

Ссылка:

Смотрите также

#ВОЗРАСТ, #ШКОЛА

Как с возрастом сохранять тонус мышц

Почти все с возрастом усыхают. Пожилые люди испытывают больше трудностей с наращиванием мышечной массы, чем дети и подростки.

Будьте осторожны с сахаром, музыкой и бездельем

Семь видов деятельности, которые повреждают мозг, но которых можно избежать. Самый сложный орган тела - мозг, и он по-прежнему полон тайн и загадок. Он вызревает примерно к 25 годам. Насколько долго он сможет правильно функционировать, мы можем сами во многом повлиять.

Томми Дорфман экранизирует популярный комикс о лесбийской любви

Джонатан Бейли: "Быть геем в деревне - испытание с самого детства..."

Итальянский политик Владимир Луксурия нашел себе молодого Данилу

Стив Мартин гордится запретом своего романа "Продавщица" во Флориде