КВИР - Монолог в кафе

Монолог в кафе

Не пьянею, можешь себе представить? Вообще не пьянею с тех пор. Наверное, столько нами было выпито по юности, что выработался иммунитет, а может быть, это такое наказание - жестокая невозможность забыться и забыть.

Такой силы чувств, наверное, мне не будет больше дано испытать... Наверное, такое даётся только один раз в жизни - а может быть, мы были просто очень молоды, и все переживалось гораздо острее, ярче, больнее...

"Ну что ты заладила, "почему" да "почему", надоело, ей-богу. Думаешь, я сама себя не спрашиваю об этом, думаешь, не просыпаюсь среди ночи, а потом часами пялюсь в потолок, доканывая себя этими бесконечными "почему"... Да потому что надо было себя спасать или уже без оглядки - в эту бездну. А я жить хочу, жить, понимаешь ты, а не гоняться бесконечно за фантомом. Она ведь под конец стала для меня как раз фантомом, призраком когда-то любимой женщины. Потому что невозможно любить ту, которую последний год только и видишь, что из зрительного зала...
Налей ещё. Не пьянею, можешь себе представить? Вообще не пьянею с тех пор. Наверное, столько нами было выпито по юности, что выработался иммунитет, а может быть, это такое наказание - жестокая невозможность забыться и забыть.
Сколько? Почти пять лет. Четыре с половиной, если быть точной. Четыре, пять месяцев и двадцать три дня, если хочешь увидеть степень моей неадекватности. Погоди, у нас вино кончилось.
- Месье, ле бутей де вэн руж, сильвупле. Уи, авек ле фромаж, мерси.
Так и не освоила это их чертово грассирование. Да и зачем, меня понимают, и ладно. В работе мой "русский французский" тоже не мешает.
Это она, Рита, была мастером любого произношения - ясное дело, абсолютный слух, все дела. В какой бы стране мы ни оказались, выучив пару слов, начинала болтать, да так, что местные принимали её за свою. Помню, я в какой-то момент даже удивляться перестала.
И когда она записала свой последний альбом, где пела и по-английски и по-испански, нам звонили самые придирчивые критики и пели дифирамбы точности её попадания даже не в звук, а в ту неуловимую интонацию, в тот запах, который отличает носителя языка от иностранца... Нам звонили. Видишь, почти пять лет - а все равно "нам".
Ну а чему ты удивляешься? Мы же были спаяны в единое целое почти до конца, точнее, я была припаяна к ней намертво, даже представить не могла мир - без неё. Собственно, она и стала моим миром, чему немало сама и поспособствовала, между прочим. Какой ещё мог остаться у меня мир, если я жила её безумной кочевой жизнью - эти вечные туры, гастроли, фестивали... Друзья и близкие постоянно оставались за бортом, как и насиженные места, полюбившиеся квартиры, старые привычки. Кто это выдержит?Близкие же они на то так и называются, чтобы быть близко - хоть иногда. А у меня в мои редкие приезды в Москву телефон был почти круглосуточно зажат у уха, все время какие-то срочные дела, куча народу, ожидающего встречи - шутка ли, администратор звезды... Я до родителей-то доезжала не всегда. Конечно, я многих тогда растеряла, вот и вышло, что вся моя жизнь вертелась только вокруг неё - ну, а мне никто другой и не был нужен.
Что? Жалела? Ты смеёшься, конечно, нет. Да и о чем жалеть, когда каждый день с ней был наполнен какой-то невероятной концентрацией счастья... Да и на месте я там была, очень даже на месте; я ведь стала её администратором не потому, что спала с ней, а скорее, наоборот - сначала взялась разгребать её дела, а потом уж все всерьёз и началось... А в отношении деловых вопросов она всегда была, прости уж, полнейшим шлангом. Могла забыть о переговорах, о назначенной встрече... Подписать, не дочитав до конца, крайне невыгодный контракт... Вообще была далека от всех этих бизнес-дел, страшно злилась, что они отнимают время, которое она могла бы потратить на музыку. Вот про репетиции, про саунд-чек не забывала никогда, и по три шкуры драла и с музыкантов, и со звукорежиссеров, требовательная была до ужаса. Ругалась с аккомпаниаторами, часами один и тот же отрывок могла повторять, пока не добьётся чего-то там, что слышала только она... Какого-то только ей понятного совершенства. Сколько я их мирила, сколько бегала за ними, умоляя не психовать, набраться терпения, поверить ей безоговорочно... И ведь никогда не ошибалась: на выходе публика замирала именно в эти моменты, которые она так тщательно отполировывала, доводя до изнеможения бедных музыкантов... Наверное, это и есть настоящий исполнительский талант - не просто голос или музыкальность, а вот это шестое чувство, эта способность вытаскивать из публики любые эмоции, вести её за собой, будто крысолов с волшебной дудочкой. Знаешь, вот как кукловод точно знает, за какую ниточку и как потянуть, чтобы марионетка не просто кивнула, а кивнула печально, или иронично, или задорно... Так и она - каждый выдох, каждую миллисекунду просчитывала внутренним метрономом: вот сейчас публике нужно плакать, а сейчас вспомнить первую любовь и грустно улыбнуться, а сейчас захотеть все бросить и уехать... Все могла. Манипулятор - и на сцене, и в жизни...
Ты не спешишь?.. Да брось ты, какой автобус, я посажу тебя в такси, это не проблема. В конце-концов, сколько мы не виделись? Ну да, ну да, в последний раз вы приезжали в Кёльн на её концерт... А в Москве мы с тех пор так и не были, точнее, я не была, с тех пор, как ушла от неё - смысла нет, да и недосуг. Родители давно здесь со мной, да и вообще, что туда ехать, Красную площадь смотреть, что ли... Тем более - Софи, дети, работа... Если и ехать в отпуск - то к морю, а не в нашу слякоть. Да, двое, двое мальчишек, можешь себе представить. Софи с ног сбивается, а няню не хочет, говорит, дети должны быть с матерью. Да и я так думаю, пускай повозится хоть годик ещё, пока в сад не пойдут. Забавные, жуть. Называют её маман, а меня маман Мими - им "Марина" трудно выговорить. Совсем родные. Мои предки и родители Софи ругаются каждые выходные - кто их забирает, так нам пришлось установить график, неделю одни, неделю другие, чтобы бабушки не воевали.
Люблю, а как же. А ещё - благодарна ей бесконечно: если бы она меня тогда за уши не вытянула из пустоты, в которую я катилась, из этого мрака, брррр, как вспомню - страшно становится... Так что я ей обязана всем: своей новой жизнью, домом, где меня ждут, детьми, которые зовут меня мамой... Она замечательная. Мудрая, тонкая, нежная.
Так что у меня все прекрасно! Вот придёшь к нам в воскресенье на обед и сама познакомишься. Она очень любит "ме рюсс ами", моих русских друзей то бишь.
А Рита - ну что Рита... Такой силы чувств, наверное, мне не будет больше дано испытать... Наверное, такое даётся только один раз в жизни - а может быть, мы были просто очень молоды, и все переживалось гораздо острее, ярче, больнее... Не знаю. Да и не хотела бы снова войти в ту же реку. Измоталась. В моей к ней любви не было и толики спокойствия, расслабленности, вот знаешь, когда лежишь на коленях у любимой женщины, грызёшь травинку, она перебирает твои волосы, и ты тихо млеешь, и растворяешься, и понимаешь, что так будет и завтра, и послезавтра, и всегда... Когда можно не видеться по несколько дней, и все равно каждую секунду ощущать, что она - вот тут, рядом, с тобой, в твоих ежедневных делах, в твоём телефоне, в твоих привычках. Вот так у меня с Софи. Я когда в командировки уезжаю, я какой-то частью сознания все равно знаю, вижу, как она идёт в магазин за молоком, как стрижёт свои вечные цветы на балконе, как укладывает мальчишек спать...
А с Ритой никогда, слышишь, ни дня не было ощущения, что она - на сто процентов моя, моя женщина, моя часть, моя гавань. Какая там гавань! Вечный шторм, вечный нерв, абсолютно автономная и непредсказуемая единица. Стоило нам расстаться больше, чем на день, как меня начинало трясти - где она, что она делает, какой очередной поклонник или поклонница придумал способ приблизиться к ней поближе... она никогда не считала нужным мне что-то рассказывать, меня успокаивать, вообще как-то смягчать ситуации. Могла смыться на три дня куда-нибудь в соседний город просто так, погулять и развеяться, "поймать музу", как она выражалась, а потом недоуменно отвечать мне на мои истерики: что, дескать, за паника, я же оставила записку. И тут же злилась в ответ, ненавидела любой контроль, ревность, все эти разборки. Она однажды мне сказала, когда я решила её приревновать к одной пианистке, с которой она неделями шлялась по концертам: "Запомни раз и навсегда: пока я с тобой, мне никто не нужен". Слабое утешение, да?! Меня это "пока" с тех пор преследовало в кошмарах - как было узнать, сколько мне было отпущено времени, "пока она со мной"?
Хотя, надо отдать ей должное, она мне действительно не изменила ни разу, я это знаю точно, потому что она не сочла бы нужным скрывать. Да и донесли бы, донесли, столько крыс вокруг всегда было в этой музыкальной тусовке... Это действительно были не её методы, даже не от большой порядочности, а просто потому, что один раз увлёкшись кем-то, она без колебаний ушла бы от меня мгновенно, даже ради пары ночей. Такие у неё были странные, извращённые понятия о честности. Она вообще расставалась всегда
окончательно и навсегда - с людьми, местами, домами. И не скучала, не вспоминала. Угасал интерес - и она безжалостно перелистывала страницу.
Помню, мы прожили около четырёх месяцев в Дюссельдорфе - у неё был отличный контракт с местной площадкой - у нас была потрясающая квартирка с видом на парк, уютная, небольшая, светлая. Впервые после московских первых нищих лет у нас было что-то, похожее на свой дом. И она казалась мне успокоенной, репетиции шли хорошо, а после них мы бродили по улицам, пили вино, захаживали во всякие мастерские к художникам и всяким забавным личностям - её редко узнавали на улицах, не приходилось отделываться от надоедливых фанатов, короче - было счастье. Так когда мы оттуда уехали в очередной тур, с тем, чтобы потом перекочевать в Штаты записывать альбом, я ей как-то сказала, что, дескать, вспоминаю наше время в Дюссельдорфе и скучаю. Она удивилась безумно, по чему, говорит, скучаешь, контракт же закончился, пора ехать дальше. Инопланетянка!
Так же она уходила и от людей. Сменив номер телефона, не потрудилась сообщить большинству знакомых новый. Зачем, говорит, кому нужно я позвоню сама, а кому не позвоню, значит, не нужно. Могла без оглядки влюбиться в талант какого-нибудь очередного гитариста, позвать его в тур, не отходить от него, а потом - раз, и берет нового. Тот, говорит, два дня не мог понять, чего она хочет в каком-то конкретном аккорде. И все попытки переубедить её - может, заболел чувак, или на личном фронте у него беда, или ещё что; все попытки уговорить дать второй шанс были бесполезны. Мне, говорила она, нужна музыка, и нужна сейчас. Так что понятия "прошлые заслуги" для неё не существовало. Безжалостно? Согласна. Но так же безжалостна она была и к самой себе, ночами, с высоченной температурой просиживая в студии. Так же безжалостно она отменила концерт в Таллине, которого так ждала сама, когда поняла, что не может пока брать высокие ноты сразу после операции на связках. Делов-то было: убрать из программы пару песен с "верхами", так нет, уперлась - я, говорит, недостойна сегодня их внимания. Да, попали мы тогда крупно с этой отменой...
С ней вообще было тяжело - она совершенно не была милой в общепринятом понятии. Совершенно не могла скрыть, если человек ей не нравился. Частенько бывала хмурой, могла целыми днями молчать, отделываясь междометиями. С трудом я её отучила от привычки вставать и уходить с важных разговоров, если они ей претили. Сама понимаешь, в этом бизнесе нужно быть извилистым, как змея, хитрым, просчитывать шаги, и зачастую - жать руки отменным подонкам, потому что ты от них зависишь, да, зависишь, а как иначе! У них залы, у них деньги, у них власть. А она - ну как ребёнок упрямый! - все твердила: моя публика от меня никуда не денется. И каждый раз после концерта говорила мне - видишь, мол, как все прекрасно получилось и без того мерзавца-спонсора. Откуда ей было знать, как я названивала ему после очередной её выходки вроде ухода с переговоров, предлагала выгодные условия, словом, виляла, как и подобает хорошему администратору.
Да, с ней было тяжело... Меня преследовало ощущение, что ей вообще ничего не нужно, кроме её музыки; весь основной мир существовал для неё как бы в качестве декораций: чтобы было, где петь, чтобы было, где спать - не больше.
Но самое главное - вот это чувство, что она в любой момент может куда-то исчезнуть, просто проснувшись утром и почувствовав, что я больше не вписываюсь в круг тех немногих вещей, которые её вдохновляли.
Единственная вещь, которой она отдавалась почти так же страстно - это секс. Вот тут уже она становилась моим инструментом, моим микрофоном, и я играла на ней прелюдии и сонатины, исполняла на ней настоящие концерты, и она слушалась, покорялась, отдавалась так талантливо, что я до сих пор придерживаюсь мнения, что Богом одарённый человек и трахается тоже гениально, иначе бы талант был неполон.
Только в эти моменты у меня и было ощущение, что она никуда не ускользает. И поэтому, когда в последние полгода мы практически перестали вместе спать, для меня это стало одним из многих знаков: она уходит. Господи, Юль, да конечно, я ушла, потому что почувствовала, что вот сейчас мне её не удержать, что она уже почти чужая! И этот последний шаг - разрыв - я оставила за собой, просто чтобы сохранить хотя бы остатки себя, хотя бы избавить себя от паники брошенного щенка, что скребется в чужие двери в поисках вероломного хозяина! Чтобы, проснувшись, не найти очередную записку, о том, что она ушла, на это раз - навсегда...

Наверное, ради этого и стоит жить - зная, что у тебя это было, вот на этом гибельном градусе, когда или в бездну, или в пламя - один фиг, все равно тебе хана...

"...Да, конечно, последний год был действительно напряженным, она работала как проклятая, точнее мы, мы работали как проклятые! Но все чаще она просила меня не трогать её после концерта, встретиться назавтра, а лучше - через пару дней, потому что она устала... И, проведя день в беготне, я смотрела на неё из зала со своего коронного места в первом ряду, на очередном организованном мной концерте, а потом уезжала к себе в гостиницу, оставив её одну, как она просила... Талант капризен, Юльк. Талант невыносим. Но когда она выходила на эту сцену, глядя на её тоненькую фигурку в вечных брюках (пару раз с боем согласилась надеть платье на какие-то сверх важные мероприятия), слушая этот неземной, пробирающий до каких-то тебе самому неведомых глубин голос, я снова и снова прощала ей все.
Как познакомились? А я не рассказывала? Банально до смешного: на последнем курсе кто-то из друзей затащил меня на концерт в какой-то занюханный клуб, знаешь, из тех, в котором липкое все - от донышек пивных стаканов до взглядов потрепанных официанток. Ну и там пела группа на сцене, а она солировала, и - не поверишь, вся эта быдло-публика замерла и слушала! Слушала так трепетно, как слушали потом, через много лет светские дамы в Ницце! Ну я и попала, сразу, как увидела эту мальчишескую мордаху со свисающей на лоб чёлкой и услышала этот голос - не ангельский нет, скорее... Дьявольский уж тогда - по силе воздействия. Ну и началось - за кулисы, то се, телефончик, погулять... Она пела в группе по клубам и ресторанам, мечтала, как водится, о большой сцене, курила траву и была уже тогда совершенно сложившейся, жестковатой, странноватой - но - личностью. В свои семнадцать. Ну, а я что, я студентка факультета менеджмента, собралась специализироваться на организации мероприятий... Вот и сошлись. Я стала её первым агентом, как оказалось - на годы. Она долго меня к себе не подпускала, осторожничала. Хотя видела я - она засматривалась на меня, засматривалась... И первые два альбома - они мне посвящены, почти все песни... Ну я и хороша была в те годы, что скрывать. Умница, отличница, куча друзей, куча идей, фигурка спортивная - зал, бег, все дела. Девки за мной бегали не последние. А я как её увидела - будто пропала. Что? Ну да, и сейчас ничего, знаю, спасибо. Хотя с сидячей работой отращу, боюсь, и задницу, и пузо. Софи и так мне одни овощи готовит, чтоб, говорит, не потеряла свои шесть кубиков. А это у меня с детства, как не жри - шесть кубиков, вечный предмет зависти. Вот и Ритку зацепила. Она тогда - по юности - все-таки что-то ещё видела, кроме своих песен.
Ну, а потом - первый контракт, и первый провал - потому что многого не учли, не продумали. Мы остались в долгах, снимали какую-то халупу в Выхино, Ритка пела в кабаках, а я усиленно соображала, как нас вытащить, как дать ей залы, её достойные... Ну, идиоткой я никогда не была. Потихоньку, потихоньку - нужные знакомства, серьёзные люди, кабаки получше, первый спонсор... И получилось. Первый концерт в настоящем концертном зале - какой-то ДК, не помню уж... Она была такая счастливая! Ну и понеслась... Её заметили, понятно. Талант ведь был невероятный. Ну вот тут и выяснилось, что разговаривать с ней бесполезно что про выручку, что про инвестиции в проект. И как-то так само собой вышло, что все эти серьёзные дяденьки начали вежливо приглашать меня на переговоры.
Ну, а потом - первая хорошая студия, первый альбом, первые гастроли. Больше мы не проигрывали.
Да, отличный был тандем... Знаешь, тогда я так устала от этого, что только и мечтала, чтобы всего этого не было, этой суеты, этой невозможности побыть вдвоём, этих автограф-сессий, вечного шума, вечной гонки. А сейчас я сижу иногда у нас в саду, смотрю, как возятся на траве пацаны, как Софи им негромко что-то втолковывает, а у самой перед глазами - огни световых пушек, и аплодисменты, и разрывающийся телефон, и Ритка, потная, счастливая, выбегает со сцены: "Ты слышала, слышала, как они хлопали?!" Да... Подлая человеческая натура, что сказать.
Шесть лет, шесть совершенно безумных лет.
Иногда она становилась вдруг совершенно другой. Проснётся, бывало, после концерта и скажет, давай, мол, убежим от всех. И мы сбегали: садились на поезд, в машину, шли пешком - к озеру, или просто в маленькое кафе, или в парк какой-нибудь. За границей, конечно, у нас без охраны мы уже не ездили... И вот мы гуляли, ели какой-нибудь сверхвредный фастфуд, и она жалась ко мне, ластилась, рассказывала какие-то забавные истории из детства или казусы с репетиций, мы ржали, как кони, целовались у всех на виду, прыгали в какие-то детские аттракционы. И тогда мне начинало казаться, что все возможно, что когда-нибудь закончится этот забег, и она станет совсем моей, мы купим дом, заведём собаку, устроим ей студию на целый этаж, и будем ужинать вместе и вот так хохотать до скончания века... А наутро её было снова не узнать - мрачное "привет" или записка на столе, вновь мой страх и её фанатичная жертвенность её главному богу - её музыке.
Нет, никогда не винила. Понимала, что не может она быть такой, как все. Комфортной. Понимала и то, что ей с самой собой было ой, как нелегко. Что её безжалостная, всепоглощающая природа растущего её таланта требует слепого служения и бесконечного отречения - от всего и всех, в том числе и от меня.
И все равно эти редкие безоблачные дни с ней давали мне силы прожить ещё несколько месяцев. Надежда - дело такое.
Надо сказать, в последний год они случались все реже, а потом и вовсе прекратились.
Как ушла? Да очень просто. Проснулась однажды прекрасным зимним утром в очередной гостинице, и в очередной раз не дозвонившись ей на выключенный сотовый, просто уехала. Сложно бояться потерять, а уйти легко - пара шагов вниз по лестнице. Ломка наступает потом.
Дела наши к тому времени вели аж несколько администраторов, так что мне не составило труда тут же приехать и подписать пару бумажек о том, что не являюсь, не претендую и желаю счастья.
Через пару дней, вероятно, все-таки обнаружив моё отсутствие, она прислала мне гениальное сообщение - вопросительный знак. Я ответила в её манере - словом "всё". Больше она не проявлялась...
Потом - ну, а что потом, первые полгода я уже и не помню. Какой-то туман, какие-то случайные девочки, случайные проекты, случайные города. Ад, конечно, страшный. "Сны, что мне не дожить до весны..."
Потом появилась Софи - я тогда работала в Париже. Умная, красивая, ласковая. Терпеливая - это мне тогда было важно, видимо, по контрасту. Мне тогда было все это в новинку - её внимательность, её готовность услышать, её какая-то материнская нежность. Наверное, я трусливо спряталась в неё, в попытке, так сказать, излечиться. Конечно, я ничего не обещала. Да и как обещать, если Ритка пульсировала у меня в висках при каждом шаге.
Через год Софи мягко попросила меня уйти - я опешила, хотя все было понятно: ей хотелось семьи, она мечтала о детях, а тут какая-то раненая птица с неопределёнными желаниями. А ведь она была влюблена не на шутку, я видела. Сильная девочка, сильная. Отогрела меня и отпустила.
А меня пригласили как раз в какой-то неплохой проект, я съехала от неё, сняла студию около работы и ушла, так сказать, с головой. А как-то вечером она позвонила. Не могу, говорит, без тебя. А я, Юлька, сижу и ком в горле такой, что не вздохнуть, не охнуть! Как я ждала, оказывается, этих слов, как изголодалась по этому гребаному чувству - что ты нужен, нужен!
Я прыгаю в машину, влетаю к ней, звоню в дверь - а она открывает - беременная. Решила, говорит, что ни с кем, кроме тебя быть не хочу, значит буду одна. А сегодня, говорит, невмоготу стало. И спрашивает: "Останешься?" Я молча ухожу обратно в машину, еду домой, упаковываю пожитки - и возвращаюсь. Вот и все, финал.
А полюбила я её по-настоящему гораздо позже. Когда встречала её с пацанами из роддома, и она, измученная, мне улыбается так нежно, а я понимаю, что, пожалуй, землю переверну, чтобы она и дальше так улыбалась.
Счастлива? Конечно, счастлива, Юлька. У меня есть все, о чем можно мечтать. Даже больше.
Про Ритку? Слышу периодически - в передачах, от общих знакомых, хоть я и оборвала почти все связи, но все равно, периодически кто-то возникает. Тем более я сейчас делаю мюзикл со звёздами, ну и понятно, что тусовки пересекаются.
Поёт, чего ей. Вскоре после моего ухода вышла пара её песен, говорили - для меня. Я рискнула послушать только через годик, ну что тебе сказать - накатило снова, чуть не померла. Точно в цель, как всегда.
Видела её в каком-то телешоу, похорошела, волосы отрастила. Говорят, все так же невыносима, непримирима, неисправима.
Все хорошо... Избавиться бы ещё от той самой картины, которая будит меня по ночам: её рассветные хрустальные глаза, чёлка падает на один глаз, и хрипловатый голос прямо в ухо: "Давай убежим?"...
И знаешь, Юлька, все не зря. Наверное, ради этого и стоит жить - зная, что у тебя это было, вот на этом гибельном градусе, когда или в бездну, или в пламя - один фиг, все равно тебе хана. Она - мой огонь, мои медные трубы. И может быть, я не стала бы собой, нынешней, не умела бы сейчас ценить, и прощать, и отдавать - не пройди я сквозь это жерло. Она меня выковала из пламени, сама того не желая, и научила быть и фанатично преданной, и безжалостной к тому, кто не прав, и внутренне-свободной... Любить научила - вопреки всему.
Я только теперь поняла, о чем слова той песни:

"Так вот почему я в тут страшную зиму
Осталась жива..."

Пойдём. Я посажу тебя на такси. Нет, сама прогуляюсь, надо проветриться, Софи ещё просила хлеба. Ага, давай, друг, счастливо, ждём в воскресенье.

"И все это тайна двоих, умноженных Богом на два...
Так вот почему я в ту страшную зиму
Осталась жива..."

25 ФЕВРАЛЯ 2016 КРИСТИНА ВОЛКОВА

Ссылка:

Смотрите также