КВИР - Мания

Мания

Я стоял как помешанный и всё не мог отвести от него глаз. Какая же мания!

Я бы всё отдал, чтобы оказаться с ним обнаженным на двуспальной кровати. Или пустынном пляже. Или насмерть заколоченном сарае, где о нас не знала бы ни одна живая душа.

Возвращаясь вечером от друзей, весь в своих думах, под хорошим коньячком, я замедлил шаг у открытого школьного окна на первом этаже. Под классическое адажио в ре миноре школьницы прилежно заучивали па - переступали с ноги на ногу, чередуя с подъемом на полу пальцах, сопровождая всё это наклонами головок из стороны в сторону. Так трогательно. Я поднялся на пригорок и затерялся в белых цветах акаций - эта дислокация дарила мне прекрасное превосходство - мне был виден класс от пола до потолка, я же оставался полным невидимкой.
Нимфы выгибали спины, тянулись лицами вверх, хмуря бровками, были не по-детски сосредоточены. Одна из девочек, жгучая брюнетка, могла быть цыганкой или итальянкой, выделялась на фоне бездонно черными глазами и красиво очерченными бровями. В ее ушах поблескивали золотые серьги с массивными красными камнями, явно не подделки.

Но засмотрелся я в окно вовсе не из-за малюток в нежных пачках.
Учитель танцев.
Тонкий, хрупкий, чувственный, бледный, изящный. Небрутал, но и без малейшего намека на женственность. Даже в обдрипанно-дырявой футболке цвета хаки и светло-серых закатанных штанах, он выглядел совершеннейшей скульптурой эпохи Возрождения.
Я бы много отдал, чтобы эта майка не висела балахоном, а была взмокшей и супероблегающей. К черту майку! Я бы всё отдал, чтобы оказаться с ним обнаженным на двуспальной кровати. Или пустынном пляже. Или насмерть заколоченном сарае, где о нас не знала бы ни одна живая душа. Не очень короткая шевелюра с длинной челкой добавляли учителю мальчишеского шарма. Я бы дал ему лет 24-25.

Я отодвинул ветку, продолжая наблюдать.
Девочки начали подпрыгивать - кто в лес, кто по дрова - отталкиваясь двумя ногами, во время которого ноги, быстро, как ножницы, скрещивались по несколько раз. Но получалось у них неуклюже-тяжеловесно.
Тогда молодой человек остановил урок словами: "Это что за стадо слоников?" и, встав у палки, показал, как правильно это нужно исполнять.

Так я услышал его голос. Ни манер, ни жеманности. Не бас, конечно, но очень приятный юношеский баритон. Во-вторых, в нем не было ни капли нарциссизма. Зал был одним сплошным зеркалом, даже потолок, а он лишний раз даже не взглянул на себя. Он был божественен, и не мог не знать этого.

Я представил, как урок закончился, школа опустела, а я, тихо подкравшись сзади, одним сокрушительным хуком сбиваю его центр тяжести, валю и всей 98-килограммовой тушей распластываю его, подминаю, подчиняю. Мои руки крепко держат его руки, мои ноги крепко прижимают его ноги. "Ты мой! Ну-ну, малыш. Цыц, я сказал! Чувствуешь, как бьется мое сердце? Послушай, блять, как оно бьется! Покорись!".
Мои костяшки сильно бы разбили его нежный чувственный рот. Я целую его кровоточащий язык, пью его, а он смиренно смотрит на отражение в потолке, как я неотвратимо снимаю с себя брюки.
- Не надо, - шепчет он. - Пожалуйста. Не нужно. Сюда могут войти!

Я стоял как помешанный и всё не мог отвести от него глаз. Какая же мания!
На моих глазах выступили слезы - осознание, что нам никогда не суждено быть вместе убивало. Какие кисти, запястья, лодыжки, поясница... Если бы я ему не понравился тет-а-тет, если бы он начал сопротивляться, выказал неприязнь или хуже того, отвращение, я бы запросто сломал его тонкую шейку. Я бы не смог принять его отказ. Мне стало страшно, и я быстро ретировался взволнованный домой.
Дома вспышка наваждения приобрела более конкретные очертания. Папиком его я не мог стать - финансы не те - но подавить, шантажировать, укротить, взять хитростью; почему бы и нет.

Назавтра уже днем я на разведку зашел в школу. На выходе меня сразу встретил охранник, спросив, куда это я направляюсь.
Я сказал, что моя дочка ходит в соседнюю школу, но она очень бы хотела заниматься в вашем танцевальном кружке.
- Вы о Вацлаве? - лицо охранника, смягчившись, засияло. - Он наша местная достопримечательность!
"В А Ц Л А В - какое имя!!!" - обалдел я.
- Вон на доске висит его объявление, проходите, пожалуйста.

Я подошел к информационной доске. "Мамы и папы, а также их маленькие доченьки! Время свершений не за горами. Жизель, Кармен, Принцесса-лебедь, Айседора... Хотите, чтобы ваши талантливые девочки затмили Плисецкую и Уланову? Легко! Вацлав Медведев - лауреат пяти престижных международных премий и народный артист России - к Вашим услугам".
"Народный артист в 25 лет?!" - озадачился я. Внизу был его номер телефона. Я сфотографировал объявление и, поблагодарив охранника, вышел.

Через два дня вечером я снова стоял, как на посту, у школьного окна.
Девочки, собравшись в круг, сидели на коленях. Вацлав принес небольшой вентилятор с прикрученными к решетке красными лохмотьями, и когда поток воздуха развевал эти лепестки, было очень похоже на пламя костра.
Дети, как сирены с цветами в волосах, кружились в хороводе, ныряли друг другу под руки, вырисовывая замысловатый орнамент из тел, потом остановившись, начали кружиться в другую сторону. Что-то в этом было гипнотически-странное. И тревожное. Девочка-цыганка встала в центр, а "костер" словно обжигал ее босые ноги. Девочке завязали глаза и рот.
"Шабаш? Сжигание ведьмы?" - вдруг осенило меня. - "Что это за такая милая постановка?" - недоуменно подумал я.

На мгновение я увидел, как ноги "ведьмы" оторвались от пола, и она зависла в воздухе. Левитация длилась мгновение, а может несколько минут. Я не понял. Я не понял, как взял телефон и набрал Вацлава. Я хотел потянуть еще неделю-две, подготовиться, попить еще успокоительного. Но мания была сильнее меня.
Бедное-бедное сердечко стучало, как умалишенное и я просто боялся, что захлебнусь в потоке бессвязных слов. Гудок. Да у Вацлава на звонке стояла мелодия Жоржа Делерю - какой же он умничка! - я чувствовал, что влюбляюсь в него все сильнее. Преподаватель извинился перед детьми - гудок - которые даже не заметили его отлучения, снова начали вести хоровод вокруг "костра" - гудок - и вышел в соседний кабинет. Мое сердце колотилось, как у марафонца при финише. Вацлав не стал включать свет, - а только настольную лампу. Гудок...............

- Алло? - в моих ушах все еще стояла мелодия Камиллы Делерю.
Я набрал полную грудь и выдохнул на одной ноте:
- Здравствуйте, можно услышать Вацлава?
- Это я, добрый вечер!
- Добрый. Дело в том, что моя дочка учится не в вашей...
- Да, да, я знаю. Алексей, тот, что охранник, рассказал мне всё про вас.
- Вот как, - я растерялся и не знал, что сказать.
Вацлав улыбнулся:
- Как зовут вашу девочку?
Я подошел вплотную к окну. Увидеть меня он не мог - в комнате горел свет, а на улице было ни зги.
- Софья, - сказал я абсолютно наугад. Я приложил ладонь к стеклу и зажмурился.
Вацлав искренне рассмеялся:
- Вот так-так. Мою дочь тоже зовут Софочка.

И тут я услышал вопль. Я перевел взгляд в соседний класс, и мне показалось, что пламя от вентилятора не бумажное, а самое настоящее. И что Софья превратилась в живой, распадающийся на куски обожженной плоти, факел.
Но как только девочка услышала свое имя (хотя как она могла его услышать?), она рассмеялась (видения пожарища как не бывало!) и побежала в кабинет к отцу.
- А вот и моя девочка! - Софья села отцу на колени и некстати уставилась в окно.
"Вот так-так", - подумал я. - "Значит, он не гей. Ну, или, по крайней мере, ЕЩЕ не гей. Или, может, би..."

Неожиданно за моей спиной залаяла собака, и Вацлав услышал в трубке тот самый лай. Напрягшись, он, возможно, догадался, что, собеседник на другом конце находится немного ближе, чем казалось. Софья с серьезным лицом подошла к окну.
Я быстро опустился на корточки, втянув голову в плечи.
- Вы, простите, откуда звоните? - спросил недоверчиво Вацлав.
- Извините, мне нужно идти, я вам перезвоню.
Я постоял еще некоторое время и медленно на затекших ногах отполз от окна. Софья приложила ладошку к следу, оставшемуся от моей ладони, и нарисовала на его месте пламя. И все время, пока я по-партизански почти плашмя, отходил от школы, мне чудились два черных буравящих глаза.

В следующий раз я снова стоял на пригорке перед раскрытыми окнами. Танцев не было - Вацлав проверял домашние задания.
- Здравствуйте, Вацлав. Не отвлекаю? - сказал я в трубку.
- Нет, конечно. Вы так и не представились вчера.
- Извините. Я Мирослав.
- Очень приятно. Как поживает ваша Софа?
- Приболела немножко.

Меня возбуждала полная власть. И полное его неведение. Он даже не знает, что говорит с кем-то в десяти шагах от него, он не знает, как я выгляжу, даже не догадывается. Я бы мог пройти мимо его носа, и он бы даже не понял, что говорил все время со мной. Одно это безумно возбуждало.
- Знаете, вы очень симпатичный, - неожиданно вырвалось у меня. Я не собирался себя выдавать, по крайней мере, на этом этапе.
Всё остановилось. Звуки погрязли в ватной тишине. Я замер, закусив губу, ожидая любой реакции - панику, что он выйдет из кабинета и больше никогда не заговорит со мной. Он может даже вызвать охранника!

Вацлав молчал.
И через минуту хладнокровно произнес:
- Мы знакомы?
- Нет еще...
Вацлав отложил ручку. Я чувствовал, как он хочет посмотреть в окно, но не может или не решается.
- Значит, мы виделись?

- Мы видимся сейчас.

Вацлав медленно встал из-за стола, направился к двери (сейчас он позовет охранника, сейчас он навсегда уйдет из моей жизни!) и... закрыл дверь на ключ.
И впервые медленно посмотрел в окно.
Закат прятался по углам, окрашивая кабинет в бордо. Его атлетичное тело сквозь шелковую белую сорочку пульсировало в дымке кровеносных сосудов. Внутренняя яремная вена. Сломанная игла дурмана - ни туда, ни сюда. Наружная сонная артерия. Рак крови. Абсент по капиллярам. Атипичный синдром. Яд любви бесповоротно, окончательно сметая всё на своем пути, близился к финальному пункту назначения...

И тогда Вацлав снял рубашку.
БОЖЕ МОЙ, КАКОЕ ТЕЛО!
Я вытащил телефон и начал его снимать. Еще. И еще. Эти снимки будут моей гарантией, моим ордером, моральным правом, что он не отвертится, когда мне приспичит, когда я позову его в ночи. Он МОЙ!
Но зачем он это делает? Он не может быть так наивен? Или все-таки он Нарцисс - в глазах подглядывающего.

Неожиданно в дверь постучали. Вацлав вздрогнул:
- Алексей Федорович, вы? Все в порядке, я еще немного поработаю.
Я догадался, что это охранник обходит этажи школы.
- Хорошо, - послышалось за дверью. - Долго не сидите! Спокойной ночи.
- Не волнуйтесь, спасибо.
"Чертов старпёр", - подумал я.
- Вы рядом? - с чувством сказал Вацлав в трубку.
- Я всегда рядом.

Вацлав, глядя в ночь, обслюнявил большой и указательный пальцы и начал крутить свой левый сосок.
- СИЛЬНЕЕ, - сказал я хрипло.
Вацлав застонал, приоткрыл рот.
- Пожалуйста... - сказал Вацлав, то ли умоляя, чтобы я смилостивился или стал еще жестче.
Кусты рядом зашелестели и я, вовремя спрятавшись за оградой, увидел охранника Алексея.
Что за??! На его лице не было ни шока, ни удивления. Пока Вацлав ласкал себя, Федорыч начал мастурбировать, пока не кончил. И было заметно, что делает он это не впервой.
"Вот же старый извращенец!".

- Вам понравилось? - сказал ничего не подозревающий Вацлав в трубку.
- Очень, - в ту ночь я даже не подрочил, не было настроения.

Через пару дней занятие снова отменили. В кабинете находились Вацлав и его маленькая дочурка. Вацлав сидел перед зеркалом и красился. И делал он это виртуозно. Легкий флюид, тональный крем, пудра шариками, шпонжи, куча других баночек. Тушь, тени, помада, накладные ресницы.
Я видел, как он медленно и неумолимо превращается в красивую сногсшибательную женщину. А ведь раньше я не замечал в нем никаких женственных черт.
Девочка, сидя позади, заворожено смотрела на метаморфозы отца. Вацлав надел очень искусный длинный парик, неотличимый от настоящих женских волос, облачился в черное с блестками платье. Девочка сняла с себя красные серьги и с любовью вдела их в папины уши.
- Теперь ты захочешь стать как Кейтлин? - грустно спросила девочка, явно подразумевая американского спортсмена, сменившего пол на женский.
- Ни за что! Это просто игра!
Последним аккордом Софья, встав на пуантах на диван, пшикнула у потолка каким-то ароматом. А Вацлав без разбега, с пол оборота, очень легко, прыгнул в полном шпагате в эпицентр парфюмированного облака.

К школьному крыльцу подъехал новехонький Бугатти цвета слоновой кости. Вацлав сел внутрь, дверь захлопнулась.
И прежде чем машина тронулась, Вацлав посмотрел прямо в гущу деревьев. На меня.
Лицо сфинкса, кажется, было виноватым. Оно как бы говорило "прости".

Я не знал, что делать, мне хотелось выть и орать. Из машины вдруг на всю мощь вырвалось лазаревское: "You're the only one, you're my only one, unforgettable, so unbelievable..."
Мда, богатые люди так предсказуемы в своих вкусах...

Я через заднее стекло видел, как какой-то высокий красивый мужчина целует моего нежного мальчика, и одну за другой стирал с телефона его обнаженные снимки.