КВИР - Когда-то я любил гения

Когда-то я любил гения

...он был писателем. Молодым и наивным сербским писателем. Его первый роман провалился с треском, а критики лишь пожинали плоды его неудач.

Все было слишком тривиально: я перебрал с алкоголем, а он уговорил меня выйти на свежий воздух. Отдышаться. Его рука обхватила мою талию, и мы вместе поплелись, спотыкаясь на паркете.
Внизу я сел на бордюр и опустил голову. Он закурил.
- Тебе плохо? - его бархатный голос еле пробивался сквозь мою размытую реальность. - Тебе чем-нибудь помочь?
- Сядь рядом.
Он сел. Я положил руку на его плечо и что-то начал говорить. Он - что-то отвечал. Зимний воздух Белграда одурманивал. Вокруг была тишина.
Такси подъехало через двадцать минут. У меня не было сил, чтобы попрощаться с именинником, G., а так именно его звали, это сделал за меня. Потом я назвал адрес, куда он привез мое хилое тело, рассчитался с таксистом.
В моей маленькой скромной квартирке царил бардак. Он убрал вещи с кровати и попросил меня лечь спать.
На следующее утро я проснулся от мелодии телефона. Не моего. И голос, который ответил, тоже был не мой. Это был G. Он примостился на маленькой софе в гостиной, укрывшись тонкой простынкой.
- Добро утро, - я увидел его милую улыбку.
- Добро, - ответил он и, подобрав ноги, закутался еще больше.
- А что ты тут? Там кровать большая.
Это был не намек. Я даже не имел в голове никакой пошлой мысли к этой фразе. Просто - ему бы было лучше.
Я сварил кофе. В холодильнике были печенья и горький шоколад. Потом были разговоры. Час, два, три. Мы разговаривали три часа. Узнавали друг друга. Но его я знал лучше, чем он представлял себе.
...он был писателем. Молодым и наивным сербским писателем. Его первый роман провалился с треском, а критики лишь пожинали плоды его неудач. Потом были еще книги, которые продавались с трудом. Но он продолжал писать, будто знал, что главный его роман впереди.
Так вот. Когда он уходил в тот вечер, обнял меня и сказал:
- Я жду тебя завтра в кофейне, что на углу. В двенадцать.
На завтра, ровно в двенадцать часов, началась моя новая жизнь. Именно "на завтра" появилась искра, которая разожгла огромное пламя (как бы глупо это ни звучало).
Мы стали встречаться. Гуляли по вечерам, ужинали. Завтракали, обедали. Мы не говорили друг другу громких слов, не делали резких движений. Мы упивались идиллией, которая казалась нам бесконечной.
Не помню дня, но утро было ранним. Не мое. Он проснулся, как только солнце показалось на горизонте. Я - часом позже, и первое, что увидел - его, рьяно печатающего на компьютере.
- И что не спится тебе в это время? - грубым, еще сонным голосом я спросил.
- Дописал.
- Что дописал?
- То, что не мог дописать. Книгу.
- Ты мой гений, - я улыбнулся, даже не придав этому выражению никакого значения; это, скорее, была ирония.
Спустя три недели G. позвонил мне на работу. Я заканчивал перевод одного американца, оставалось несколько страниц.
- Рукопись взяли!
Вечером мы пили виски. В одном из ресторанов. Потом долго гуляли по улицам Белграда. И уже далеко за полночь мы приехали ко мне домой.
- Это все ты, мой муз, - шептал мне на ухо.
- Да брось, ты просто гений! - наивно, правда?
Двенадцатое марта я обвел черным маркером. В квартире было слишком тихо: как-никак пять утра, я просидел за переводами почти сутки. G. спал еще, я периодически поглядывал на него, стараясь увидеть легкий штрих гениальности. Потом я вышел из квартиры, спустился в булочную, что была рядом с моим домом и открывалась в семь утра. Там купил несколько его любимых штруделей и два круасана, столь любимые мною. Когда я вернулся домой, G. встречал меня, укутавшись в одеяло.
- Ты где был? - спросил он и тут же рухнул на кровать.
- Ходил за завтраком нам.
Чашка кофе, два апельсиновых фрэша, круассаны и штрудели. Мы угваздали джемом одеяло и подушку. Так я пытался накормить его, а он - меня. Это было самое прекрасное и самое ужасное утро в нашей совместной жизни.
В одиннадцать раздался звонок. Это был его издатель.
- Сколько? - он не расслышал цифру.
За два часа работы книжных магазинов его новый роман скупили весь. А это 25 000 экземпляров. Я не знаю, что для этого сделал издатель, но факт был на лицо.
- Не может быть такого, - продолжал он. Но голос в трубке ответил - "может".
Он сбросил вызов, а через секунду раздался второй звонок. Это была журналистка Аннэта, она просила дать интервью. Потом позвонили еще трое.
- А я представлял фразу "проснуться знаменитым" совсем по-другому, - сказал я ему, поджав уголки губ. - Это печально все, G.
В тот же день он поехал в издательство, где подписал два контракта. Ему выплатили первый серьезный гонорар, а это почти девятнадцать тысяч долларов.
И все.
Жизнь его, да и моя превратились в книгу. В книгу ужасов. Он был одержим мыслями, был взят в плен словами. Он попросил у меня разрешение переехать ко мне, чтобы творить.
- Я за тебя боюсь, - внутренне мне было страшно, ведь я знал, что делает с человеком слава. Но согласился.

<...>

Вы когда-нибудь видели, как пишут книги? Когда он, писатель, пытаясь отыскать нужную форму, в секунду перебирает сотни слов; он смотрит на них со всех сторон, отбрасывает в разные стороны, давая жизнь лишь единицам. Он филигранно заковывает смыслы, не дав ускользнуть даже оттенку. А потом, мучаясь и допивая очередной бокал виски, падает от бессилья.
Я просыпался по ночам от звуков трескающихся кнопок на клавиатуре, пытался уложить это дитя литературного порока спать, но безуспешно. Он продолжал писать и пить. Виски.
В один из дней я вернулся домой в третьем часу ночи. Он, облокотившись на стул, спал. На экране монитора мигал курсор. А выше - слова, слова, слова.
- Иди в спальню, - я взял его за плечи и попытался поднять.
- Нет, он должен умереть... - бред был рядом с ним.
- G., иди спать. Хватит.
В эту ночь он уснул под моим боком. Он был тих, я не слышал его дыхания; моя рука, обхватив его грудь, чувствовала биение сердца. Он был жив.
Вторая его книга вышла через три месяца. И снова лидирующие позиции в рейтинге, и снова деньги, и снова слава. Он начал пить еще больше. Так он успокаивался, его мысли, взрывавшие мозг, на немного исчезали. А потом снова возвращались. Все повторялось снова и снова. С утра и до вечера, с вечера и до утра.
Он уставал настолько, насколько можно устать сверхчеловеку. И те редкие интервью, что давал он по электронной почте, я полностью писал вместо него. Он даже их не читал, он был безразличен ко всему этому. У него были другие заботы - его книги.
G. превратился в убийцу себя. Он не ел сутками, не разговаривал (даже со мной), не спал. Я несколько раз пытался его уговорить сходить к врачу, чтобы тот выписал ему лекарства, но G. смотрел на меня бешеными глазами и говорил - я не болен, Я НЕ БОЛЕН!
Наутро его очередного триумфа, спустя год, меня не было рядом. Лавры он получал на конференции сербских писателей. Он упивался, как Парфюмер Зюскинда, одержимостью.
Вернулся из аэропорта он глубокой ночью следующего дня. Его привезли, и некий Марк помог занести нетяжелый его чемодан. Я читал Гёте, когда дверь распахнулась и улыбчивый G. произнес:
- Это Митрий. Это Марк.
Я протянул руку невысокому парню.
- Созвонимся, - его последнее слово в адрес G.
Я закрыл дверь.
- Я так устал, хочу в душ и спать, - он попытался меня обнять, но я увильнул от него. - Что такое?
- Ничего, - у меня не было желания говорить с ним.
- Как ничего? Я же вижу.
- G., иди в душ и отдыхай, мне нужно поработать.
Мы не разговаривали сутки. А вечером он ушел. Взял ноутбук и ушел. У него была своя квартира в двух кварталах от моей.
Я ему звонил. Целый день, но он не брал трубку.
Когда я стучался в его дверь, соседка напротив уже разглядывала меня.
- Здравствуйте! - я кивнул.
Она тут же зашла в квартиру и закрыла дверь.
Мне никто не открыл, но я набрал снова его номер. Услышал мелодию звонка за дверью. Я еще раз постучал.
- Открой на минуту.
- Тебе лучше уйти, - голос за дверью сказал мне, но это был голос не G.
Я ушел. Потому что устал, потому что нужно было уйти. Так бы - неминуемая смерть. Было паршиво, и G. приходил несколько раз пьяным ко мне, вымаливал прощение, но я ничего не хотел слушать. Он плакал, как ребенок, говорил, что будет лечиться в клинике, что больше не будет ничего писать. Что он болен, что ему трудно. Что он стал параноиком. Что жизнь его - настоящий ад.

<...>

Да, жизнь была адом даже для меня, ведь прожить два года с гением, а именно таким я его считаю и по сей день, было слишком мучительно.
- Будет лучше, если ты уедешь, - говорил мне Питер, психолог, к которому я часто ходил после расставания с G.
Уехал. В Россию спустя три месяца.
Больше я ничего о G. не слышал. Он мне не звонил. И не писал. От него ничего не осталось, кроме воспоминаний. Воспоминаний о том, что когда-то я любил гения.

Иллюстрация Claudio Bindella

22 ДЕКАБРЯ 2015 ДМИТРИЙ КУТОВИЧ

Ссылка:

Смотрите также

#ЗНАКОМСТВА, #ОТНОШЕНИЯ, #ПРОЗА

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Наступает лето! На охоту выходят борцы за нравственность и полиция

"Гормон любви" окситоцин в буквальном смысле лечит разбитое сердце

Раньше считалось, что окситоцин помогает нам испытывать только чувства привязанности, эмпатии и доверия. Однако вырабатываемый гипоталамусом мозга "гормон любви" в буквальном смысле "склеивает", то есть восстанавливает клетки сердца.

Долго и счастливы: как построить отношения, которым не страшен кризис

Бывает ли в реальной жизни "жили долго и счастливо"? И если да - что для этого нужно сделать?