КВИР - Как Мересьев

Как Мересьев

Филипп смотрел в голубые глаза Кирилла и мечтал, что когда-нибудь они останутся вдвоем на далеком диковинном острове...

Кирилл и Филипп все выходные решили посвятить выпивке. Рано утром в пятницу они сели в душный автобус, набитый молчаливым людом, и отправились в загородный дом к Кириллу, взяв целый ящик ничем не примечательной водки. Кирилл и Филипп были платоническими любовниками, а поэтому их не страшили похмелье, помойный запах изо рта и мерзкие, как спрессованная мокрая вата, мешки под глазами.

Впрочем, никто из них особо не любил водку и каждый по отдельности через определенный интервал времени задумывался, почему из всего алкоголя выбор пал именно на нее. Кирилл считал водку депрессивным напитком. Филипп знал, что в подпитии начнет говорить гадости, а потом ему станет плохо.
- Давай отныне будем, как Дионисий! - сказал Кирилл по прибытии, пытаясь найти хоть какой-то смысл в самом ближайшем будущем.

После этой странноватой (как и все намерения Кирилла) фразы они пустились в пляс. Остановить их могла одна лишь усталость. Филипп робко держал Кирилла за талию, а тот в ответ покрывал его щетинистые щеки поцелуями и норовил залезть шершавым языком ему в ухо. Кирилл любил вкус ушной серы, потому что его мама работала на кондитерском заводе и периодически воровала вареную сгущенку, замотанную в плотный полиэтилен. Филипп не любил, когда ему лезли в ухо, потому что однажды оглох, переболев свинкой. По этой причине они часто ругались, но обиды друг на друга не держали, потому что боялись скатиться в бытовые условия прозябания.

Когда ласки преображались в неприметное и пошлое свинство, Филипп жалобно с наигранной робостью попросил:
- Станем, быть может, призраками?
Он мечтал все детство превратиться в полупрозрачное существо, которое нельзя ударить и довести до состояния плача. Когда призрачность окутывало сознание мальчишки белой простыней, он на ходу сочинял факты из истории Древнего Рима, которые никто не мог подтвердить (а поэтому все верили).

Сразу после призрачной декларации Филиппа оба молодых человека разделись и накинули на свои тела белые простыни, достав их предварительно из потрепанной кожаной сумки. Они водили хоровод вокруг горящего мангала, прыгали по траве, словно были игривыми зайчатами в разгар весеннего влечения, произносили выдуманные слова, не принадлежавшие ни одному языку мира.

Филипп норовил снять простыню с Кирилла и увидеть его обнаженным. Но тот считал себя непозволительно толстым и поэтому стеснялся своего тела при свете дня. Филиппа это расстраивало, потому что он любил своего друга таким, какой он есть. Его природную полноту в своем воображении он пытался компенсировать мнимой добротой.

В один момент они сели друг напротив друга и решили просто помолчать. Филипп смотрел в голубые глаза Кирилла и мечтал, что когда-нибудь они останутся вдвоем на далеком диковинном острове и будут в сезон дождей укрываться белыми промокшими простынями. Тогда тело Кирилла будет просвечиваться под этой влажной вуалью и можно будет оставить отпечаток ладони на нем.

Может быть там они перестанут питаться мясом и начнут сажать деревья, плоды которых окажутся сочными и сладкими. Филипп ненавидел все, что связано с мясом мертвых животных и запахом крови. Однажды узнав, что у девочек кровь стекает по ногам каждый месяц, он навсегда зарекся как можно реже трогать кожу их рук и прочих частей тела.

Кирилл, когда был вне настроения, заставлял Филиппа поедать жирные куски вареной свинины и внимательно следил, чтобы тот пережевывал не менее тридцати раз.
- Понимаешь, там много белка. А если не будет белка, то сначала сломаются кости, а потом сгниют твои белые зубы.
Из-за любви к белку Кирилл боготворил сперму Филиппа. Филипп же рассматривал секс как нечто низменное и был не согласен с теорией пансексуализма, которую до конца еще не осмыслил.

Наступила ночь. Костер будто бы увеличился в размерах, став похожим на сошедшее с неба языческое божество комфорта.
- Пошли охотиться на ежей, - вдруг предлагает Кирилл.
Филипп в ответ кивает головой и берет в руки армейский фонарик в зеленом металлическом корпусе (этот фонарик за неделю до смерти подарил ему дедушка).

Вдвоем они открывают скрипучую калитку и, освещая путь ярким пятном искусственного света, идут в лесную чащу. Минут десять ползая в зарослях папоротника, они матерятся, давят дождевых червей и ломают ветки кустов малины. И вот, уже практически разочаровавшись в этой абсурдной затее, они все же находят одного колючего обитателя леса - упитанного белогрудого ежа. А затем и второго - более крупного и старого на вид.

- Он старый, потому что не боится людей. Все старики не боятся смерти, - наверняка сочиняет Филипп.

Кириллу не важны его слова. Сначала он гладит колючие клубочки лезвием ножа, потом наносит между ними только ему понятные руны.
- Пора! - командует Кирилл.

Как следует замахнувшись, он вспарывает животы ежей. Затем лакает кровь и давится смрадными потрохами. Посмотрев на лицо Филиппа, он рассмеялся с набитым ртом, издав при этом серию звуков, подобных мерзкому мышиному писку.

- Как Мересьев, - проглотив, говорит Кирилл. Утерев губы простыней, он кашляет.

В этот момент Филипп видит кровавый отпечаток его губ на простыне и понимает, что начинает ненавидеть своего единственного друга.

Фото Pedro Ivan

14 ЯНВАРЯ 2015 АНДРЕЙ ДИЧЕНКО

Ссылка:

Смотрите также