 |
|
Как говорил Хамураппи
Самому красивому из них, похожему на античное божество или на слегка повзрослевшего ангела...
 В чистом поле блядуны Пацанов ебали, В жопу, в рот, туды-сюды, Прям, заколебали! Парень он был просвещённый, учился лучше всех в комнате, очень любил историю, особенно древнюю. О, великий Хамураппи! Я не буду больше грабить И не буду воровать, Буду пацанов ебать! Понятно, все, даже самые мелкие, про то, что пацаны друг друга, зная прекрасно, относились к этому, как к чему-то страшно зазорному, на хуй, совсем запредельному, среди них никак невозможному: и по утрам, и по ночам, во сне и наяву они тёлок ебали-ебали, переебав и попку, и репку: по хуям текло и в щели тёлок попало. А пацанов? Подколоться и посмеяться. Раз, два, три, четыре, пять! Вову выпало ебать! Подходи по одному И вставляй хуй в рот ему! Если будет маму звать, Жопы будет всем лизать! А жили они в большой светлой недавно побеленной комнате, где пахло ещё не мужиками, но уже не мальчишками, комнате пацанячьего корпуса, расположенного в дворянской усадьбе начала позапрошлого века, отгороженного от девичьей части, пустой, ремонтирующейся годами, расположенной в противоположном крыле, отделённой торжественным центром здания с колоннадой, парадной лестницей, занятым администрацией и больничкой. Усадьба, став с тех давних дворянских пор, частью города, как-то умудрилась в него не вписаться и отторгнутостью ментальной, и отгороженностью заборной, и ещё чем-то, невидимым, но ощущаемым, может, и не зрением-слухом, но чем-то подспудным, как вызревающее желание любви, которое, вопреки глупым рассуждениям пацанов, не только в яйцах, но и в других местах, в том числе, и в душе, которой, как известно, не существует: выдумка, глупость, пустое. Чем старше становились, тем больше хотелось, и теперь дрочили без перерыва: ежедневно, раза по два, дней восемь в неделю. Вдруг, ни с того ни с сего вскакивали и удалялись, пытаясь это делать неторопливо, слегка прикрывая рукой заметное вздутие, постаравшись незаметно из тумбочки выудить полосу туалетной бумаги, которой в уборной не было никогда. Не то чтобы своего спермоиспускания парни стеснялись, но вот поди ж ты, о тёлках толковать - это одно, а доить себе хуй - всё-таки стрёмно. Хотя, если подумать... А подумать им было чего. Они ведь слышали, как по ночам Чересполосин, ангел и божество, как-то ногами там трётся, и у него не получается ни хуя. Они ведь понимали, что он, их товарищ и брат, мучается и втихомолку страдает. Не от того, что ни рук, ни родных нет у него - с этим за жизнь успел он обвыкнуться, приспособился даже, а вот дрочить без рук - как к этому приспособишься? Каждый думал об этом. Но никто другому слова сказать не решался. И как-то вдруг, случайно - попробовали бы подстроить, точно ни хуя бы не получилось - долбанув по паре пива на брата (Чересполосина как раз не было в комнате почему-то), кто-то решился. Было темно, но свет не зажигали - короче, сказал то, о чём думали все. Сказал - прорвало, решили бросить жребий: кто первый. Короче, хули пиздеть, пацану хуёво, значит, кому, как не им, сделать брату пиздато. Первым выпало Витьке, тому, что без левой ноги от колена. Жребий жребием, короткая спичка короткой, но всем жребий показался неправильным. Мало ли что они порешили, важно, решиться ли ангел принять братскую помощь: он ведь пацан, а не пидор. Тут грубый Витька никак не годился. Потому снова стали пиздеть и допизделись: Никол, тот, у кого не было вовсе руки, что для дрочки совсем не сподручно - рука устаёт, зато самый располагающий, числившийся Серёгиным корешом: кровати рядом с самого-самого детства и всегда помогал одеваться, даже трусы. Короче, забили: в другой раз, когда появится пиво, нажраться, по очереди встать и уйти вроде поссать, оставив Никола с Серёгой - пусть разбираются. Разжиться пивом долго не удавалось. Так что жизнь текла по порядку. Утренний стояк - завтрак - школа - обед - пиздёж и уроки - ужин - дрочка - и в койку. Но долго ли, коротко, пиво явилось, зашипев, тепловатое, вспенилось и немного пролилось или, можно и так: пролилось. Обрубками выше локтя Серёга-красавец бутылку ко рту подносил, пил со всеми и со всеми смеялся, а потом, когда один за другим стали допивать и подниматься, чтобы ссать и с хуем играться, помрачнел, на пацанов не слишком дружелюбно косился, будто те виноваты, что бык, хоть и классный, но совершенно не дойный. Никол тоже смурнел, но дума другая его, полупьяного, донимала. Как? Что сказать? А если пошлёт? А если ударит? Ногой или головой боднёт - такое классно у него получалось. Сейчас, вот-вот, останутся вдвоём, наедине. И - ? Не то чтобы раньше об этом не думал, но сколько голову ни ломал, не складывалось. Будь что будет. Попытка не пытка. Не святые горшки обжигают, и не только гомики хуй другу дрочат. С этой трезвою мыслью, когда остались наедине, слегка пьяненько что-то пробормотав, придвинулся - он не отъехал, рука вяло на треники соскользнула - не отодвинулся, слегка покопалась, полапала - не помешал. Короче, через минуту, не вытерпев, Серёга, брызнув, застонал и задёргался, а ещё через день они, улучив момент, лёжа сосали друг другу и, всхлипывая, дрожали от счастья. В эти мгновения из миллионов побелок древние амуры, натягивая луки и писёныши выставляя, белопопо сверкая неёбанно, шикарно, широко белозубо и красногубо улыбаясь, со стен и потолка выступали, смеясь заливисто радостно, весело молодо, нагловато и беззастенчиво. Насобачились и в уборной, засранной и вонючей, стены - Камасутра сплошная, приспособились и в рот, и в попу, яйца болтались колоколами, вызванивая подступающую сквозь радость беду - обхохочешься, обкончаешься, но что было делать: они хоромы себе не выбирали. Даже когда были не вместе, думали друг о друге: вставал, и было весело и не одиноко, оказалось, что и здесь, в старом доме дворянском, дрочить вовсе не обязательно. Конечно, вороньё суетилось и каркало неподалёку, но кто из счастливых на это внимание обращает? Счастье длилось и длилось, злобная холодно ущербная вечность под ногами не простиралась, длилось долго-долго, почти бесконечно, до поры до времени, пока не застукали. А до тех пор окружающие, кроме трёх пацанов в одной комнате с ними, на корешей глядя, дивились, одни завидуя, другие радуясь, и те и другие тщательно поправляя там, где угадывалось то, что должно было угадываться, дивились, думая о том, что каждому своё, как говорил Хамураппи, таинственный и очень далёкий, о котором была только пара строчек в учебнике.
19 СЕНТЯБРЯ 2021
|
М. ЗЛОЧЕВСКИЙ
Смотрите также
 #ИНВАЛИДЫ
|
  МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
|
|
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
|
* КВИР (queer) в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный". |
