КВИР - Ирония фарта. Глава первая

Ирония фарта. Глава первая

Знаешь, о чем я думаю сейчас? Ты удивишься. Нет, ты действительно удивишься, и, быть может, тебе придется даже посмеяться от души над моей наивностью. Мне до боли хочется снова увидеть тебя.

Я сидела в комнате, не помню, что в этот момент делала. Он вдруг вбежал в комнату и сказал что-то вроде: "Сейчас отомщу тебе". Он схватил меня и начал раздевать. Потом прислонил меня к стене - и я почувствовала страшную боль. Он был во мне. Он насиловал меня.

Хотя бы еще один раз в жизни. Посидеть с тобой в коротких перерывах между репетициями, попивая кофе из этих ненавистных пластиковых стаканчиков. Наверное, я эгоист и думаю, что этого мне хочется больше других, но, извини. Я всегда стеснялся сказать тебе, что ты замечательная. Но не скажу тебе этого уже никогда, и всегда, всю жизнь буду ругать себя за то, что не сделал этого.
Мечтаю снова увидеть тебя, сидящей за роялем. Чтобы твои руки коснулись клавиш - и совсем не детские тревоги вырвались из тебя, облаченные в язык музыки. Это был бы твой вопрос всем нам, понятный и без слов, но который так и остался бы без ответа. Ответа, который ты ждала. В той поддержке, тепле, которую ты так ждала, но не дождалась. Но жизнь научила тебя ничего не ждать и не требовать, а надеяться только на себя. Это слышалось и, поверь, слышится сейчас в твоей музыке и в том, что ты делала и к чему прикасалась. И не только слышится, а явственно ощущается. Ощущается, как тогда, в нашу первую встречу. Мог ли я тогда слушать тебя чуть внимательнее? Конечно, мог. Прости, если какие-то слова или подробности я упустил. С каждым бывает.
Если бы я только мог что-то изменить. Хотя бы что-нибудь. Так сейчас думает каждый, кто знал и любил тебя. И любит до сих пор. И будет любить всегда. Но что мы можем изменить? Ты сильная, ты все смогла - а мы все слабы, и так ничтожны, что всегда скупились на комплименты, на похвалу, а подчас и просто на внимание. Но, ты пойми, такова на самом деле жизнь артистов, ты сама к этому так стремилась.
Я искренне надеюсь, что ты сейчас счастлива. Да и на что я вообще сейчас могу еще надеяться? Хотя, нет. Я просто уверен, что ты счастлива, что у тебя все получилось и сложилось, где бы ты сейчас ни была. Просто иначе и не могло быть. За все те испытания, что выпали на твою долю, ты заслужила счастье. Прости, ком подступает к горлу. Почему я так и не решился тебе всего этого сказать?
Что осталось после тебя? Радость и тепло, боль и горечь, несколько сотен фотографий и воспоминания. Воспоминания, с которыми я живу, которые со мной каждый день, каждый час, каждую минуту, каждое мгновение. Песни, музыка. И то, что мы нашли в твоем компьютере. Скажи, почему ты никогда не показывала этого, не давала послушать?
Что я могу сделать для тебя сейчас? Очень немногое. Хранить воспоминания, как можно бережнее, не давая памяти упустить сколько-нибудь важные детали. Да, чуть не забыл. Ты вела дневник. Я помню часть из того, что там было написано. Сейчас, к сожалению, дневника уже нет, не существует. В чем-то есть и моя вина.
Но я знаю, что могу пусть немного, но искупить ее. Знаешь, я решился рассказать твою историю. Правдиво, ровно так, как было все на самом деле. Я не писатель, совсем не писатель. Но знаю, что никто этого кроме меня не сделает. Только прошу тебя, помоги мне вспомнить кое-какие детали. И я попробую восстановить те места твоего дневника, которые врезались в мою память так, как острый нож врезается в дерево.
Помоги - и не уходи. Я закрою глаза. Хотя бы пару минут... Если сможешь...

1

Натали родилась в один прекрасный день в начале зимы 1989 года в самой обычной ленинградской семье. Обычной, если не считать ряда обстоятельств, достойных упоминания хотя бы ради того, чтобы понять многое из того, что произошло далее. Не бывает так, чтобы родители были в крайней степени бездарными, а у них вдруг взяло и родилось талантище. Или, наоборот, в талантливой семье вдруг появилось нечто совершенно бесталанное и заклеймило этой самой бесталанностью своих одаренных предшественников.
Так было и с Натали. Отец - художник, мать преподавала русский язык и литературу. И не только преподавала, но и неплохо в ней разбиралась. Собственно, как неплохо разбиралась и в музыке, и если бы не стала учительницей, то наверняка бы сделала неплохую карьеру в роли аккомпаниаторши или даже сольной артистки.
Они жили на окраине города, на границе городской и сельской местности, в небольшом кирпичном доме и, в общем и целом, были счастливы, как счастливы бывают те, кто, наплевав на жизненные перипетии, может позволить себе выкроить пару-тройку часов для того, чтобы послушать музыку или углубиться в чтение.
- Натали, не хулигань, дай папе поработать, видишь, папа рисует, - Анастасия часто наблюдала, как дочь пытается подражать отцу и пробует ему помочь. - Иди сюда, возьми карандаш и бумагу, рисуй тоже.
- Ты моя художница! - Сергей взял дочку на руки. - Вот вырастешь, наверняка художницей станешь!
- Вот новость, - Анастасия широко заулыбалась. - Ты представь, Сереж, в доме будет еще одна творческая натура.
- И что? В этом есть что-то плохое?
- Да нет, ничего. Просто я уже слышу эти споры об искусстве.
- О чем? - Сергей не уловил, на что намекает жена.
- Знаешь, ты много раз говорил, что не потерпишь в доме критиков. А представь, дочь подрастет, наберется ума-разума, станет приверженкой какого-нибудь ультрамодного течения. И что? Плакали твои натюрморты, - Анастасии такие разговоры определенно нравились, и она сейчас не была намерена так просто сдаться.
- Ну, а может, я одумаюсь и тоже стану каким-нибудь абстракционистом? Знаешь, Репин тоже гуашью выделывал порой такое...
- Не верю, тебя уже не переделать!
- Да ты что! Вот новость! Не знал, - Сергей посадил Натали себе на плечи, она смеялась и тянула руки к потолку.
- Не переделать, мне же не удалось - каким ты был, таким остался, как в той песне поется...
- Каааким ты быыы-ыл, таааки-им остался-яяя, - Сергей начал было тянуть песню, но Анастасия его оборвала.
- Вот-вот, о чем я говорю. Как был ребенком, так и остался.
- А ты о чем-то жалеешь? - голос Сергея стал чуть более серьезным.
- И не подумаю, - засмеялась Анастасия.
- И все же, каким ты видишь будущее нашей дочери? - Сергей снял Натали с плеч и усадил за стол.
- Я думаю, что литература и живопись уже есть в ней, она получила это от нас, у нее этого не отнимешь, согласись.
Сергей одобрительно улыбнулся и закивал головой.
- Пусть она попробует себя в том, что не сложилось как следует ни у тебя, ни у меня. Ты же тоже ходил в музыкальную школу?
- Ой, ну ты вспомнила, не было такого...
- А у нее будет, - Анастасия вдруг на несколько секунд замолчала. - Все, хватит, я устала думать и вообще, идем пить чай, быстро!
Тот воскресный разговор трехлетняя Натали, само собой разумеется, не запомнила. Она даже не поняла, о чем спорят родители. Да и была ли в этом необходимость? Выбирай она сама свой путь - если бы такая возможность вдруг представилась - что-то вряд ли бы изменилось. Может, другими были бы какие-то детали, незначительные подробности, иначе сложились обстоятельства, но в любом случае главным осталось бы одно - музыка.
Родители не ошиблись и в другом. Натали рано начала читать, прекрасно рисовала, и в том, и в другом значительно опережая своих сверстников. Впрочем, многие, практически все ее сверстники в столь нежном возрасте еще не задумывались серьезно о том, чего хотят в жизни. А Натали как-то перескочила эту важную ступень. Она уже с самого раннего детства стала стремиться к тому, что доставляет ей радость, что лучше всего получается. Видя успехи дочери, родители, конечно, удивлялись, но видели в этом определенную закономерность, списывая все на их личные усилия по воспитанию чада. Конечно, в этом им было трудно отказать. Но было в Натали одно важное качество - целеустремленность. Именно оно в любом возрасте, в любом положении и при любых обстоятельствах наделяет жизнь смыслом и не дает его потерять.
Однажды Натали слышала, как родители как обычно о чем-то спорили, и потом на кухне тихонько спросила:
- Мам, а почему папа несчастлив с тобой?
- С чего ты взяла? - Анастасия, как педагог, была непробиваема по отношению к различным странным детским вопросам, но здесь насторожилась.
- Он сам тебе об этом сказал.
- Нет, Натали, он такого не говорил.
- Нет, говорил, мамочка, я все слышала.
- Зато не слышала я...
- Нет, слышала, он говорил это тебе, и ты тоже слышала и ответила что-то ему.
- Что я ответила? - Анастасия пододвинула стул и присела на него.
- Я не помню, но что-то ответила. Отвечай, почему он несчастлив?
- А, всё, я поняла. Папа сказал, что я - его несчастье, - Анастасия пыталась понять, чем эта фраза так задела его дочь.
- Да, скажи, почему, - Натали начала понемногу успокаиваться, наверное, догадываясь по реакции матери, что не все так страшно на самом деле, как звучало в разговоре.
- Понимаешь, дорогая моя, папа имел в виду, что если бы у него не было нас с тобой, то, возможно, он стал бы знаменитым художником.
- Так это же хорошо, правда?
- Что хорошо?
- Быть знаменитым художником.
- Не знаю, дорогая, не знаю...
- Почему не знаешь? Ведь тогда у него было бы много денег, и он бы смог купить себе новый мольберт и новые рамы...
- Глупая ты еще, - Анастасия гладила кончики косичек дочери. - Такая глупая.
- Я не глупая!
- Нет, глупая. Ну, посуди сама. Был бы у папы новый мольберт. И денег бы было много-много. И что? У него бы не было нас с тобой. Никто бы не готовил его любимые голубцы, не проливал бы краски на ковер, не мешал бы работать по выходным...
- ...А он сам всегда начинает меня щекотать, я пугаюсь и случайно проливаю краски.
В дверях послышались шаги. В кухню вошел Сергей, подошел к плите и потянулся к чайнику.
- Ну что, мои принцессы, бегите смотреть!
Натали особенно любила моменты, когда папа заканчивал очередную работу, картину или просто небольшой рисунок. Перед этим проходили томительные часы ожидания, когда он наносил последние штрихи, мысленно оценивая, получилось ли то, что он задумывал, или требуется снова и снова доводить полотно до совершенства. Наконец, когда все Сергея устраивало, он говорил: "Прошу на вернисаж".
Натали бежала наверх, в мастерскую, иногда опрокидывая на своем пути этюдники или даже стулья, чтобы своими глазами увидеть то, что сотворил ее папа.
- Ура, я первая, - кричала Натали.
- Первая, первая, только не надо так орать, - просила Анастасия, поднявшись следом и на ходу вытирая руки кухонным полотенцем.
Через несколько минут в комнату, превращенную в небольшую мастерскую, заходил Сергей, держа в руках чашку чая.
- Нравится?
- Ага, - Натали то подходила к картине поближе, то отходила от нее.
На этот раз на небольшом полотне были изображены цветы, обычные полевые цветы. Казалось, что можно протянуть руку и собрать букет.
- А я видела такие цветы у озера. Помнишь, мы там сидели в траве и смотрели на стрекоз? Ты для меня это нарисовал? - спросила Натали, почти уткнувшись в картину носом.
- Нарисовал для тебя, конечно для тебя, мое золотце.
- Значит, эта картина моя?
- Картина твоя только сегодня. Завтра я ее унесу, - отрезал Сергей.
- Ну, пап...
- Натали, ты уже большая и должна все понимать. Месяц назад к нам приезжал дядя, помнишь? Ты с ним смотрела картины. Так вот, он эту картину уже купил, - сказал Сергей и отхлебнул чаю.
- Как он ее купил, если она здесь? - искренне удивилась Натали.
- Вот так и купил. Рассказал, что должно быть изображено на картине, какого примерно она должна быть размера, заплатил мне за нее. Завтра я заберу ее и отнесу ему, - спокойно объяснил Сергей, допивая чай.
- Это нечестно, это мои цветы.
- Натали, не капризничай. Цветы твои, а картина - того дяди, - Анастасия не любила, когда ее дочь расстраивается, тем более по пустякам.
- Знаешь, - обратился к жене Сергей, - если этому странному типу понравится работа, то он закажет еще, так, гляди, и заработаю немного.
- Ты постарайся, очень прошу тебя, в сентябре фрукты начнутся, Натали надо хорошо кушать, чтобы не болеть потом зимой. А у меня зарплата только в октябре, - Анастасия старалась в такие приятные минуты не говорить о серьезных вещах, а поэтому перевела разговор.
- А ты мне покажешь, где растут эти самые цветы?
- Покажу, мама.
- Собирайся, идем. Мы соберем их и засушим, и эти цветы будут с тобой всегда.
- Даже зимой не завянут? - удивленно спросила Натали.
- Даже зимой, милая.
Они быстро собрались и пошли к озеру, где на больших лужайках за дорогой были заросли чертополоха, дикой гвоздики и лютиков. А отец Натали, оставшись дома в тишине, спокойно пил чай и грунтовал холст под новую картину. Шло лето 1995 года.

2

Родители Натали часто уезжали вместе по делам, иногда отправлялись к кому-нибудь в гости. И тогда Натали оставалась вместе с дядей, братом мамы. В отличие от Анастасии Рудольф был беспокойным, неуравновешенным человеком, не любил детей, да и к сестре подчас относился крайне пренебрежительно. Однако Анастасия всерьез считала, что родственников не выбирают, что они такие, какие есть, и точка. Рудольф недолюбливал Натали, и она отвечала ему тем же: не то, чтобы она хулиганила, нет. Как все воспитанные девочки она старалась лишний раз с ним ни о чем не говорить. Просто заниматься своими делами, играть с куклами, рисовать, смотреть телевизор и не обращать на присутствие в доме дяди ровным счетом никакого внимания.
Рудольфа бесило такое отношение. Он ревновал Анастасию к ее дочери, считая, что сестра чересчур ее балует, а Сергей слишком мягок в воспитании. Иногда на Рудольфа нападала тоска, и он мог сидеть часами, глядя в одну точку и молчать. Бывало, что Рудольф сначала сидел где-нибудь в комнате, разглядывая картины и рисунки, развешенные на стенах, а потом вдруг ни с того, ни с чего вскакивал, начинал бегать по дому и на всех кричать. Однажды в порыве ярости он бросил в Анастасию маленьким графином, стоявшим на этажерке.
- Зачем ты так? - спросила его Анастасия. - Разбил такую красивую вещь.
- Это тебе, так, вот, - пробурчал Рудольф. - Знать будешь.
Анастасия, молча, собрала осколки, а через полчаса Рудольф уже, как ни в чем не бывало сидел на кухне, помогал чистить картошку и рассказывал какую-то смешную историю.
Как ни странно, Сергей тоже старался не обращать внимания на Рудольфа: его более заботило творчество, как он любил шутить, поставленное на коммерческие рельсы. За последнее время он продал несколько картин, и были еще заказы, что при тотальном безденежье, инфляции и прочих малоприятных факторах действительно спасало. Тем более, платили очень даже неплохо. К тому же, Сергей не хотел ссориться с Рудольфом из-за жены. Понимая, что Анастасия любит Рудольфа как брата, Сергей боялся сделать больно, прежде всего, именно ей.
С тех пор, как Натали стала ходить в музыкальную школу, многое изменилось. Она как будто стала спокойнее, но за этим спокойствием скрывалось что-то, что происходило у нее внутри, и было доступно и понятно только ей самой. Для окружающих все это выражалось в том, что Натали вдруг поднимала крышку пианино и начинала наигрывать нечто странное, затем, раз за разом, превращавшееся в отдельные музыкальные фрагменты.
- Тише, тише, не бей так по клавишам, и сядь прямо, - говорила Анастасия в таких случаях, - и вообще, может, порепетируешь этюды?
- Мама, потом, я сейчас играю другое, - серьезно отвечала Натали.
Анастасия не вмешивалась. Спустя некоторое время из комнаты начинали сначала неуверенно, а затем тверже и тверже звучать монотонные этюды из Баха или даже развеселые пьесы Якушенко. Натали всегда стремилась заглянуть немного вперед.
- Милая, по-моему, тебе рано пока это играть.
- Мне нравится, мама. Вот послушай, - и Натали, неуверенно перебирая пальцами, пыталась сыграть что-то интересное на ее взгляд.
Рудольф терпеть не мог моменты, когда Натали садилась за инструмент. Казалось, что вот-вот он сорвется, подбежит, оттолкнет девочку от пианино - и разобьет его вдребезги. С такой ненавистью он наблюдал за Натали, что она отворачивалась и старалась не смотреть на него совсем, а из комнаты выходила боком, тихо-тихо.
Однако Рудольф был сдержан только тогда, когда в доме были родители Натали. Стоило им отлучиться или уехать - и всякие черты спокойствия и взвешенности исчезали с лица Рудольфа. Он не любил оставаться с Натали.
- Снова ты, снова играть с тобой, снова, - Рудольф терял над собой контроль, особенно когда по телевизору не было ничего интересного.
Так и произошло в тот самый раз. Родители уехали, а Натали осталась с Рудольфом в доме. За окном было пасмурно и холодно, снег едва скрашивал пустынный пейзаж за окном - потерявшие листву деревья и еще совсем недавно зеленые полянки. Это было ее первое осознанное воспоминание о жизни, несправедливо страшное, но первое.

Мое первое воспоминание о жизни. Шла зима. Родители куда-то уехали, оставили меня с дядей Рудольфом. Я плохо помню, что произошло. С ним мне всегда было страшно. Даже не столько страшно, сколько просто не по себе. Я сидела в комнате, не помню, что в этот момент делала. Он вдруг вбежал в комнату и сказал что-то вроде: "Сейчас отомщу тебе". Он схватил меня и начал раздевать. Потом прислонил меня к стене - и я почувствовала страшную боль. Он был во мне. Он насиловал меня. Я дико кричала, плакала. Боль разливалась по телу. Я не чувствовала ног. "Кричи, сука, кричи", - говорил дядя Рудольф, кряхтел и тяжело дышал. Все продолжалось минут десять, может, пятнадцать. У меня все болело. Я лежала на кровати лицом вниз и плакала. "Никто тебя не услышит, сука, а ты получила свое, давно нарывалась". Дяде Рудольфу явно было смешно. Потом он ушел в другую комнату, и я осталась одна. Захотелось в туалет. Терпя боль, я сползла с кровати. Уже в туалете я поняла, что у меня кровь. Я испугалась и заплакала снова, как будто это чем-то могло помочь. Ближе к вечеру, незадолго до возвращения родителей, дядя подошел ко мне и сказал, чтобы я не смела ничего никому болтать, иначе он со мной разберется. Мама спрашивала у меня, почему я такая заплаканная, а я ничего не могла ответить, только снова начинала плакать.

Натали пару раз пыталась заговорить с мамой о том, что произошло, но всякий раз боялась, что дядя Рудольф расправится с ней, как и обещал. Постепенно она свыклась с тем, что мысли о том страшном дне будут с ней всегда. Видя дядю Рудольфа, приходившего к ним довольно часто, Натали пыталась спрятаться, уйти гулять, или же садилась за пианино и медленно выводила этюды, подолгу вслушиваясь в каждую ноту. Так она пыталась забыться, отвлечься от своих мыслей и от страха, который жил и рос вместе с ней.
Рудольф продолжал со злобой глядеть на Натали, а она словно не замечала его. Не по годам серьезная, она понимала, что самое лучшее для нее - все забыть. И со стороны могло показаться, что все именно так.
- Натали, о чем ты думаешь? - спросила ее как-то мама, увидев, как та играла на пианино и вдруг о чем-то задумалась.
- Я не знаю, как тебе это сказать.
- Ну, попробуй, скажи, попытайся объяснить.
- Знаешь, мам, я думаю о том, кем я хочу быть.
- А кем ты хочешь быть?
- Не знаю, поэтому и думаю.
Вокруг Натали было столько интересного, что ей хотелось попробовать делать и то, и это, и что-то еще. За что бы она ни бралась, все давалось ей довольно легко. Однажды, когда в мастерской у Сергея собралась компания, и все немного выпили, начались песни под гитару. "Очарована, околдована", "Никого не будет в доме", "Вальс бостон", "Скалолазка". Натали стояла рядом и, раскрыв рот, смотрела на бородатого подвыпившего мужчину, сидевшего рядом с ее папой, и легко касаясь струн гитары, извлекавшего из нее довольно интересные по ее мнению звуки.
- Такого на пианино точно не получится, - подумала Натали и в тот момент, когда бородатый гость отложил гитару, чтобы в очередной раз выпить и закусить, тихонько проползла под столом и вынырнула с другой стороны. Пока все были заняты маринованными огурцами и скромным салатом, стоявшим на столе в большой эмалированной миске, Натали потянула на себя гитару и обхватила ее руками.
- Э, девочка, отдай инструмент, - широко улыбаясь, прикрикнул на нее бородатый папин друг. - Все равно же играть не умеешь!
- Да ладно тебе, пусть нам что-нибудь сыграет, - сказал кто-то из гостей.
Натали провела рукой по струнам, как будто пыталась понять, как это работает - до этого гитару в руках она никогда не держала.
- Отдай дяде гитару, - смеясь, выдавила из себя Анастасия.
Но здесь произошло то, чего все меньше всего ожидали. Натали дернула струны, провела по ним - тынь, тынь, пра-па.
- Очарована-аа, околдована-аааа... - запели в такт за столом.
Натали бросила гитару, снова нырнула под стол, вынырнула у дверей и в ожидании новых песен встала там, где стояла до этого.

Папа часто брал меня с собой на свои прогулки. Мы шли долго-долго. Или даже ехали за город на электричке. Я очень любила эти поездки и походы. Но еще больше любила смотреть, как папа работает. Не спеша, спокойно. Садился куда-нибудь на пенек, или на скамейку, разворачивал свою папку, доставал карандаши. "Вот, Натали, сиди и лови впечатления". Редкие прохожие останавливались, подходили поближе, чтобы посмотреть. "Здравствуйте", - приветствовал их папа. Все бы отдала за то, чтобы снова поехать с ним куда-нибудь. Стоишь тихонько сзади, смотришь. Он рисует медленно, совсем медленно. А отойдешь, отвлечешься, подходишь - и не можешь оторвать глаз. Вечером мама с любопытством рассматривала папины рисунки и по ним пыталась понять, где мы были. Иногда это ей удавалось. Все смеялись, когда она не могла угадать и сдавалась.

Светлые мгновения жизни понемногу скрадывали то чувство тревоги и страха, которые Натали испытывала каждый раз, когда где-то рядом оказывался дядя Рудольф. Но даже когда его не было поблизости, ей казалось, что кто-то за ней следит и отомстит, если она что-то сделает или скажет не так.

3

Натали училась во втором классе, когда отец подозвал однажды ее к себе, посадил на колени.
- Дорогая, у тебя скоро появится братик или сестренка.
- Так братик или сестренка? - поинтересовалась Натали.
- Там видно будет, - улыбаясь, ответил Сергей. - А тебе кого бы больше хотелось - сестренку или братика?
- Мне все равно, мы будем играть, и мне будет не так скучно, когда я прихожу из школы. А еще хоть кто-то будет слушать мои репетиции, - невозмутимо ответила Натали.
Братика Натали назвали Владимиром. С его появлением многое в жизни Натали изменилось к лучшему, как ей казалось. Мама теперь была практически всегда дома. Пугающее одиночество растворялось в детском плаче, тревоги улетучивались, когда Володя сидел рядом и улыбался.
Натали никогда не ревновала братика к родителям. Она была уже вполне взрослой и понимала, что ничего ревностью добиться не удастся, да и смысла в ней нет абсолютно никакого. К тому же, на мысли о подобных вещах у Натали просто не было времени. Она вполне успешно училась в гимназии, учителя часто ее хвалили, хоть она и не претендовала на то, чтобы быть отличницей. Да и занятия в музыкальной школе проходили достаточно результативно. Натали практически никогда не заставляли что-то делать - чаще она сама к чему-то стремилась и пыталась этого добиться.
Помня о том, что с ней произошло, она никогда не оставляла братика наедине с Рудольфом, когда тот изредка приезжал. Рудольф перебрался в США, завел небольшой бизнес, суть которого ни Анастасия, ни далекий от таких дел Сергей не понимали. Рудольф почти забыл о том случае, видимо из-за того, что не чувствовал никакой своей вины.
Натали же на себе познала, что такое боль, предательство, страх и любыми путями старалась сделать так, чтобы окружающие ее - как близкие, так и не очень, как знакомые, так и совершенно посторонние люди - сталкивались со всем этим как можно реже, а то и не сталкивались вовсе.

Я как-то спросила у папы, как у него получается рисовать то, что он видел только один раз. Или вообще не видел. Мне очень хотелось научиться рисовать: и бескрайние луга на закате, и лес, и какие-то очень красивые цветы в вазе, и многое другое. Он мне ответил, что нужно прожить то, что рисуешь. А если не прожить, то не оставаться к этому равнодушным. Я у него спросила, что значит быть равнодушным. А он ответил, что это значит не проходить мимо. Ведь когда хочешь что-то нарисовать, мимо этого чего-то ты не проходишь мимо. Ты останавливаешься и смотришь. Конечно, художнику все равно, сколько ветвей на дереве и сколько на самом деле подсолнухов растет на грядке в соседнем огороде. Но не все равно, что эти ветви есть, и что эти подсолнухи цветут. Они есть, ты не мешаешь им быть. И из их существования черпаешь пользу, радость, выгоду - все, что тебе требуется. А если кто-то вдруг вздумает портить эту красоту, то только ты этому можешь помешать. Ни на кого не надейся, старайся действовать самостоятельно.

Как-то весной Натали пришла домой из школы с огромной царапиной на лбу.
- Так, рассказывай, - Анастасия относилась к жизненным перипетиям спокойно и даже не думала за что-то ругать дочь.
- Вышла я из школы, а там за воротами наши мальчишки по очереди пинают такого худого, в очках, из первого класса.
- И ты решила за него заступиться? - спросила Анастасия, смачивая кусок ваты перекисью водорода.
- Конечно, а как бы ты поступила, иначе?
- Все правильно сделала, дочка, только объясни мне, откуда царапина.
- Мам, я подошла и тоже их пнула так сильно, как только могла.
- Зачем?
- Затем, чтобы отвлечь!
- И отвлекла?
- Да, а тот первоклашка в это время убежал. А они меня толкнули в кусты, обозвали коровой. Я веткой поцарапалась, когда оттуда вылезала, - призналась Натали.
- Прекрасно. Значит, кавалер не остался, чтобы помочь даме или просто поинтересоваться, не получила ли дама каких-нибудь травм, - иронизировала Анастасия.
- А мне все равно, мама, главное, что я не прошла мимо.
Анастасия молчала и думала о том, что Натали придется в жизни достаточно тяжело, так как отзывчивость и бескорыстность - не лучшие качества для человека, живущего в такие суровые времена.
Шло время, все понемногу налаживалось. Сергей достаточно успешно работал, сторонних заказов было тоже немало. Анастасия тоже работала, хоть и зарабатывала гораздо меньше. Натали делала успехи в музыке, такие, что мама как-то долго стояла и слушала, как она играет, а потом поздравила и сказала, что сама она так хорошо сыграть не может. Внешне могло показаться, что все семье дается просто, но только они сами, сидя вечерами на кухне, говорили о том, сколько пришлось работать, чтобы что-то получилось. Осторожные мечты, хрупкие надежды на будущее...

В 2005 году мы всей семьей на Новый год решили поехать в Финляндию. На машине. Устроить себе каникулы, которых так долго ждали. Помню, как долго собирались, все обдумывали, делали документы, планировали, где остановимся, куда сходим, что купим. Кажется, мы предусмотрели все. Только я не предусмотрела, что нужно было не только в музыкальной школе готовиться к отчетному концерту, но и подтягиваться по алгебре. Простудилась, один день не пошла на занятия, и уже ничего понять было невозможно. В итоге перед тем, как мы должны были уезжать, я получила в полугодии двойку по алгебре. Для меня это была катастрофа. Мама расстроилась, но не подала вида. А мне было так обидно! Ведь в моих силах было сделать так, чтобы этой двойки не было...

Дальше то, что происходило, в дневнике Натали было описано достаточно подробно. Но это - очень личное, трагическое, ужасное, а оттого понять что-то по существу там представлялось достаточно сложной задачей.
- Мама, прости меня, - Натали была сама не своя.
- Ничего, Натали, ты исправишь эту двойку. Ведь оценивают твои знания, а не тебя саму. Я знаю, что ты самая лучшая и самая способная.
- Если бы я была самой способной, мам, то не получила бы эту двойку. Ты представляешь, как надо мной подхихикивали!
- А ты не обращай внимания, - Анастасия пыталась успокоить дочь, но понимала, что этого сделать ей не удастся.
- Я испортила себе и вам всем новогодние праздники, - из глаз Натали снова текли слезы.
- Не говори так, мы же знаем, что ты не специально, что все так сложилось, что ты обязательно исправишь эту двойку, и все будет хорошо.
- Нет, не будет.
- Ты не веришь мне? - Анастасия понимала, что с Натали что-то не то, она сама не своя.
- Какие теперь новогодние праздники, когда я вас так подвела. Я помню, что мы договаривались, я должна была учиться нормально и за это мы поедем все вместе отдыхать в Финляндию. А я своего слова не сдержала!
Анастасия думала, что ответить, но внезапно Натали сказала то, что понять было вообще сложно.
- Мам, давай никуда не поедем?
- Почему? Что ты такое говоришь?
- Не хочется мне...
- Ты устала, - Анастасия приложила ладонь ко лбу дочери и заметила, - по-моему, у тебя температура, давай-ка градусник.
- Нет, у меня никакая не температура.
- Отлично, вот и узнаем!
- Мам, не хочу я никакой градусник, - Натали не переставала плакать.
- Так, давай без разговоров, поставишь, посмотрим и решим.
В дверях комнаты появился Володя и удивленно взглянул на сестру, растянувшуюся на диване.
- Мам, твои котлеты подгорают, - сказал он.
- Ой, - спохватилась Анастасия, встала, дошла до тумбочки и из верхнего ящика достала завернутый в салфетку термометр. - Вот тебе градусник, встряхнуть не забудь и давай не капризничай.
Через пять минут Анастасия в сопровождении сына вернулась с кухни, перекинув через плечо кухонное полотенце. Натали лежала на спине, на диване, высоко подняв левый локоть.
- Ну что там, Натали? - Анастасия села рядом, - Давай посмотрим.
Натали достала градусник и, не глядя, передала матери. Возникла пауза. Анастасия вглядывалась в шкалу термометра.
- Мда, тридцать девять и один.
- Мам, может, не поедем, отложим? - Натали взглянула на мать заплаканными глазами.
- Понимаешь, солнце, там уже все оплачено, получены документы, да и когда мы еще сможем все вместе куда-то поехать. Если ты из-за двойки, то забудь про нее. Новый год на носу, грустить совершенно некогда, - Анастасия вновь попыталась успокоить дочь, не особо надеясь на успех.
- Да я знаю, что папа и ты много работали ради этой поездки, - вздохнула Натали.
В этот момент скрипнула входная дверь, послышался шорох, стук ботинок.
- Привет, - крикнул Сергей, - есть кто дома?
- Папа пришел, - Володя бросился к нему. - Пап, все в порядке, мы едем?
- Конечно все в порядке.
- А Натали получила двойку и не хочет, чтобы мы ехали к Санта-Клаусу!
- А ябедничать нехорошо, - Сергей потрепал сына по волосам. - Ну, что тут у вас случилось?
Натали и Анастасия взглянули на него, когда он вошел в комнату, и тут же опустили глаза. Сергей взял стул, пододвинул его к дивану, сел и сложил руки на груди. Это обозначало, что он готов слушать.
- Пап, у меня двойка по алгебре, я не написала контрольную, потом не исправила ее, и в результате так получилось, - Натали начала оправдываться, но поняла, что от нее ждут совсем другого.
- Неужели ты думала, что я буду тебя ругать за двойку? - удивился Сергей. - Это твоя двойка, и я уверен, что ты ее раз-два и исправишь уже в январе.
- Сереж, она предлагает не ехать, - тяжело сказала Анастасия. - И у нее температура.
- Сколько?
- Тридцать девять и одна.
- Да, мои принцессы, - Сергей развел руками - с вами каши не наваришь!
Больше всех боялся отмены поездки Володя. По телевизору он много раз видел, как выглядит резиденция Санта-Клауса, как отмечают Новый год в Лапландии, и искренне думал, что лучше Новый год не встречают больше нигде. Сама Натали тоже давно хотела с родителями и братом побывать в Финляндии на новогодних праздниках. Еще каких-то пять лет назад они и подумать о таком не могли, а здесь все обстоятельства удивительным образом сложились.
- Пап, ну мы точно поедем к Санта-Клаусу? - Володя был в нетерпении, так как отъезд был задуман на завтрашнее утро.
- Подожди, поедем, обязательно поедем, - Сергей погладил Натали по руке. - Не расстраивайся, тебе надо отдохнуть.
Родители и брат вышли из комнаты и осторожно закрыли дверь. Натали задремала. Сквозь сон она слышала спокойный разговор на кухне. Потом вошла мама, разбудила ее, дала какую-то таблетку и приложила к губам чашку с холодным чаем. Натали сделала большой глоток, запила таблетку и снова упала на подушку. Едва слышно часы, но звук их хода казался сейчас невыносимо громким.
Натали редко снились сны. Вернее, она не стремилась к тому, чтобы что-то из увиденного запомнить. Сейчас она видела во сне большую поляну, на которой они с мамой собирают цветы в большой и красивый букет. Светит солнце, но внезапно небо темнеет и начинает идти снег, который укрывает все вокруг.
Проснулась Натали от того, что ей стало холодно. "Который час?", - спросила она сама у себя. Было темно, как бывает темно в это время года и вечером, и ночью, и утром. В доме было тихо. Натали опустилась на подушку и снова попыталась заснуть. Проснулась, как ей показалось, она через час или два, не больше. Было холодно, вдобавок к этому болела голова, и во рту был жуткий привкус. Она привстала. Чуть скрипнул диван.
Открылась дверь в комнату и в нее просунулась голова Володи.
- Проснулась? - спросил он. - А мы уже собрались.
- Доброе утро, вставай, - в комнату вошла Анастасия и включила свет. - Мы собираемся ехать и уже позавтракали.
- Мне плохо, мама, я не поеду, - Натали и вправду выглядела бледной и измученной. - У меня во рту такой ужасный привкус...
- Это от таблетки.
- Нет, мам, от таблетки не такой.
- Давай, возьми, поставь градусник, надо решать, что с тобой делать, - Анастасия встряхнула термометр, который с вечера лежал сверху на тумбочке.
Несколько минут прошли в томительном ожидании. В комнату молча вошел Сергей, молча присел на край дивана.
- Тридцать восемь и восемь, - грустно произнесла Анастасия.
- Натали, давай по-честному, - начал Сергей, - ты хочешь остаться?
- Да, - Натали взглянула на брата. - И, может, вы тоже останетесь?
- Нет, пап, поехали!
- Володя, немного помолчи, сейчас мы все решим, - Сергей повернулся к Натали. - Доча, понимаешь, отменить ничего не получится, нас ждут, за все заплачено, это новогодние праздники, нам повезло, что все удалось так подгадать с поездкой.
- Тогда езжайте без меня, - тихо проговорила Натали.
Родители переглянулись.
- А ты сможешь тут без нас? - вздохнул Сергей.
- Смогу, - ответила Натали.
- Так, давай сделаем так, - предложила Анастасия, - я сейчас схожу к Тамаре Львовне, попрошу ее за тобой присмотреть, вызвать врача, если тебе вдруг станет хуже.
- Да куда уж хуже, - бросила Натали.
- Если такой план не нравится, то предложи свой, - Сергей поглядывал на часы. - Тогда поедем с нами, примешь таблеток от температуры, как-нибудь доедем. А?
- Нет, я не поеду, - Натали откинулась на подушку. - Куда я вам там? Только испорчу все новогодние праздники. А вдруг мне хуже станет?
- Она права, Сереж, - сказала Анастасия, одеваясь. - Я только до соседнего дома и обратно, только бы соседи уже встали.
- Хорошо, мы ждем тебя, - Сергей стал быстро одеваться. - Володя, собирайся, проверим, все ли в машине у нас взято.
Брат, стоя в дверях комнаты, помахал рукой на прощание. Отец обнял и поцеловал. Прибежала мама, сказала, что все будет хорошо, что Тамара Львовна в курсе и зайдет проведать, что еда есть, пельмени в морозилке, лекарства и градусник на тумбочке, поцеловала - и тоже скрылась. Погас свет в коридоре. Скрипнула дверь. С улицы донесся звук заводимого автомобильного двигателя. И опять стало тихо. Предательски тихо.
Так все и закончилось.

4

Натали плохо запомнила те дни. Казалось, что это один день, серый, зимний, холодный, что он тянется невообразимо долго. Пару раз приходила соседка и громко стучала в дверь, очевидно, посчитав, что звонок может испугать спящую девочку. Натали просыпалась, с трудом вставала с дивана и шла открывать дверь.
Тамара Львовна принесла завернутые в бумагу свежие пирожки с капустой. Пока Натали измеряла температуру, сидя на стуле, соседка хозяйничала на кухне, варила пельмени, разогревала чайник.
- Натали, сколько ты там намерила?
- Тридцать восемь и семь, Тамара Львовна, - с трудом выговорила Натали.
- В любом случае тебе надо поесть, а потом снова ляжешь, - сказала соседка, ставя на стол тарелки. - А вилки где?
- Справа в ящике, - бросила Натали. - Да есть-то особо и не хочется.
- Давай, попробуй, - Тамара Львовна положила в тарелку пельменей, выложила на блюдце пирожок, налила чаю в маленькую эмалированную кружку. - Натали, надо поправляться, ведь скоро Новый год, твои приедут с подарками.
Натали отпила немного чаю, с трудом проглотила пельмени. Вкус еще теплого пирожка она не почувствовала. Во рту стойко ощущался странный горьковатый тяжелый привкус, хотя с тех пор, как родители с братом уехали, никаких таблеток она не принимала и вообще ничего не ела и не пила.
- Ну, вот и отлично, - Тамара Львовна явно торопилась домой. - Я зайду завтра, оставляю тебе пирожки, у тебя здесь полно всякой еды, так что если проголодаешься, то вполне найдешь, чем перекусить.
Закрыв за соседкой дверь, Натали снова улеглась на диван и заснула. Ей снова снилось лето, та самая поляна, только мамы рядом не было. Щебетали птицы, рядом жужжали шмели и проносились над головой стрекозы. Но она была одна, совсем одна. Набрав огромный букет полевых цветов, она направилась в сторону дома, открыла дверь, вошла на кухню. Затем нашла трехлитровую банку, налила в нее воды и поставила букет на середину обеденного стола. В доме не было никого.
На этом сон заканчивался. Натали проснулась только на следующее утро, когда уже рассвело. Она встала и подошла к окну. На улице медленно падал снег, в снегу было все вокруг, кроме снега, казалось, нет ничего. И только из-за деревьев, окутанных снежной пеленой, словно ватой, тоскливо выглядывало маленькое желтое солнце.
Послышался стук в дверь.
- Соседка, - подумала Натали и нехотя пошла открывать.
За дверью действительно стояла соседка. Рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий милиционер. Натали успела заметить его огромное брюхо и то, что он одет совсем не по-зимнему.
- Натали, нам надо с тобой поговорить, - Тамара Львовна буквально втолкнула девочку в дом, за ней вошел милиционер и закрыл дверь.
- Значит, тебя зовут Натали, - милиционер сел рядом с ней на диван. - Значит, ты никуда не поехала?
- Видите, я с температурой, плохо мне, - Натали начала нервничать. - Зачем спрашиваете?
- Понимаешь, - начал милиционер, - фамилия моя Волков, майор Волков.
- Натали, ты должна приготовиться, быть сильной, - Тамара Львовна села рядом с другой стороны.
- Что-то произошло, да? - Натали начала, кажется, понимать, что случилось нечто страшное.
- Понимаешь, мы тебя искали там, так как по документам ты тоже ехала с семьей, - волнуясь, сказал милиционер. - С семьей.
- Что случилось? - Натали подпрыгнула на диване. - Говорите сейчас же!
- Держись, Натали, ты осталась одна, - произнесла Тамара Львовна и обняла Натали за плечи. - Такое горе!
В глазах Натали потемнело. Майор Волков говорил что-то о стечении обстоятельств, о том, что Натали тоже могла там оказаться. О том, что на заснеженной трассе водитель встречного "КамАЗа" не справился с управлением и тяжелый грузовик буквально смял машину, где ехали ее родители и брат, что шанса выжить у них не было никакого. Милиционер попросил Натали разрешения осмотреться в доме и найти кое-какие документы, на что она просто указала на большой ящик в шкафу, стоявший напротив, где родители хранили все бумаги.
Кто она теперь, когда никого из близких нет? А может, это ошибка - и они что-то перепутали, а ее родители и брат живы и вот-вот вернутся из Финляндии? Нет, они точно что-то перепутали!

Я какое-то время надеялась, что произошла ошибка, ждала, что они вернутся. Но они не возвращались. Мне сказали, что водитель "КамАЗа" был пьян, но остался жив. На сидении рядом с ним нашли начатую бутылку водки. Через много лет я с ужасом поняла, что тот самый привкус, который преследовал меня накануне их отъезда, был вкусом водки. Хоть я никогда ее не пробовала и даже не нюхала, чтобы узнать, чем она пахнет. Я не могу себе этого простить. У меня было предчувствие, а я не смогла им воспользоваться, чтобы предотвратить гибель самых близких мне людей.

Все происходившее далее в сознании Натали перемешалось, событие следовало за событием. Казалось, что жизнь вокруг стремительно бежит вперед, а она стоит на месте и наблюдает за этим круговоротом, не желая в него погружаться. Натали думала только о том, как все выдержать, о том, как не сорваться, о том, как простить себе самой то, что произошло. Она еще не знала, что самое тяжелое ждет ее впереди, когда она окончательно поймет то, что мама, папа и брат больше не вернутся никогда.
Натали почти не запомнила похорон. На них приехал из Америки ее дядя Рудольф с женой Светланой - неприятной женщиной неопределенного возраста, равнодушной ко всему, что не касалось денег, больших денег. Потом были походы в какие-то инстанции, пара бесед с милиционерами и с тем самым майором Волковым, что сообщил ей тогда трагические новости. На время Натали забыла и о школе, и о музыке, и обо всем, что было для нее важным раньше, на что она тратила все свое свободное время.
А в один из дней с Натали заговорил Рудольф со свойственным ему пренебрежением.
- Натали, мы завтра улетаем в Америку.
- Я никуда не поеду, - сказала Натали.
- Поедешь, да и у тебя никто не спрашивает, - усмехнулся Рудольф. - У тебя просто нет выбора, мы с тетей Светой оформили над тобой опекунство, теперь мы твои папа и мама.
- Не смей так говорить, какие вы мне папа и мама?
- Буду говорить все, что захочу, мне плевать на то, что ты мне ответишь, - Рудольф был совершенно спокоен. - У тебя нет выбора, надо смириться, родителей не вернешь, теперь мы твоя семья. Ты наша дочь, все документы в порядке.
- Но я хочу остаться здесь!
- Ха! - Рудольф был удивлен. - Ты поедешь в Америку, Натали. Будешь жить с нами, и мы станем семьей.
- Да мы не станем семьей, - Натали села на стул и положила руки его спинку. - У меня другая семья и вообще другая жизнь.
- Нет у тебя другой семьи, забудь это, девочка, забудь. Я и тетя Светлана - это теперь твоя семья, а будешь сопротивляться - я найду способ с тобой справиться, ты меня знаешь!
- Слышал тебя бы сейчас мой папа, он бы такое устроил, - пробурчала Натали.
- Что? Что ты сказала? - Рудольф начинал выходить из себя. - Да этот сопляк ни на что не годился со своими картинами и разговорами о всякой дребедени.
- Ненавижу тебя.
- Что ты там говоришь, дрянь? - Рудольф подскочил, размахнулся и со всей силы ударил Натали по лицу, - Чтобы я не слышал больше от тебя ничего такого. Ты собираешься, едешь с нами в Америку и попробуй только сделать что-то не так. Мы и так приехали и торчим здесь уже вон сколько времени. Ради тебя, дрянь, слышишь? А у меня там деньги капают.
- Ненавижу тебя, - повторила Натали, закрыв руками лицо.
- Оставь ее, пусть обдумывает свое поведение, - на крики из соседней комнаты пришла Светлана. - Помоги мне лучше с вещами, я не лошадь.
Рудольф посмотрел на Натали безумным, ничего не выражающим кроме ненависти взглядом, и вышел. У Натали было несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Что делать? Если бы только мама или папа были рядом, они бы подсказали. Ничего, без паники. Что я могу изменить? Кто мне поверит? Поверят, что я не хочу выбраться в Америку к дяде-бизнесмену, в его шикарный коттедж? Смешно! Об этом многие только и мечтают. Все документы у него есть. Действительно, кто меня спрашивает?

В самые важные и тяжелые моменты своей жизни я чувствовала его присутствие, его помощь. Он рядом, он любит меня и хочет помочь мне. Замечательный, красивый парень. Обнимает меня за плечи, гладит, шепчет на ухо что-то. Только я не могу разобрать, что. Вот и тогда мне казалось, что я в комнате осталась не одна. Это придало мне сил, не позволило упасть духом, не разреветься, остаться собой. Думали ли родители, что дядя может так подло со мной поступить? Наверное, нет. Они были замечательными добрыми людьми. Хотя, почему были? Они всегда со мной.

Натали направилась в свою комнату, раскрыла дверцы шкафа и стала медленно собирать вещи.
- Не возись, много хлама не бери, - сзади стояла Светлана, жевала жвачку и внимательно рассматривала комнату. - Ну у тебя и клоповник! А это зачем?
- Это папка с моими рисунками, я возьму ее с собой, - спокойно сказала Натали.
- Ладно, - согласилась Светлана, - только запомни: ты - никто. Слушаешься и подчиняешься. И никаких фокусов!
- Может, мне вообще не жить? - бросила Натали. - Не дышать, не двигаться?
- Ну, ты и зараза, сразу видно, что тебя совсем не воспитали, не научили себя вести и уважать старших, - Светлана подошла почти вплотную. - Ничего, ты привыкнешь к тому, что вести себя надо нормально, привыкнешь.
Светлана отвлеклась на разговоры с Рудольфом, и в этот момент Натали проскочила в комнату родителей. На стенах висели знакомые с детства картины, на столике у кровати стоял большой белый будильник. Стрелки его замерли. Натали не пугала тишина. Она села на край кровати и просидела так пару минут.
- Где ты ходишь? - послышался откуда-то издалека голос тети.
- Я собираю вещи, сейчас приду, - крикнула в ответ Натали, а сама осторожно, стараясь не шуметь, выдвинула маленький ящик, скрытый под столиком. Рудольф уже все обшарил в доме, но до этого ящика он вряд ли бы добрался.
В ящике лежали мамины любимые носовые платки и деревянная шкатулка, больше похожая на коробочку из-под конфет. Натали открыла ее и вздрогнула. Там лежали аккуратно сложенные купюры по пятьдесят и сто долларов. Натали оглянулась и, стараясь не шелестеть, пересчитала их. Тысяча сто долларов.
Натали сложила купюры и спрятала их в носовой платок. Платок стал неестественно пухлым. Натали нервно гладила его рукой, потом взяла второй платок и положила сверху. "Сойдет", - подумала она и выскочила из комнаты. В коридоре стоял дядя Рудольф.
- Зачем ты туда ходила? - отчеканивая каждое слово, спросил он. - Что у тебя в руках?
- Носовые платки, я сумку собираю, - ответила Натали и уверенно шагнула по направлению к своей комнате.
- Я не разрешал тебе никуда идти, - сказал Рудольф. - Запомни, что отныне у тебя нет ничего своего, ты еще слишком мала.
- Ничего, скоро я вырасту, а там посмотрим.
- Вот и посмотрим, - согласился Рудольф. - Посмотрим.

Мне не хотелось в Америку. Что я там забыла? Чужие люди. Дядя Рудольф, которого я ненавидела. И все же ничего поделать с этим было нельзя. Пока нельзя. Но определенный план у меня уже созрел. Просто надо было выждать. Прошло совсем немного времени с того момента, как я потеряла семью. Теперь я одна с дядей Рудольфом, заступиться некому. У него все схвачено, но это не значило, что я смирилась. Нужны были силы. Я чувствовала невидимую мне поддержку. Даже поднимаясь по трапу самолета, я представляла, что он держит меня за руку и летит вместе со мной. Летит, чтобы не отпускать меня одну и не дать мне там пропасть.

Продолжение следует.

20 МАЯ 2016 АНТОН ТАРАСОВ

Ссылка:

Смотрите также

#ЗНАКОМСТВА, #НАСИЛИЕ, #ОТНОШЕНИЯ, #ПРОЗА, #СМЕРТЬ

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Наступает лето! На охоту выходят борцы за нравственность и полиция

"Гормон любви" окситоцин в буквальном смысле лечит разбитое сердце

Раньше считалось, что окситоцин помогает нам испытывать только чувства привязанности, эмпатии и доверия. Однако вырабатываемый гипоталамусом мозга "гормон любви" в буквальном смысле "склеивает", то есть восстанавливает клетки сердца.

Долго и счастливы: как построить отношения, которым не страшен кризис

Бывает ли в реальной жизни "жили долго и счастливо"? И если да - что для этого нужно сделать?