КВИР - Икона

Икона

Мечта о старом, сказочном и бесконечно буржуазном городе, где принц и нищий находят (зачеркнуто) обретают друг друга...

, лучше в обратном порядке.
И пусть задом наперед (простите, мальчики) было уже сотню раз. Мне все равно. Так лучше. Чувствую. Знаю.
Как в Memento с Гаем Пирсом, которого пузатенькие американские good as you почему-то называют гей-иконой. А меня хоть к кремлевской стене ставь и грози самым натуральным из напалмов - не поверю. Ни за что не поверю, что округлая грудь с маленьким соском, six-pack-барельефом и крутые плечи делают из человека гей-икону.
Мой главный герой (фи, какая пошлость!) не пожелал назвать имени, а другого имени я ему не дам. Плата за искренность. Пусть будет просто "он". Тем более это правда. Он рассказал мне свою историю, которая куда важнее его паспортных данных.
История эта достойна романа. Поэтому будет много запятых.
Кстати, имя он сменил. Растворился в толпе чопорных швейцарцев.
Я с ним не спал. Не имею привычки ложиться на одну простыню (а она у меня всегда ярко-красная!) с каменными изваяниями.
Одна ночь при свете алюминиевого торшера.
В штанах и креслах.
В штанах на чреслах и в мягких креслах.
Я что, старею?..

Я возил его по городу. А он вспоминал свой родной язык, вспоминал свою страну, свою Москву...
Дома. Кофе.
Он не был в России ... (пропущено, намек на возраст) лет. Вдруг приехал. Ностальгия? Говорил, что нет. Дескать, праздное любопытство. Верить или не верить не хотелось. Хотелось слушать. И молчать.
У нас оказались общие знакомые. Как всегда, кто-то с кем-то учился, кто-то с кем-то переспал, да мало ли, что было...
Я чувствовал каждую складочку на флизелине кресла. Он справа наискосок. Я вжался, я пропал.
Я тоже растворился. Пылью в его судьбе.
Следующим утром он улетел домой в Цюрих.
Домой. К Францу.

Франц. Это полное имя. Шатен. Почти рыжий. Среднего роста и возраста. Историк. Преподает. Был когда-то женат, был когда-то отцом. Но в другой жизни и в другой стране. Где и когда - не важно. Они встретились на Фуншале. Как в карамельных сказках. Неделя на переглядывания. Вечер на коктейли в баре. Ночь на зависть соседям. Утро на поговорить и на влюбиться.
Все быстро, времени в обрез, самолеты уже гудят и пахнут топливом. Целовались перед зеркалом. Оказалось очень смешно. Натирали друг друга маслом в душе. "В душе" со всеми возможными ударениями. И говорили, говорили, диалогами, монологами, молча, сквозь сплетенные губы, говорили, пока самолетный запах не стал резать ноздри.
"Я всегда боялся летать, но на этот раз я молился, чтобы самолет упал". Его слова. Понимаю. Сам боюсь. Самолетов и потерь. Чем хорошо, а потом плохо, лучше никак. И сразу. Вру, конечно, но так спокойнее. Да, Франц. Франц. Самолет не упал. Ни тот, ни другой. Франц звонил ему в Москву каждый день. Говорил, что любит. Говорил правду. Которую не могли скрыть ни расстояние, ни помехи на спутнике. И соплей ни-ни: два мужчины на разных концах длинного провода.
Франц рассказывал про одного студента, в которого влюблены все девушки факультета, а он, как выяснилось позже, носит под брутальными джинсами гладко выбритый лобок и девичьи трусики х/б, розовые, с утятами, про погоду в Цюрихе, про порно-сайт, который никак не может доделать, про горы, про маму, про себя. Франц слушал о темноте на Патриарших, о скучной премьере в Большом, о бывших коллегах по плешке, обо всем, о чем не успели и о чем хотели успеть.
Через четыре года они были вместе. Жили вместе. Без легальной регистрации брака. Наслаждались и без того семейным походом за продуктами. Были пугающе счастливы. Купили мотороллеры. Шуршали на них по узким улочкам и набережной, пугали старушек и лебедей.

Лебеди, мотороллеры, пряный шоколад с кардамоном, оперный театр с вентиляцией в ножках кресел, пик Дюфур, белые яхты на озере, соляные ванны в Монтре и кукольный кафедральный собор, чей красный пик в золотых шишечках удивительно похож на бычий пенис, были потом.
Сначала были скучные подробности, подшитые в неподъемную папку документы, всенощные бдения в посольстве, потом - иммиграционные адвокаты, дерущие францевы франки за каждую вежливую улыбку.
Schweiz, Suisse, Svizzera. Швейцарская Конфедерация. Половина Москвы. Надо выучить хотя бы один из трех официальных языков. Итальянский, как оказалось, проще немецкого и французского.
1452 дня переписок, звонков, онанизма ввиду утомительной постельной верности, редких визитов Франца. И, наконец, аэропорт. Вид на жительство. Цюрих. Который, по его мнению, должен писаться только так - Цюрихъ. Дабы соблюсти мечту о старом, сказочном и бесконечно буржуазном городе, где принц и нищий находят (зачеркнуто) обретают друг друга.
Принц спустил все сбережения на родных бюрократов и как-то незаметно успел стать профессором.
Нищий сильно похудел, торопился забыть Москву, выбрал новое имя и неожиданно нашел работу по специальности.

Специальность - психология. Специализация - психология развития и возрастная психология (№ 020412). Здание на Моховой. Рядом с Зоологическим музеем. Символично.
Среди моих 36 любовников (не всех помню в лицо) был всего один гей и один би. Остальные - натуралы.
Есть еще более чудная сказка - поступить в МГУ без экзаменов. Трижды чудная оттого, что деньги на учебу лежали в банке.
Так не бывает: с утра домой на метро, объявление с отрывными фестончиками скалит зубы под надписью "не прислоняться", один бумажный зуб потерян в кармане осенней куртки, потом вдруг найден, разглажен о голый живот, номер телефона, приятный голос, низкий, мужской, потом вдруг длинный стол, над ним - некрасивые лица, и так месяц, два, три, четыре за пять копеек в месяц, замшелый конгресс замшелых очкариков, межгородская олимпиада, коряво сыгранные актерами скандалы, вдруг первое место, жиденькая овация, свет в лицо и (занавес!) психфак без экзаменов.
По поводу факанья психов, пошутите, пожалуйста, сами.
В августе между четвертым и пятым курсом он поехал в Португалию. Навстречу Францу. За июль заработал денег на путевку, вернувшись на панель.

Панель. Голубая. Московская. С сутенером и без. Два года. Еженощно. Латексом об сфинктер.
Били. Не один раз били. Сломали нос, который годами позже был долечен в Монтре. Пускали по кругу в мытищинском гараже, вспенивали сперму в обесцвеченной челке, заставляли сосать каблучок лаковой лодочки 43-го размера, кончать на свадебную фотографию в золоченой рамке, брить волосатую спину, говорить "я тебя люблю" во время оргазма, садиться на милицейскую дубинку, бутылку из-под шампанского и просто драли в дверном проеме, в Царицынском парке, в туалете Малого театра.
"Но знаешь что? Ни одна шлюха в мире не стала шлюхой по принуждению. Можно пойти работать грузчиком, мыть тарелки или задницы стариков. Меня это только сначала пугало, а потом понравилось. Все мы бляди. И ты тоже".
Его слова. И Фрейда. А дальше - народные. Но такие же дословно верные.
Лучшие жены выходят из бывших блядей.
Лучшие бляди - из бывших монашек.
А дальше - мои.
Или из монахов.

Монах, приняв постриг, отрекается от мира. От матери, от семьи, от имени, от работы, от кафельных клозетов, от гамбургеров, приводящих в клозеты той или иной стороной пищеварительного тракта, от перманента, от джинсов в обтяжку, от мыслей обо всем, кроме Вседержащего, и дает три главных обета.
Обет послушания.
Обет нестяжания. Иначе - ненакопительства.
Обет девства. Иначе - безбрачия. Иначе - неприкосновения к плоти.
Он жил послушником при монастыре. Грузил картошку с камазного прицепа, мыл с дустом дощатые крылечки, водил под ручку пожилого игумена. Готовился к постригу в иноки.
Отречься от матери, от семьи и от работы было проще всего. От имени - тоже не сложно. Что в имени тебе моем? Пара звуков, на которые инстинктивно поворачивается голова. Кафельные клозеты были еще впереди.
Он был девственником, хотя уже вполне отчетливо понимал, кто он такой.
У него не было ровным счетом ничего, кроме пахнущей крысами комнаты в коммуналке, пусть и в центре Москвы.
Выполнять чужую волю его учили почти с рождения.
Но постриг он так и не принял.
Батюшка из мирского прихода, низенький и пухлый, посадил его в Volvo, лишил девственности на заднем сиденье из черной телячьей кожи и отвез смазливого и стройного на плешку.
Там он окончательно поверил в то, что Бога нет.
По крайней мере за московскими окнами.

Окна в московском ПТУ № 66 всегда были открыты. Московское ПТУ № 66 выпускало (да и сейчас выпускает) штукатуров-маляров. Нашатырем и краской на каждой пяди московского ПТУ № 66 воняло нестерпимо. Даже зимой открывались форточки, и дети сидели за столами в телогрейках.
Это короткая глава. Потому что тогда он еще не выбирал своей судьбы.
Соответственно и писать не о чем.

Изящной словесной связки со второй главой не будет. Потому что не было в его появлении на свет никакой логики и изящества. Да и сама глава будет еще короче.
Его мать просто не взяла его из роддома.
Из детдома тоже.

Мокрым пальцем выключаю диктофон. Жму руку. Извиняюсь за сырость. Закрываю дверь. И почему-то не падаю в обморок. Просто икона. Без приставки и дефиса.

Фото Jeff Palmer

03 МАРТА 2014 АРТЕМ РОМАНОВ

Ссылка:

Смотрите также

#БОЙФРЕНД, #ОТНОШЕНИЯ, #ПРОСТИТУЦИЯ, #РПЦ

В Польше вечеринка ксензов с сексработником вышла из-под контроля

Несколько священников в местечке Домброва-Гурнича, Польша, заказали на вечеринку мужчину по вызову. Эскортник потерял сознание во время группового секса.

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Бог как невеста: религиозная история гендера

Федор Дубшан на страницах проекта Q-Rated.Space рассказывает о взгляде на гендер в разных религиозных и духовных традициях: от христианского мистицизма до неоязычества.

"Гормон любви" окситоцин в буквальном смысле лечит разбитое сердце