 |
|
Два Раза. Космоопера
Жаль, на звездолётах нельзя пользоваться свечами. В их волшебном свете юноша, спящий на моём плече, наверняка казался бы богом. Впрочем, он и так божественен. Ангел Кахир...
 Магелланцы, хотите взять прожжённого кемпера Лукина голыми руками, тёпленьким? Организуйте ему такой секс с таким мальчиком - и он ваш со всеми потрохами... =1= Так. Так. Так. Так... На столе у генерала Шада как обычно тикает метроном. Старинный, механический. Небольшая пирамидка в корпусе из натурального дерева. Лев Шад никогда не останавливает его. С этим раритетным устройством училась играть на гитаре его дочка. Когда на Артурию, родную планету мою и Шада, сбросили третью волновую мегатонку, он сам как раз был на Драгоне, на совещании у президента. Тут же вернулся домой - и застал мёртвый город: десять миллионов человеческих трупов, погибшие растения и животные, груды сгоревшего электронного хлама... И механический метроном, бьющий живым пульсом посреди превратившегося в склеп дома... К мерному настойчивому тиканью с частотой девяносто шесть всё близкое окружение генерала давно привыкло. А у нас, снайперов, этот звук вообще устойчиво ассоциируется с чем-то важным, инстинктивным: под него Шад учит новичков, ставит им руку, превращает ещё вчерашний гражданский балласт в элиту Космофлота - кемперов. Как сейчас помню голос генерала на первом боевом инструктаже: "Ощущение метра - всё время держи его внутри себя. - Он включил в мой наушник электронную отбивку. - Время изменяется в относительных единицах. Выбери свою единицу, ту, что обеспечит максимальное равновесие, и держи её всегда в голове, в сердце. Даже трахайся с этой частотой. Под метроном тебе волей-неволей придётся взять все свои движения под железный контроль. Слушай себя, сынок. Чётко отлаженный внутренний слух - половина успеха снайпера..." Учить стрелков работать по старинному метроному - это ноу-хау Шада, методика, над которой потешался и откровенно глумился весь пилотируемый космос ровно до тех самых пор, пока кемперы не превратили в сверхновые первые две звезды Магелланова Клана... - О чём задумался, Лукин? Я вздрогнул от его голоса и виновато поморщился: "Извините, задумался..." Словно и не заметив, как сам только что чуть не утонул в молчании, затягивающем стуком метронома, он продолжил: - Берёшься? Другой похожий шанс появится не скоро - Фудзин уходит в противофазу. - Да, слишком лакомый кусок. - Я посмотрел генералу в глаза. Мне всегда было интересно, что чувствует человек, потерявший всех родных и почти ежедневно отправляющий людей на смерть. Смог бы я вот так? Чернота его зрачков, как бы вторя метроному, едва заметно пульсировала - у Шада травма позвоночника, и он вшил себе постоянный анестезатор, а рубить нервные окончания и ставить кевларовый корсет, по сути превращаясь в андроида, не хочет - говорит, что человек, не чувствующий боли, перестаёт быть человеком... - Если ты, Лукин, въебёшь Фудзин... А ты ведь можешь? - Генеральская бровь чуть дёрнулась. - ...То магелланцы опрокинутся на полгода, не меньше - там у них пять баз, два литейных завода, центральный док, самый крупный инкубатор во всём Клане. Я кивнул: - Игра стоит свеч. В глазах Шада совершенно ничего нельзя было прочитать, а он, похоже, видел меня насквозь - пришлось отвести взгляд. - Боишься, - не вопрос, а констатация. - Хочешь жить, сынок. Правильно. Поэтому именно тебе Фудзин и предлагаю - слишком много в последнее время наших железных яиц поджарилось: двенадцать кемперов за три месяца. А почему? А потому, что страх теряют, уверывают в своё могущество и безошибочность. Ты не такой. Всегда, с самого начала был не таким. Я криво усмехнулся: "Сомнительная похвала..." Шад выдержал паузу и продолжил: - Не кривись. Если дали тебе кемперский жетон, значит, ты лучший. А то, что трус, - так это хорошо. Преодолевающий себя трус в сотню раз сильнее и полезнее бесстрашного сорвиголовы. - Заметив, что я всё-таки напрягся от его слов, генерал разрешил своим губам качнуться в подобии покровительственной улыбки. - Без обид, сынок. Из всех наших лишь ты можешь вернуться с Фудзина живым. Имеешь шанс, хоть и призрачный. А мне и Федерации нужны живые снайперы. Ещё долго будут нужны... Если откажешься - пойму. Направление на вахту получишь завтра. А если согласен - то, как обычно, боевая страховка и сто тысяч сверху. Если есть личные пожелания, рассмотрю. Я пожал плечами. - У меня мать на Синей Птице, не смог её уговорить эвакуироваться, а после нашей блокады там воздух по талонам. Можно её вывезти с Красным Крестом? - Конечно. Чего же раньше молчал? - Генерал сделал несколько отметок в напульсном коммуникаторе. - Да она у меня упрямая. Идеалистка. - Бывает, - совершенно без эмоций сказал Шад и нахмурился. - Только напарника я тебе на Фудзин могу дать одного, без запасных, страховать вас некому - у меня сейчас все старики на номерах сидят, выдернуть некого. А желторотик всё испортит. Дихо вышел из госпиталя, надёжный кемпер, его вторым и возьмёшь. Так что скажешь, Лукин? - А что говорить, господин генерал? Фудзин - значит, Фудзин. - Рад это слышать. - Шад набрал в планшете необходимые коды и передал мне флешку. - Изучай. У тебя три дня, Дихо прибудет завтра к вечеру - сразу бери его в оборот. Старт к Тарантулу - восемнадцатого в пятнадцать десять, линкор "Петербург". По плану операции вас с Дихо будут прикрывать лысые - в полёте скучно не будет. Я встал, оправив китель: - Всё понял, господин генерал. Разрешите приступить к выполнению задания? - И щёлкнул каблуками. - Разрешаю. - Шад, конечно, даже не улыбнулся, больше на меня не смотрел, уткнувшись в планшет и быстро перебирая пальцами по сенсорной панели. - Удачи, сынок! - нагнал меня его оклик уже в дверях. За три дня с нуля подготовиться к операции класса А1 почти невозможно. Стало быть, кемперу - вполне под силу. Мы с Сергеем Дихо больше суток не вылезали из симулятора и, не выспавшись, сразу после последнего инструктажа лично у генерала отправились на "Петербург". На борту, проверив, как пристроили наш ястребок и оборудование, отметились у капитана Фаика Касумбейли и, ни с кем не познакомившись, завалились в свои каюты. Чем мне не нравится криосон - всегда, что бы тебе ни снилось, насколько сильно ни захватывало бы сновидение, понимаешь: оно - лишь плод твоего подсознания. Смотришь как бы со стороны, оцениваешь трезво. А жаль. В обычных снах иногда удаётся забыться и почувствовать себя тем, кем тебе действительно иногда очень нужно побыть, пусть даже и не в реале. Только вот увидеть эти обычные сны снайперам удаётся нечасто... Кахир сидит у меня в ногах. Между. Нескладный, долговязый и тощий. Гадкий утёнок. Обнажённый. Пятки нежные, будто у девчонки, ярко-розовые, пальцы на ногах длинные, скульптурные - хоть кольца на них носи. Так бы и облизал каждый. У него сильно выпирают острые лопатки, рёбра не просто торчат под кажущейся восковой кожей, а словно специально демонстрируют себя для удобного подробнейшего изучения. Его тяжёлая голова прижата к моему бедру с внутренней стороны. Ещё минуту назад он хотел взять у меня в рот, попытался расстегнуть мне ремень. Но я не позволил - и он обиделся, прошипел зло: "Я не ребёнок! А ты урод!", засопел сердито, насупился и плюхнулся прямо на пол голой задницей. Чтобы он не замёрз, мне не оставалось ничего другого, кроме как раздвинуть ноги и впустить его в "гнездо" своего тепла. Я знал: если встану и уйду, он из упрямства так и останется сидеть на холодном полу, пока не окоченеет. Это же Кахир! Может хоть сутки просидеть. Заболеет дурачок. Нужно его успокоить, уговорить одеться. Объяснить: прогоняю его не потому, что не хочу быть с ним, а потому, что не могу. Есть такие важные слова: "Правила. Законы. Мораль. Не могу!". Ну как этому влюблённому, недавно вылупившемуся из кокона детства существу объяснить, что пока он слишком юн для секса со мной? Сколько раз ни пытался - правильных слов не находил и срывался на примитивное "Нельзя!". Вот и сейчас обидел его жёстким отказом. А как можно отказать ему мягко, когда у меня от одного взгляда щенячьих, восторженных и одновременно блядских глаз Кахира срывает все тормоза? Вот сейчас грею своим почти целомудренным теплом его, голого, дрожащего, но упрямо цепляющегося за мою ногу и тяжело дышащего мне в штанину недалеко от ширинки, перебираю будто неживыми от сдерживаемого желания пальцами его густые длинные волосы - и едва не таю от жара в паху и груди. Член у меня в бандаже трусов точно в тисках. Мальчик, любимый, да расти же ты уже, блядь, скорее! Сил же нет ждать! Он как-то зажимается под моей рукой, втягивает голову в костлявые плечи, впивается пальцами мне в икру - и издаёт сдавленный стон, переходящий в писк. Ну что ты будешь делать с засранцем! Пока я думал о морали и изображал из себя неприступного каменного истукана, этот извращенец, оказывается, втихаря дрочил себе! И сейчас кончает со сладостной судорогой, тут же, само собой, передавшейся и мне. Провокатор! Убить тебя мало, Кахир! Не зря твоя фамилия - ТТах-ер-Оймэ - переводится с космолингва как "второй шанс" или "счастливчик, везунчик; хват, тот, кто не упустит своего"... Мой стояк оживает, больше никакая сила, ни моё поистине графеновое терпение, ни оннексное бельё, не может сдержать его. Кахир поднимает виноватый влажный взгляд и улыбается так, что я каким-то невероятным чудом не спускаю сей же миг, перед его лицом! Его улыбка победителя и повелителя совсем добивает. Вскакиваю, резко отталкивая Кахира. Оглядываясь, вижу, что он падает. Уже на бегу замечаю на своей штанине его сперму - и кончаю, кончаю, кончаю, словно ныряю в горячую плотную волну. Дышать - больно, не дышать - страшно. Удовольствие распирает всё тело, от стыда горят щёки. И при этом я отчётливо понимаю: Кахир всего лишь снится, а когда завершится программа криосна, мне, взрослому мужику, снайперу, направляющемуся на сверхважное задание, придётся, как обкончавшемуся в трусы малолетке, отдирать от лобка прилипшие биобандажи и менять в крионке простыню... Старт и гиперпрыжок мы с Дихо продрыхли в криокапсулах. Нас никто не будил, поэтому вылезли из берлог мы только через три дня, пропустив дозагрузку на Мандариане. Приняв душ, бросив в чистку испорченный наматрасник и немного размявшись, я постучался к Сергею. Договорились сначала позаниматься в тренажёрке, а уже потом проверить, чем на "Петербурге" кормят. Несколько раз в коридорах звездолёта нам попались крепкие неразговорчивые безволосые ребята в банданах с символикой Космодесанта - на Мандариане на "Петербург" погрузилось наше прикрытие в операции по уничтожению планеты Клана. Лысые - так по-свойски называют астронавты бойцов-десантников, которые все без исключения бреют головы для удобного пользования шлемами с нейронной навигацией. Долго качать мышцы после глубокого сна мы не стали. Дихо показал мне в действии свой новый коленный протез - прежний, уже третий заменитель оригинального сустава ему выбило во время последней охоты на магелланском тракте. Потрепались о собачьей, вернее крысиной* жизни кемперов, по традиции анекдотами вспомнили нескольких общих погибших знакомых, вкололи себе по коктейлю профессиональных стимуляторов и бодренько направились в столовку. К нам в лифт зашёл весьма странного вида "лысый". Высокий, выше меня, очень худой десантник - ну прикид-то на нём был именно боевой, а не комбез звездоплавателя. Он споткнулся на пороге и как-то странно улыбнулся. Широко, даже слишком, обезоруживающе беззащитно, то ли виновато, то ли удивлённо. Мы с Дихо, тоже не скрывая любопытства, уставились на него. Парень оказался просто-таки тощ, чем серьёзно отличался от образа типичного десантника - обычно мускулистого и коренастого мужчины, чуть моложе среднего возраста. Форма сидела на нём тоже странно - будто висела на бестелесной вешалке. Ремень, спущенный на узкие бёдра, непонятно на чём держался. В треугольнике расстёгнутого воротника маячила полоска безволосой груди. Плюс он был неподобающе молод - мальчишка! Кожа на открытых участках - шее и кистях рук - белая и нежная, словно у юной гейши. Его лицо закрывала гелиевая маска - такие носят после операций. На веках отсутствовали ресницы. Но главное - на голове этой диковинной пародии на вояку красовалась самая настоящая шевелюра. Светло-русые, с соломенным отливом, густые волосы парня были собраны в хвост, стало быть, в распущенном состоянии доходили ему минимум до плеч. Вот это да! Сердце со старта врубило гиперрежим - и вся моя кровь разом ударила в виски. "Так-так-так-так!" - затрещал метроном счётчиком Гейгера. Когда парень вышел в нужном отсеке, мы с Сергеем ещё некоторое время, открыв рты, провожали его удаляющуюся фигуру обалдевшими взглядами. Если честно, то я, будто приклеенный, пялился на задницу мальчишки - на фоне общей то ли болезненной, то ли девичьей худобы, отдающей анорексичностью, рельефно и весьма аппетитно выдавались два упругих шара ягодичных мышц. Блядь, да у него и походка от бедра - ну чисто сучка! Андрогин, что ли? Я прихлопнул Серёге отвисшую челюсть. Он встряхнулся: - Ни хера себе цыпа! Я таких только в элитных борделях на Драгоне встречал, а потрогать бабла не хватило. Не, Юр, ты видел! - Мой напарник не мог выбрать, на чём остановить мимику - на возмущении, перемешанном с презрением, или на восхищении. Я не сумел ответить ничего дельного, потому что увидеть такой экзотически феерический объект на военном линкоре, да ещё и в форме десантника - реально пипец как странно! На кнопку столового отсека получилось нажать лишь со второй попытки - перед мысленным взором, заслоняя зрение, стояла картинка грациозно удаляющейся высокой худощавой фигуры. Меня тянуло за ней, как на аркане. Магнетизм какой-то. Почудился шлейф незнакомого, головокружительно приятного парфюма. Вот же блядь, эта белокурая блядь ещё и дорогими духами набрызгалась! Неужели кто-то из командиров десантников везёт с собой шлюшку?! Или сучку для общего пользования? Неслыханное дело! Разумеется, горячие бойцы в условиях дефицита женщин и запрета на сексзаменители часто посещают бордели и в качестве разгрузочных мероприятий практикуют, так скажем, дружеские однополые связи - но чтобы таскать за ротой на задание маркитанта!.. Херня какая-то. С другой же стороны, на десантника эта улыбчивая оглобля вот ни капли не похожа... С такими мыслями и всё ещё выпученными от удивления глазами мы с Дихо и вошли в столовку. Кают-компания встретила кабацким гомоном и молодецким ржаньем. Показалось, что я сдвинул не клинкет военного девятипалубника, а толкнул дверь самого злачного драгонского трактира - и мы попали в эпицентр брутального милитари-мальчишника. Довольно большое помещение столовой было под завязку заполнено суровыми парнями в спецназовском домашнем расхристанном прикиде, которые с фирменными шуточками и телодвижениями поглощали пищу. Их командиры с медитативными лицами сидели немного в стороне и делали вид, что вся эта лихая вакханалия не имеет к ним ни малейшего отношения. Мимо Серёгиного лица - хорошо, спасла снайперская реакция! - пролетела и шмякнулась об стену тарелка с "комбикормом". Нас, одетых в "пижамы" астронавтов, скорее всего, приняли за членов команды "Петербурга" и таким вот "радушным" приветствием выразили нежелание питаться химическими заменителями натуральной пищи. Дихо брезгливо вытер испачканный синтетической кашей рукав, по кают-компании покатился злой хохот, нам показали сразу несколько неприличных жестов. Десантура явно вошла в раж. Их лейтенант допил компот, встал и гаркнул: - А ну тихо! Господа гренадеры, разрешите представить наших подопечных - старшего лейтенанта Юрия Лукина и старшего лейтенанта Сергея Дихо, снайперов Космофлота, именно их заход на Фудзин мы будем обеспечивать своими задницами. Десантники как-то внезапно притихли и остепенились. У многих застекленели лица. По столовой прошуршал сдержанный шепоток. Мой напарник приосанился. Я пожалел, что не надел парадный китель с орденами. Вот оно - действие кемперского авторитета. - Гаверсон, вымоешь всю столовую. - Лейтенант вполне дружелюбно показал чернокожему могучему верзиле на пятно густой каши на стене. - Это не я! - возмутился тот. - Ещё одно возражение из вашей дырки, капрал Гаверсон, и вы эту столовую вылижите языком. - Лейтенант сел на место и переглянулся с майором, казалось бы, вообще не обращавшим внимание на происходящее. Тот дожевал наггетс, обернулся к нам и слегка вальяжно поднялся навстречу. Знакомство с десантниками продолжилось, как говорится, в дружеской обстановке. Атмосфера в кают-компании снова стала непринуждённой - бравые бойцы опять загомонили и принялись отвешивать в сторону Гаверсона пошлые шуточки. Тот... огорчился и, набычившись, сжал кулачищи, как вдруг кто-то примирительно заявил от входа: - Джо, не парься, я тут всё прекрасно отдраю. С тебя червонец - и решено. Разрешите, господин лейтенант, отработать за капрала Гаверсона? - К нашему столу с обезоруживающей улыбкой приблизился тот самый тощий волосатик, похожий на вешалку из секс-шопа. Только теперь, на фоне сотни накачанных сослуживцев, он выглядел ещё более женственно и беззащитно. Чудилось, что его обдувает свежий, какой-то волшебный - не иначе! - ветерок. Хотя... странное дело - когда после коротких переговоров с благосклонно настроенными офицерами он направился занять свободное место, то казался весьма уверенным и даже крепким - эдакая тонкая, но звонкая закалённая пружинка, которую не согнуть, не сломать... Офицеры (майор Орлов и лейтенант Араи) проследили за нашими с Дихо снова прибалдевшими взглядами и синхронно усмехнулись: - Занятный экземпляр? Заметили? - Э... - я просто не смог сдержать любопытства, - извините, это солдат или?.. - И, закрываясь от кают-компании, показал офицерам недвусмысленный жест. Те не оскорбились, наоборот, было видно, что наше с напарником замешательство по поводу андрогинной персоны доставляет им удовольствие. - Солдат, солдат, - насладившись моим и Серёгиным перекошенными от изумления лицами, пояснил Араи. - Самая что ни на есть десантура, гренадер. Нашенский. Рядовой два раза. - Что, простите? - не понял я. - Ну кличка у него такая "Два раза", вернее, фамилия, в общем, так он официально числится в списках. - Почему же он такой... молоденький? - в последний момент Дихо решил не делать акцент на странной фамилии и женоподобной внешности рядового Два Раза. - Точно, ему недавно восемнадцать стукнуло. Если не врёт, - лейтенант ухмыльнулся. - Как это?! - Нас разыгрывают? Вроде, нет - говорят десантники вполне серьёзно, настроены миролюбиво, подъёбов не заметно. - Да тут такая история вышла... - Майор Орлов почему-то тяжело вздохнул и понизил голос почти до шёпота. - Этот мальчишка к нам на Руране прибился, уж почти год. В курсе, небось, как мы там магелланцам хвосты накрутили? - Он гордо вскинул голову, мы с Дихо закивали: прекрасно знали о героическом освобождении колонии Рураны. - Так вот, этот парнишка - один из немногих выживших в их копях, он мало того, что провёл наш авангард по подземным лабиринтам, так ещё и собственноручно прикончил восьмерых магелланцев - не бластером, а цепью со своих кандалов. Прикиньте! Голыми руками. Наши парни, само собой, многое повидали, но от такого, признаться, у всех волосы дыбом повставали там, где небрито. Я сам не поверил сперва - думал, этот дрыщ в плену умом тронулся. Ан нет, фигушки вам - здоров. На допросе выяснилось: эти восемь гондонов с ним позабавились, пользовали пацана, вот он первым делом, когда до них добрался, и задушил их цепью. Одному, правда, кишки выпустил - тот слишком уж тяжёл был для такого дрыща, драться полез. Так-то. Он, когда в мою роту попал, сразу попросился остаться. Я ему говорю: не положено, не имею права гражданского ставить на довольствие и вообще оставлять в расположении. До базы, само собой, пришлось приютить - парнишка нескольких моих ребят на Руране спас, не выгонять же в вакуум. Да и откормить его не мешало - костями гремел. Вообще-то он водилой оказался уникальнейшим - во флайере пилота ранили, так этот лохматый чудик штурвал сразу перехватил и пришвартовал машинку так ювелирно, что автоматика даже подмены почерка не заметила и персональные коды пилотские не спросила! Он ястребок может на зажигалку одним шасси посадить - проверяли! Откуда так наловчился - не признаётся, молчит. В общем, пока мы до базы добрались, понял я: второго такого водилу мне не найти. И решил его на свой страх и риск приютить. А что, одним ртом больше - не обеднеем. Зато польза для роты неописуемая. Он нам удачу приносит, все заметили. Ходячий талисман. Документы ему выправили, гражданские, конечно, оформили временным консультантом. На Драгоне или в центре такие фокусы не прошли бы, а здесь, в магелланской зоне, начальству наплевать, кого мы за собой таскаем. На большую землю этот чудик не хочет наотрез; говорит, пока не увидит смерти последнего магелланца - не успокоится. Видно, горе у пацана большое - местью живёт. Только это нам всем знакомо... - Надо же, - Сергей, закусив губу, не сводил с парнишки глаз. Тот, не расставаясь с улыбкой, бойко расправился с тарелкой каши и взял себе добавки. Я заметил, что среди десантников он смотрится на удивление почти гармонично, свою манкую женственность не выпячивает, хотя, конечно, сильно отличается от бруталов, с которыми, между прочим, общается совершенно непринуждённо, на равных. - А почему же ваши парни такую сладкую штучку не трогают? - вырвался у меня вопрос. Орлов многозначительно откашлялся: - А, вы в этом смысле! Ну как не трогают? Трогают, то есть попробовали потрогать. Тут уж дело понятное - молодое, горячее, кровь играет, сперма яйца давит, стрессы, в общем, я в интимную жизнь своих гренадеров не лезу. Насилия у нас почти не бывает: каждый сам за себя постоять может, а кто не может - тому не место в десанте. А с этим пацаном всё немного иначе. Вроде, и приняли его парни, и уважительно относятся, жалеют даже, да не все. Ну и не каждый выдержит, когда у него перед носом такая лакомая задница вертится. Вот двое любителей жёсткого парева и подкатили к нему вплотную. А вышло из их подката что? А вышло то, что одному он глаз выколол, а другому конец откусил - вот вам и два раза. После этого кликуха его и прижилась. А насильников пришлось списать в лазарет, потому что за них не только никто не вписался, ещё и чуть насмерть не запинали. Так что теперь к нему подкатывают лишь с ухаживаниями, всё честь по чести, и то редко - он же как монах, никому не даёт. - Странный парнишка. Странная история. - Да уж, чего на войне не бывает. Наблюдая за рядовым Два Раза, я задумался настолько сильно, что не заметил, как он смотрит на меня в ответ. Ровно мне в глаза, прямой наводкой. По спине пробежали мурашки. - Маска у него - ранение? - Да, магелланцы в последнем бою лазером немножко побрили - а в госпитале он не остался, с нами вот на Фудзин сбежал. - Как его по имени? А то всё Два Раза, да Два Раза. - Понравился? - Орлов подмигнул. - А что, Лукин, дерзайте, у вас есть все шансы: кемпер - не чета моим беспогонникам. Кахир его зовут, он родом с Артурии, там это имя очень распространено. - Майор помолчал и добавил: - Было... ....................................................................... * В военный (снайперский) сленг это слово вошло из компьютерных игр, где кемпер (англ. Camper, крыса) - любитель сидеть в засаде, в неожиданных и труднообнаруживаемых местах. Да ты, Юрий Романович, просто перепугался до мокрых подштанников! Струсил - и, будучи совершенно не готов к таким поворотам, обосрался - вывалил парню первое, что пришло в голову, - лишь бы он не вздумал продолжать этот рискованный, взрывоопасный бред о любви. Позор? Не то слово. Да, когда-то на моей родной Артурии действительно было распространено имя Кахир. Наверное, каждого четвёртого артурианского мальчишку называли Кахиром или прибавляли это имя вторым. Моего отца тоже звали Роман Кахир. А девочкам любили давать имя Свана или его вариации. Так по местным приданиям звали духов-защитников, ангелов, пробравшихся на планету вместе с первыми колонистами в трюмах ковчегов. Смешно, правда? Таковы уж наши легенды: смесь наивной веры в старомодные чудеса. Вырываясь из плена проваливающейся в преисподнюю Земли, человечество не поленилось прихватить с неё в новые колонии сказки, мифы, небылицы... Неистребимое желание быть уверенным в том, что твою спину постоянно, без сна и отдыха, прикрывает некто невидимый и очень могущественный, кому не наплевать на твою жизнь... Но только как ни уповали артурианцы на защиту волшебных хранителей, а избежать смерти не смогли. После шестой волновой мегатонки на Артурии не осталось жизни, даже бактерии и вирусы сдохли, и магелланцы сдвинули планету с орбиты, перетащили к себе в нору, превратили некогда одну из самых комфортных, очень похожих на Землю колоний в пять сиксиллионов тонн топлива для своих инкубаторов...Парк возле нашей школы утопал в цветущих магнолиях. Присев на подоконник, я покачивал ногой в такт ветке с тяжёлыми молочно-белыми цветками, царапавшей стекло со стороны улицы (как раз под окном росло высокое дерево кобус), и читал классу лекцию: - В 1782 году авторитетный французский математик и астроном, сделавший немало открытий, академик Лаланд писал: "Окончательно доказана полнейшая невозможность для человека подняться или даже держаться в воздухе. Добиться этого с помощью машущих крыльев так же невозможно, как и при желании использовать пустотные тела". Но, к счастью, не все прислушались к этому мнению, и правильно сделали. - В классе стоял рабочий шумок: кто-то из ребят внимательно меня слушал и даже конспектировал, кто-то сверялся с электронной версией урока, кто-то шептался с приятелями, слушал в наушниках музыку или слонялся по вирту. - Среди непокорных мечтателей были братья Жозеф и Этьенн Монгольфье. В ноябре 1782 года они впервые сшили и наполнили горячим воздухом шелковую оболочку объемом один кубометр. - Ветка магнолии, будто обиженная на то, что не может коснуться меня, хлёстко ударила по стеклу. Да, синоптики обещали на сегодня усиление ветра, возможно, начнётся пыльная буря. Стоит проверить сводку и на всякий случай отпустить учеников пораньше. Я посмотрел на напульснике экстренный прогноз: нет, пока не вывесили никаких предупреждений, стало быть, урок можно продолжить. - Нагреваемый над огнём шёлковый воздушный шар поднялся на высоту около тридцати метров. Через полгода воздушный шар братьев Монгольфье объёмом девятьсот кубических метров взмыл уже на высоту около одного километра. 19 сентября 1783 года был осуществлен полёт монгольфьера с бараном, петухом и уткой на борту. Эксперимент закончился успешно, однако после осмотра животных обнаружилось, что петух повредил крыло, и этого было достаточно для того, чтобы между учёными разгорелись жаркие споры о возможности жизни на больших высотах. - По партам прокатились ожидаемые шуточки. - Вся образованная публика Парижа обсуждала возможность свободного полёта воздушного шара с человеком на борту. Предполагалось, что люди задохнутся на высоте более километра, если до этого не умрут от разрыва сердца. Но разве могло это отпугнуть и остановить отважных и целеустремленных мечтателей? - Пришлось подойти к паре пацанов, слишком уж нагло режущихся в какую-то стрелялку, и своим чипом вырубить их планшеты. Они недовольно зыркнули на меня, но молча уткнулись в учебник. - На следующий строящийся монгольфьер король вместо приговоренных к смертной казни преступников разрешил посадить благородных дворян, которыми стали учёный Пилатр де Розье и присоединившийся к нему для сохранения равновесия летательного аппарата армейский офицер маркиз д'Арланд. Полёт состоялся 21 ноября 1783 года. Пролетев на высоте три тысячи футов около пяти миль за двадцать пять минут и преодолев реку Сену, первые воздухоплаватели приземлились за городским валом, между ветряными мельницами. Народ их приветствовал как национальных героев. Именно в этот день было доказано, что любая мечта, любое стремление человека может осуществиться при достаточном приложении упорства, мужества, знаний и целеустремленности... - А когда мы будем летать? - перебили меня с галёрки. - По-настоящему, на орбите, а не на симуляторах, как воробьи? - Я обернулся на голос и наткнулся на лицо Кахира ТТах-ер-Оймэ. Парнишка буравил меня напряжённым взглядом, в котором явственно читался вызов, его щёки медленно заливались алой краской. - Вы, кадет ТТах-ер-Оймэ, имеете что-то против теории? - Пришлось постучать ручкой указки по столу, иначе ученики, поддержавшие одноклассника возгласами "Хотим в небо! Надоела история. Вы обещали научить нас высшему пилотажу!", сорвали бы урок. - Думаете, что пилоту флайера достаточно лишь быстро вертеть штурвал и вводить программы бортовому компьютеру? А знать, с чего всё это началось, - я обвёл рукой трёхмерное изображение нашего сегмента космоса и кусок увеличенной навигационной проекции, мерцавшие под потолком, - не нужно? Тогда ответьте мне на вопрос, почему лучшие в мире пилоты, астронавты - не роботы, не андроиды, а люди? Понимать, ощущать каждой своей клеточкой неотъемлемую связь прошлого и настоящего и стремиться в будущее может лишь человек. Разносторонне образованный человек, относящийся к наукам не просто как к проводникам накопителей бездушной информации, а чувствующий, в чём гармония, то есть главная сила знаний. Только такой имеет шанс стать лучшим в любом деле. Знаете, что магелланцы считают самым опасным в нас, людях? Память, в том числе историческую. А почему? Да потому, что она придаёт нам силы, укрепляет равновесие духа, делает непобедимыми даже тогда, когда кто-то из нас умирает. Юный бунтарь, обычно очень улыбчивый, сейчас насупился и молчал. Класс притих. Вряд ли эти мальчики и девочки прониклись моими пафосными, но, если честно, туповатыми речами (всё-таки я не профессиональный учитель; пришёл работать в школу после глупой травмы, полученной на флайер-гонках). Просто за последний год, с начала военного конфликта между нашей Галактической Федерацией Млечный путь и Кланом Магеллановых облаков многие дети, особенно здесь, на границе, узнали, что такое смерть... - Я уже говорил: успешно сдавшие теорию кадеты первыми начнут практические орбитальные полёты. Вероятно, вам, ТТах-ер-Оймэ, это не грозит. - Смутьян Кахир возмущённо вскинулся, однако промолчал, лишь поджал губы. - Ну-ка, - решил я окончательно поставить его на место, - будьте любезны, переведите футы в метры. Только без планшета, считайте в голове. На какой высоте прошёл первый в истории человечества пилотируемый полёт? ТТах-ер-Оймэ почесал ухо: - Э... Чуть меньше километра. - 914, 4 метра, - уточнил я. - Как вы думаете, к каким категориям должен апеллировать пилот истребителя: "Чуть меньше" или "меньше на 85,6 метра"? Пристыженный Кахир вздохнул. - Останьтесь после урока, - сказал я ему и включил панорамную доску с моделями воздушных шаров и дирижаблей. - А теперь рассмотрим устройство и принципы действия аэростатических летательных аппаратов, преодолевающих гравитационные поля... Трава в парке была обсыпана белым и розовым - сильный ветер, заставивший магнолии сбросить часть своих лепестков, к счастью, не превратился в бурю. Я приоткрыл окно и глубоко вдохнул свежий, словно настоянный на аромате магнолий, воздух. Ядовитая, опасная сладость. Хотелось курить, но затягиваться при ученике непедагогично. Все ребята давно разошлись, только ТТах-ер-Оймэ сидел за первой партой и колючим взглядом буравил мне затылок. Странный парнишка. Я "оживил" пылесос, аэролизатор и, сложив руки на груди, встал напротив Кахира. Надо было, конечно, сесть за свой стол, но как-то мне все эти официальные разговоры и субординационные примочки не особо нравятся, поэтому я совсем не по-учительски опёрся пятой точкой на столешницу. Ну вот что ему сказать эдакого воспитательного? А поговорить надо. Дерзит мальчишка, задирается, часто - как бы это помягче выразиться? - будто на вшивость меня проверяет. А с другой стороны - умный, учится хорошо, любознательный, старательный опять же, криптографией занимается на университетском уровне, о флайеронавтике бредит - показывает лучшие результаты пилотирования на тренажёрах. Все учителя его расхваливают, хулиганствами или какими-либо вольностями кадет ТТах-ер-Оймэ не злоупотребляет. А на моих уроках его порой словно клинит. Сегодня-то он, можно сказать, был вежлив и скромен аки агнец (что тоже очень странно! Ещё и краснел... С чего бы?), не то что иной раз - откровенно провоцирует на конфликт. Или мне всё это кажется? Слишком много значения уделяю его шалостям? Ведь все дети взрослеют, у многих портится характер, обычное дело. Если честно, я к этому мальчишке неровно дышу. Да-да, ещё год назад, когда на своём первом уроке впервые увидел его, самого высокого и худенького в классе, с ворохом светло-соломенных волос и улыбкой суккуба, так сразу и влип. Помню - поперхнулся тогда, весь урок прокашлял и потом долго не мог избавиться от сладко-горького вкуса в раздражённом до припухлости горле... И не стыдно ли мне признаваться в... э... особенном отношении к несовершеннолетнему? А вот хуйли, не стыдно! Потому что я это своё отношение от себя не скрываю, от него не в восторге и честно над ним работаю, ибо уверен: взрослый мужчина, учитель, не имеет права даже на мысли с педофилическим уклоном, не то что на фантазии. Разве только... сны не удаётся контролировать, заеби их всухую!.. Так вот, осознавая своё недопустимое влечение к мальчику, я ни разу не позволил в его сторону ни одной грязной мысли. А то, что это совершенно неуместное влечение во мне родилось - тут уж, не знаю, кто виноват, я сам, мои гены, шлейф кризисного гейского взросления или... Да, собственно, и знать не хочу. Случилось и случилось. Рефлексия не поможет, пустое. Раз это проблемное чувство есть во мне, значит, буду с ним жить, как с диким зверем, которого держат в клетке и не выпускают за границы дозволенного. А ничего другого просто быть не может... Я поймал себя на том, что под мерное гудение уборочной техники рассматриваю нежно-розовые губы Кахира... Над верхней - бархатистый бесцветный пушок... Мысленно ругнувшись, я встряхнулся и, смаргивая небезопасное для моего самобойкота наваждение, попытался начать воспитательную речь максимально равнодушно и вместе с тем авторитетно. Не вышло - в паху вероломно потяжелело. - Скоро экзамены, - проблеял я, как баран, сам себе зажавший причиндалы. - Вы, кадет, должны понимать и соответствовать... Ну чего ты улыбаешься? - От его выражения лица у меня напрочь сорвало самообладание. - Я сказал что-то смешное? - Кахира захотелось встряхнуть как следует, может, даже врезать ему эдак не очень сильно, но весомо, а потом... - Отвечай, когда тебя учитель спрашивает! - Я разозлился. Он вдохнул, от чего его хрупкие, уныло опущенные плечи расправились и стали шире чуть ли не вдвое. И произнёс: - Юрий Романович, я вас люблю. У меня, как от серии ударов током, затряслась голова: - Ч... Чего?! - Предполагаю, что вид при этом я имел ну очень растерянный. - Я люблю вас, - повторил Кахир, буравя меня глазами. То есть мне это не послышалось?! Гад. И что теперь делать? Или он издевается? Проверяет мою реакцию? - Хм... хм... - я повторил эту мантру раз десять со всеми возможными интонациями, прежде чем нашёл в себе силы продолжать беседу без нервов. - Хм, Кахир, давай сделаем вид, что ты ничего не говорил, а я ничего не слышал. Если это шутка - то неудачная, поверь. - Получилось выдавить снисходительную улыбочку. - А если ты серьёзно, то... - Я серьёзно! - Его голос сорвался. Взгляд вспыхнул. - Слушай... - Я устало закатил глаза. - Ну ты же умный парень, неужели требуется объяснять тебе очевидные вещи? Ты ученик, а я учитель, старше тебя на двенадцать лет. Какая любовь? Давай на чистоту. У тебя просто такой период, возраст, гормоны, поиски себя, кризис, шатания из крайности в крайность, так? Допускаю, что могу нравиться тебе, как эротический типаж, однако это ничего не значит, если разобраться... - Одиннадцать лет и семь месяцев, - вкрадчиво вставил он. Нить разговора мгновенно ускользнула от меня: - Чего? - Вы старше на одиннадцать лет и семь месяцев. - О!.. Я минут пятнадцать или больше нёс какую-то ахинею, при этом не веря ни единому своему слову, тщательно поджимая своевольную эрекцию и всеми известными матюками кроя себя за то, что пришёл работать с детьми. Надо было соглашаться на должность в архиве - пусть скукотища и одиночество, зато древние документы и книги не ебут мозги. А Кахир всё это время смотрел на меня, как на говорящую собаку - с выражением не слишком удачно скрываемого восхищения на миловидном личике и страхом спугнуть, щедро плещущемся в огромных, обрамлённых восхитительно длинными ресницами глазах. Потом он встал, со скрипом сдвинув стул, и подошёл ко мне. Вплотную. И спросил, топя меня в своей чёртовой, до колик в паху обворожительной улыбке: - Можно я вас поцелую? - Заметив, как окаменело моё лицо, добавил тихо: - Или вы меня? - И облизнул губы. Вот тут меня прорвало. Если честно, то не помню, что именно орал ему. Помню, что брызгал слюной - ужасно стыдно. Кажется, обозвал его пиздюком, недоноском, куском выкидыша. Меня трясло от болезненного желания кончить прямо здесь и сейчас, на глазах у белокурого искусителя, и от отвращения к самому себе. В процессе моей выдающейся экспрессивной тирады лицо мальчишки вытягивалось, глаза темнели, тухли, он слегка отпрянул. После моих слов: - И ты всерьёз решил, что можешь вызвать во мне хоть каплю желания? Да на твои недоразвитые прелести только у выживших из ума похотливых пенсионерок искусственные челюсти встанут! - Его губы задрожали, Кахир часто-часто заморгал и бросился из класса. Выскочил как ошпаренный, даже сумку свою забыл. Умудрился грохнуть дверью с мягким доводчиком. Так ему и надо, пиздёнышу! Пусть ещё заплачет, сволочь белобрысая! Я запальчиво походил между партами и окном, пытаясь восстановить дыхание. Чувствовал себя ужасно. Чуть ли ногти не грыз - нервы кипели! Готов был жёстко и безжалостно выебать мальчишку, а себя - убить за эту мерзкую сцену. Да ты, Юрий Романович, просто перепугался до мокрых подштанников! Струсил - и, будучи совершенно не готов к таким поворотам, обосрался - вывалил парню первое, что пришло в голову, - лишь бы он не вздумал продолжать этот рискованный, взрывоопасный бред о любви. Позор? Не то слово. Я резко рванул на себя оконную ручку - рама распахнулась. В помещение вместе с едва не сшибающим с ног запахом магнолий ворвался сухой ветер и, как живой дикий коршун, попавший в западню, принялся с паническим воем и шипящим цоканьем бешено кружиться по классу. Меня ожгло песком. Пришла обещанная синоптиками песчаная буря... А Кахир там, на улице, один! Его планшет вместе с транспортной картой остался в сумке. Схватив вещи мальчишки, я понёсся его искать. Нашёл, слава богу, быстро - далеко по такому ветру не уйдёшь, и Кахир просто упрямо, хоть и очень медленно, шёл по тротуару с поднятым воротником. Лицо ему уже посекло песчинками. Увидев меня, он замер, а потом бросился мне на шею, обнял так сильно, что я не мог вздохнуть. Или дыхание мне перекрыло от бури?.. Спасатели помогли нам добраться до дома Кахира. Всю дорогу он не отпускал из своей горячей руки мою. И улыбался, будто самый счастливый на свете человек. Жил кадет ТТах-ер-Оймэ, как выяснилось, с прадедом, с виду древним, а на деле ещё очень крепким стариканом, который тут же принялся суетливо поить нас лимонным чаем и рассказывать о том, где носит бестолковых родителей и остальных родственников Кахира - в научных экспедициях, все они оказались потомственными криптоархеологами. Усадив Кахира под домашний регенератор (крошечные царапины на его лице саднили, воспалились), я решил серьёзно поговорить с господином ТТах-ер-Оймэ-старшим. Судя по всему, тот пользовался у правнука авторитетом. Ну вот пусть и вправляет мозги глупому малолетнему потомку, признавшемуся в любви взрослому мужику. Моё сообщение о нежелательном отношении ко мне со стороны мальчика сперва ввергло старика в шок, с которым он, впрочем, быстро справился и, провожая меня, заверил, что непременно поговорит с Кахиром и "уладит инцидент". Это меня более чем устраивало, и дом ТТах-ер-Оймэ я покинул с лёгким сердцем. Ага, успокоился, дебил... На следующий день Кахир не пришёл в школу. Директор сообщил нам на экстренном собрании, что кадет ТТах-ер-Оймэ пытался совершить самоубийство - резал себе вены. Удалось спасти, жизни ничего не угрожает, ведётся расследование, а его дед госпитализирован с сердечным приступом... Не помню, как я доработал уроки, как вернулся домой - тоже не помню. Думал всю ночь. Выкурил три пачки сигарет. Написал заявление об уходе из школы. Утром собрался положить его на стол директору и нанять психолога - чтобы тот смог оказать Кахиру всю необходимую помощь. Минут за десять до того, как, накачавшись кофе, я уже собирался выходить из дома, на Артурию упала первая бомба магелланцев... =3= Воспоминания преследовали меня до самого вечера. Сославшись на неважное самочувствие, я сделал вид, что у себя в каюте изучаю материалы Фудзинской операции. Честно пытался изучать - строчки на мониторе то прыгали перед глазами, то расплывались какими-то пятнами. Так продолжалось до ночи - память пила меня властно, жадно, но бережно, как голодный вампир, не желающий убивать свою жертву, нуждающийся в её горячей крови... Ужинать не хотелось, однако и голодать кемперам нельзя; в кают-компании было пусто, только с лёгкой вибрацией шуршали роботы-уборщики, лысые уже наверняка готовились к отбою. Я выпил сок с питательными хлопьями и перекинулся несколькими словами с капитаном, заваривавшим в баре чай. В воздухе висел лёгкий, но вкусный, какой-то будоражащий запах трав. - Неужели настоящий китайский? - удивился я и улыбнулся. - Угостите? - Конечно, Лукин, присаживайтесь. - Касумбейли показал на высокий стул и поставил передо мной необычного вида бокал, похожий на грушу. - Это армуды, - пояснил он, - национальные чашки, меня дед приучил пить из них чай. Не китайский, а азербайджанский, хафтонинский. Не слышали? Был такой кавказский народ на Земле. Чай замечательный, с чабером. Попробуйте с вареньем, моя жена сама варит из абрикосов, в кастрюльке, представляете? - Он довольно и горделиво фыркнул. Я слизал с ложки ароматное лакомство и отхлебнул горячий, очень крепкий напиток. Оказалось вкусно. - Никогда такого не пробовал. Нравится, - похвалил искренне. - А у меня в команде "Петербурга" все кофеманы, - пожаловался капитан, - даже не с кем помолчать за чашечкой перед сном. От горячего чая кожа на его лице залоснилась и приобрела лёгкий металлический блеск. Капитан заметил мой пристальный взгляд, но не смутился: - Да, я мутант, правда, человек на семь восьмых, так что с генотипом и статусом всё в порядке. Одна из моих бабок по материнской линии - магелланка, так уж вышло. И я, разумеется, пробирочный, зато могу почти не спать, как все магелланцы. - Он криво усмехнулся. Я ответил неопределённым жестом: "Ну мало ли... У каждого свои тараканы" и зачем-то сказал: - А я гей. Капитан хмыкнул: - Тоже не сахар. Бисексуалам легче. Если захотите ребёнка - могу посоветовать отличного репродуктолога, в нашем госпитале работает, с его помощью моя жена уже двоих родила. Вот такие карапузы! - Он показал большой палец. - Да я как-то пока не думал об этом. - Зря. Подумайте. А наш кэп, оказывается, отличный психолог: так мимоходом обнадёжить смертника... Дальше разговор тёк сам собой, будто крепкий байховый из керамического заварочного чайника в прозрачную высокую чашку - медленно и необременительно. Касумбейли немного рассказал о своей азербайджанской семье, я ему - о том, как из спортивного флайеронавта стал сперва школьным учителем, а потом снайпером. Незаметно перешли к военным байкам, поржали, а потом как-то замолчали... Чашка в моих руках медленно остывала. В сердце плескалась приятная умиротворяющая душистая горечь. На языке таял медовый абрикос... Надо будет узнать, где купить этого редкого азейбаджаранского чая... Вот вернусь с Фудзина - и... Конечно, нельзя позволять себе всякие "если"; "когда" - существенно повышает шансы кемпера на возвращение, однако стоит отдавать себе трезво отчёт: если мы с Дихо на этот раз вернёмся на Драгон не в вазочке* или вообще не парой сухих строчек в отчёте президенту о боевых потерях, то сие можно будет считать чудом... - Пойду проверю наши маскирующие поля, а то что-то они на пределе. - Капитан потянулся всем телом и пожал мне руку. - И разворот через... - он сверился с часами, - ...тридцать две минуты. Люблю, знаете ли, сам маневрировать, вручную. - Фаик виновато улыбнулся и покосился на блестевший на клапане своего кармана ключ, который я принял за брелок. Обычно такими на звездолётах не пользуются и хранят их в сейфах, просто на всякий случай. - Спокойного сна, Юрий. Завтра приходите ещё на чай... Вентиляторы перед маневрами выключались, погружённый в глубокую тишину безлюдный звездолёт был похож на "Летучий голландец" - ходят среди астронавтов байки, что души всех погибших в бою кораблей и членов их команд сливаются в одно сжатое эктоплазменное облако и свободно парят под парусами между галактик... Так-так-так-так. У меня в голове тикал метроном (метод генерала Шада - отличная штука!), не давая выпасть из равновесия и наделать глупостей. Каких? Наверняка ужасных. Например, пойти прямо сейчас, разыскать этого Кахира и проверить, не тот ли это мальчишка, что резал из-за меня вены, не тот ли, который так часто снится мне?.. Выжил? Всё-таки выжил? Я ведь даже не искал его, проверил, значилась ли фамилия ТТах-ер-Оймэ в списках эвакуированных - да, значилась. А полных списков погибших артуриан не составили до сих пор... Когда вокруг тебя рушится и превращается в мёртвую пустыню целый мир, когда почти все самые дорогие остаются жить лишь в твоей душе, то поиски крошечной песчинки, пусть и что-то значащей для тебя, кажутся несерьёзными, лишними. Зазорными. Космическая пыль неистребима и вечна, всё было ею и всё в неё же обратится, а тебе самому надо выживать, воевать, мстить; тратить силы и время на бесполезные поиски призраков прошлого просто некогда... Или я его предал? Тем, что почти забыл? Вычеркнул. Тем, что оставил ему место только в своих сновидениях? Разве можно предать того, кого у тебя никогда не было?.. Того, чьего даже цвета глаз не помнишь... Так. Так. Так. У того мальчика были серые глаза. Так. Так. С тёмно-бирюзовым ободком. Так. Так. А у этого - глаза светлые, водянистые, слегка сиреневатые. В магелланских копях многие вообще слепнут, редкие выжившие часто страдают альбинизмом; лишившись пигмента меланина, цвет их глаз становится красным или ярко-фиолетовым... Метроном тикал - и моё сердце билось ровно в темпе девяносто шесть даже тогда, когда мысли в голове бурлили и не могли успокоиться. Но внезапно оно сбилось, пропустило удар. Коммутатор пискнул - и я, не посмотрев в визор и вообще не поднявшись с кровати, на которой валялся прямо в одежде, дистанционно открыл дверь. Потому что думал, что это зашёл Сергей - ну кто же ещё так поздно? В каюту бесшумно, по-кошачьи пружинисто шагнул Кахир. Ноздри защекотало его волнительным ароматом. Почудился сладкий яд магнолий. Я дёрнулся, сел, судорожно стараясь сообразить, не сплю ли. Задремал и вижу очередной сон с участием моей запретной любви? А почему, собственно, запретной? Теперь ТТаху-ер-Оймэ, если он жив, как раз должно быть восемнадцать - не ребёнок... - Ты? - выдавил я сипло. "Он? Не он?" - металось от виска к виску. В ответ - кивок. Две крошечные сиреневые молнии сверкнули в глазницах его маски. Кахир плавным, вязким движением стянул с волос резинку; по худым, выпирающим, как перекладина для садового чучела, плечам рассыпались тяжёлые пряди, в приглушённом свете ночника словно присыпанные пеплом. - Что случилось? - спросил я зачарованно. Вместо слов - уклончивое пожатие плечами. Он окинул беглым цепким взглядом мою берлогу и, взявшись за собачку молнии своего комбеза, медленно потянул её вниз. Это завораживающее движение застопорилось у ремня. И вот тут я впервые в жизни печёнкой почувствовал, как был прав генерал: я трус. Трус Юрий Лукин до самых потрохов испугался, что этот, по сути, незнакомый мальчишка ("Он? Не он? Блядь, да он это?! Или не он?!"), странный и неприступный живой талисман крутой десантной роты, сейчас просто развернётся и уйдёт. - Ты уверен? - Я боялся верить. И мечтать. И надеяться. Думаю, выглядел непроходимым идиотом. Так и не встал к нему навстречу. Сам не знал, о чём именно спрашиваю его. Мой метроном не справлялся с двумястами восьмью. В ушах трещало, будто при плазменной сварке. А Кахир молча щёлкнул пряжкой ремня - комбинезон, точно живой, сам соскользнул с его худощавого тела, - в одних тонких трусах и мягких сапогах шагнул из вороха ткани, подошёл и опустился на колени. Расстегнул мне, остолбеневшему и поплывшему, как от сильного наркоза, ширинку, развёл мои колени и наклонился. Показалось, что я без тяжёлой защиты выпал в вакуум... ................................................................... * Он имеет в виду урну, в которую помещается пепел погибшего в космосе или, при невозможности кремировать тело, - остатки сжигаемых с почестями личных вещей, содержащих на себе биологические материалы покойного. =4= Любовь - это отравление, тяжёлая интоксикация. Кахир - мой личный экзогенный токсин, вызывающий такую мощную сладостную зависимость, лечиться от которой - означает сдохнуть... Почти синхронно со стуком моего непривычно замедлившегося метронома мигает лампа в изголовье - несколько раз мы совсем потерялись в пространстве и, кажется, раздавили её. Офицерские каюты на "Петербурге" далеко не хлипкие, однако не рассчитаны на то, что на их стенах будут предаваться шалой страсти опьяневшие от вожделения астронавты... Очень похоже на аварийное освещение, только не красное, а обычное, приглушённое, ночное. И не хватает назойливого воя сирены... Иногда каюта погружается в абсолютную темноту - и в такие секунды мерещится, что звездолёт падает. Не в пустоту, а в глубину. В прошлое? В будущее? В настоящем это всё уж точно не может происходить...На коммутаторе давно горит сообщение о неисправности проводки и запрос на устранение, но я не могу дотянуться до пульта и дать добро. Голосовые же команды не работают: Кахир просто саданул по датчику ладонью - слишком бурно тот реагировал на наши стоны и вскрики, принимая их за звуки, издаваемые ранеными или больными, и назойливо предлагал медицинскую помощь. Он. Он... Он! Лежит. На моём. Плече. Я боюсь пошевелиться и глубоко вздохнуть, хотя всё тело давно затекло. Онемела рука, чешется нос, в паху липко и саднит, но я готов лежать без движений вечно, превратиться в статую, лишь бы не потревожить моего Кахира, спящего рядом. Моего мальчика. Его тяжёлые влажные волосы пахнут магнолиями и моей спермой. Яд, чистый яд. Любовь - это отравление, тяжёлая интоксикация. Кахир - мой личный экзогенный токсин, вызывающий такую мощную сладостную зависимость, лечиться от которой - означает сдохнуть... Он дышит бесшумно, обнимает меня не тепло и уютно, а будто хищник, не желающий выпускать из когтей жертву. От этого объятия занудный страх окончательно выветривается: я люблю равного, в чём-то даже превосходящего меня юного мужчину. В сексе он был так же противоречив, как и в жизни: то рабски покорен, то властен и настойчив. А сейчас уснул, доверчиво устроив голову у меня на плече и крепко обнимая за рёбра. Так не спят дети, нуждающиеся в защите и покровительстве, так не спят привыкшие отдаваться женщины и укэ - так спят те, кто умеют брать своё и всегда добиваются того, чего хотят... Я разрешил ему всё. Потому, что не мог поверить в реальность происходящего. Потому что, тая под его то робкими, то жадными, то вкрадчивыми, то изучающими поцелуями, распадаясь на атомы от наслаждения, входя в него с моей персональной частотой девяносто шесть, кончая ему в рот, на ягодицы, на живот, на его крепкий стояк, я всё ещё не знал, тот ли это Кахир. Быть может, призрак моей любви? А вдруг узнаю - и он исчезнет? Пыль - к пыли... Подует звёздный ветер - и унесёт мою частицу "кахир" куда-то в бездну космоса со скоростью полторы тысячи километров в секунду - догоняй тогда, старший лейтенант Юрий Лукин, на своих снайперских крыльях... Я разрешил ему всё, если честно, от неожиданности. Отличное оправдание, правда? А что делать, если так оно и есть? Вот приди я в себя, обдумай всё спокойно, начни выяснять фамилию долговязого патлатого десантника, присмотрись к нему - и во мне наверняка опять включился бы задубелый моралист, примерный до оскомины офицер Космофлота, ни разу не дрочивший в ястребке, а ещё хуже - подвязанный синим в скучнейшую полоску галстуком школьный учитель почти трёхлетней давности, перепугавшийся любви несовершеннолетнего ученика и собственного к нему чувства так сильно, что едва не погубил его... На этот раз Кахир не дал мне права выбора. Не предоставил возможность сказать "Нельзя". Он ни о чём не просил, ничего не объяснял, вообще не произнёс ни слова. Просто зашёл - и взял то, что хотел. Меня. Хоть и отдавался мне. Власть в любви не у того, кто сверху, а у того, кто над... Наверное, если бы я почему-то не открыл ему, гренадер Два Раза просто вышиб бы хромосплавный клинкет. Он исцеловал и искусал меня везде. Начал прямо с головки члена, так уверенно, будто знал наизусть все мои точки, истерзал наслаждением. От его губ и языка невозможно было спрятаться. Он попробовал меня даже там, где не пробовал ещё никто. Вот только губы мои так и остались сухими от жажды - к ним он ни разу не притронулся. Как ни старался я изловчиться и поймать его рот для поцелуя, Кахир юрко уворачивался, ускользал, мгновенно перебивал мою охоту к поцелуям более жёсткими и откровенными ласками. Принимался за мои соски, перескакивал на яички, вкусно облизывал венчик. Заглатывал ритмично, хотя, и часто сбивался, иногда давился, но не подавал виду, терпел. Его очевидная неопытность вкупе с зашкаливающей, какой-то убойной уверенностью заставляла мои мышцы биться в судорогах без всякой эякуляции. Я заходился от оргазмов и забывал собственное имя. Случись в тот момент боевая тревога - от меня было бы толку не больше, чем от креманки с подтаявшим желатиновым десертом. Магелланцы, хотите взять прожжённого кемпера Лукина голыми руками, тёпленьким? Организуйте ему такой секс с таким мальчиком - и он ваш со всеми потрохами... В какой-то момент (не заметил, когда) Кахир, принимавший меня сзади, воспользовавшись секундной паузой и сменой позы, сдёрнул с моего члена резинку. Я, не в силах остановиться, продолжая молотить бёдрами, зарычал и огромным усилием воли заставил себя биться не в него, а в свой кулак. До эякуляции оставались мгновенья. Меня тащило. Я не видел ничего, кроме его раскрытого, блестящего от смазки чуть пульсирующего мягкими краями ануса, подогнутого эрегированного члена с сочащейся головкой и бисерной дорожки пота на выпирающем, как костяшки на абаке*, позвоночнике. Но Кахир убрал мою руку и, приладившись, со словами "Еби так. Топлива поддай, в меня! Напрямую-ю-ю..." насадился резкой подачей. Я кончил в него, в глубине подсознания пугаясь совершённого и одновременно испытывая небывалый, какой-то дикий, первородный восторг. Переполненный спермой Кахир вжался в меня ягодицами, как липучка, ещё и своими на удивление сильными (клещи!) ручищами вцепился мне в бёдра, прижимая теснее. Его тело раскачивала сладостная судорога; не сдержав последние, самые сильные спазмы мышц и впившись в меня ногтями, он сделал насколько машинальных посылов назад. И соскочил. Повалился без сил на узкую офицерскую койку, сминая в кулаках плотное мятое покрывало. Меня мотало, словно пьяного, дышать было нечем. Хотелось упасть рядом с ним, на него, голого и распалённого, распластанного на моей кровати, нескладного, слишком хрупкого и вместе с тем очень крепкого и охуительно красивого, обцеловать с головы, с кончиков липких белокурых волос до пальцев ног, добраться, наконец, до его запретных, припухших, ярко-малиновых губ. И заснуть. Навсегда. С ним. И больше не знать разлук. Разъедающих сомнений. Зубовного скрежета ненависти. Воя одиночества. Скулежа боли. Маршей и реквиемов войны. Тесных ремней ястребка и душных нейрошлемов. Огненных вихрей, визга флайерных турбин, последних слов навсегда уходящих друзей и близких. Не видеть, как планеты от одного твоего нажатия на гашетку превращаются в космическую пыль, а солнца распадаются на кванты. Почти задохнувшись, я включил кислород и с удовольствием хватанул свежую струю. Кахир, лёжа на животе, слегка полубоком, вяло шевелил рукой у себя в паху и зажимал стоны. Я развернул его на спину. Теперь была моя очередь принимать его крепкое желание, глотать и высасывать до капли... Повреждённая лампа над моей головой печально щёлкнула и прекратила попытки восстановить работоспособность, зависла на ста люменах, а то и гораздо меньше, - каюта погрузилась в мистический топкий полумрак и сразу стала в несколько раз больше, превратилась в таинственную пещеру или загадочный каменный зал. Повеяло дымком от горящих факелов. Понимаю, что это всего лишь нагрелась неисправная лампа, но хочется верить, что тени, скользящие вокруг, - не плод моего разыгравшегося воображения, а отсветы живого огня... Жаль, на звездолётах нельзя пользоваться свечами. В их волшебном свете юноша, спящий на моём плече, наверняка казался бы богом. Впрочем, он и так божественен. Ангел Кахир. Внутри него - негасимый свет, который я, простой грешник, не могу видеть, чувствую нутром. Скосив глаза, разглядываю его. Слишком худой - совсем не такой, как в моих снах. У того мальчика была сливочно-восковая нежнейшая кожа, а у этого - много неровных полосок от шрамов, кое-где синяки. Впалый живот, словно приклеенный к позвоночнику. Его бёдра на фоне костлявых, но широких плеч кажутся ещё уже (как я вообще помещался в нём?!), розоватые округлые ягодицы этого "скелета" выглядят инородными. Член у него даже в расслабленном состоянии не маленький, по сравнению с отсутствием толщины ног - гигантский. Суставы выпирают, ступни и ладони, пропорциональные высокому росту, смотрятся гротескно. Карикатурная, неправильная, аномальная красота. Больная. Ломаная. Искажённая кривым зеркалом действительности. Сердце защемило. Подступили слёзы. Нечто похожее я испытывал лишь однажды в жизни - когда случайно увидел, что мама прячет в своей постели, под подушкой, пенал с прахом отца... Вот оно - счастье: узнать, что такое любовь. Ощутить её внутри. Странное, многогранное, противоречивое чувство. Будто в районе солнечного сплетения вырос прекраснейший кристалл - заряжает тебя фантастической энергией, но при этом время от времени царапает и ранит острыми гранями... Или я псих? Почему именно это, далёкое от любых эталонов мужской красоты, тело вызывает у меня приливы глубочайшего, прямо-таки болезненного трепета? Мучительного. Только ли в теле дело? Или в энергетике, которой Кахир неистово атакует меня, столь щедро делится ею со мной? В импульсах, включающих в моём организме какие-то законсервированные схемы, активирующих некие вирусные программы? Вирус любви сидит в каждом из нас и до поры до времени дремлет? - Который час? Я вздрогнул. Оказывается, гренадер Два Раза не спит. Когда проснулся, давно? Не меняя позы, он хрипловато повторил вопрос. От звука его голоса по мне пробежала рота решительно настроенных мурашек. От горла до пяток и обратно. - Ты это брось. - Кахир наконец пошевелился и мазанул взглядом по моему внезапному стояку. - Скоро подъём, мне пора. - Он сел. ("Господи, в чём только душа держится? Может, его покормить надо? В ранце есть шоколад...") Провёл себе по волосам, его пальцы застряли в слипшихся прядях. - Почему так темно? У тебя можно принять душ? Вода есть? А то надоел ионный. Была бы моя воля, значило бы моё желание хоть что-то в этом мире - и я истратил бы на него все водные запасы "Петербурга", налил бы ему целую ванну, напустил душистой пены, собственноручно вымыл всего. И никуда не отпустил бы, клянусь! Обнял бы изо всех сил и больше никогда не разжимал рук. Но единственное, зависящее сейчас действительно от меня - это тронуть Кахира за плечо, погладить. - Ещё есть время, останься. - К счастью, голос не подвёл, и эти, вроде бы, ничего не значащие, но в данную секунду самые важные и сложные для меня слова, я произнёс не прося, не приказывая, а ровно, невозмутимо. - Успеешь помыться. Он поднял с пола подушку, оглянулся через плечо и, накрыв мой пах покрывалом, устроился на ней рядом, подоткнув под локоть. Смотреть в его глаза было жутко. Сейчас, в полутьме, так близко, они светились аметистами. Я тоже приподнялся на локте и решился сменить позу, сел, прижавшись спиной к прохладной стене. Глядеть на Кахира сверху вниз оказалось гораздо... спокойнее, безопаснее. - Маску не снимешь? Или нельзя? Он изогнул губы в ухмылке. Презрительной? И, отлепив возле ушей крепления, медленно, будто живую кожу, морщась, отклеил дымчатую маску. - Что, сильно изменился? - спросил, свысока поглядывая на меня, хотя и полулежал ниже. - Всё-таки не узнал. Он! Кахир! Тот самый. Мой. Как я мог не узнать его? Как мог сомневаться? Как вообще мог... Захотелось провалиться сквозь землю. Но это на звездолёте было совершенно невозможно: под моей каютой, насколько помню типовые схемы линкоров подобного класса, располагается тангажная цистерна, сердцевина которой заправлена цианбиттерийводородной кислотой, растворяющей человека без остатка минуты за полторы... Я заставил себя спокойно смотреть ему в лицо, покрытое ожогами и глубокими подживающими язвами. Правда, для этого мне приходилось мысленно считать в унисон с метрономом. - У тебя красивая наколка. - Кивнул я на его левое предплечье, покрытое частым цветным узором. Довольно агрессивным: среди грациозных этнических завитков и стилизованных иероглифов, если как следует присмотреться, проступали клыкастые морды разъярённых магелланских богов. - Чем вены резал? Антиплазменным распылителем?! Где взял?! Тату набил, чтобы шрамы закрыть? - Ага. - Он очень странным взглядом (высокомерие плюс гадливость, плюс гордость) посмотрел на свою татуированную руку. - До сих пор видны. Дед сплавотоникой занимался, старинным оружием, из списанных бластаков бытовые скальпели собирал, вот я из одного допотопного пестика батарейку и вынул, ею и вскрылся. Думал, чтобы наверняка, а не вышло; говорят, что шрамы на всю жизнь останутся. Они меня украшают? - Вздёрнул он с вызовом подбородок. Я молчал, пожалуй, слишком долго. Так-так-так-так. Не вздумай принимать его вызов, Лукин! Так-так-так. Только не сейчас! Так-так. Так-так. У тебя есть шанс хотя бы что-то исправить. Залить трещины двух жизней вязким раствором своего показного спокойствия. Уравновесить раскачивающиеся весы мирозданья, готовые в любой момент раскидать тебя и его по разным сторонам. Взять ответственность на себя. Хотя бы сейчас. Не постоянно же этому мальчишке переть всё на своих плечах. - А лицо заживёт? - поинтересовался я без особых эмоций. - Лицо заживёт, пустяки. - Кахир лёг на спину и уставился в потолок, вернее, в сетку под верхней полкой. Он был явно недоволен разговором. Но не отодвигался от меня. - Зачем ты наколол этих тварей? - спросил я о магелланских тотемах на его руке. - Когда-нибудь они останутся только здесь! - Кахир, сжав кулак, вздёрнул руку, демонстрируя татуировку во всей жутковатой красе. Ему верилось безоговорочно. Да, этот парень увидит бесславный закат Магелланова Клана... Я положил ладонь ему на выступающую над кистью руки костяшку: - Ты меня когда-нибудь простишь? - За что? - Взгляд Кахира изучал нечто важное на сетке верхней полки. - За то, что я был дураком. - А сейчас ты умный? - Не похоже? - Вообще-то не очень. Но ум - не главное в человеке. - А что главное? - Стержень. У тебя он есть. - Кахир, говоривший с совершенно серьёзным выражением лица, всё-таки отлип от чёртовой сетки и, посмотрев на мой прикрытый покрывалом пах, прыснул от смеха. Стал похож на прежнего, юного кадета ТТах-ер-Оймэ. Засранец же! - А ещё умение делать правильный выбор и влиять на окружающее пространство. - Он так резко вернулся к серьёзному тону - я даже не сразу понял, о чём речь. - После того, как меня тогда, с венами, откачали, поместили в "Звёздный шатёр"**. Дед с инсультом попал туда же. Когда началось нападение, Шатёр эвакуировали в первую очередь, никто не пострадал. На Артурии так повезло слишком немногим. Вот это поворот! Он намекает на то, что я, три года назад грубо и совсем непедагогично отказав ему, да ещё и устроив "задушевную беседу" с прадедом, спас их обоих от магелланских бомб?! - Он жив? А твои родители? - Сохранять невозмутимость было нелегко. - Нет, он умер, но совсем недавно, просто заснул и не проснулся. Хорошая смерть. Я успел у него погостить и попрощаться. А родители пропали без вести, и все остальные тоже. Там, где они работали в экспедиции, магелланцы не оставили даже метеоритов - всё расплавили для своих грёбанных инкубаторов. А из твоих кто-то в живых остался? - Мама. И ты. Кахир даже бровью не повёл. Расправил на ладони свою маску и привычным движением прилепил на лицо. Будто спрятался. Говорить с ним стало намного легче - я непроизвольно выдохнул и поинтересовался: - А как же ты тогда попал к ним в плен, если "Звёздный шатёр" эвакуировали? - Очень просто. Поступил добровольцем на санитарный крейсер, приписанный в порт Руранны, магелланцы нас при выходе из гиперпространства и сцапали в мышеловку. - И... как там было? Ответит? Не ответит? Разозлится? И правильно сделает - зачем о таком спрашивать? - Нормально. Жить можно. - Прости. - Я сглотнул ком в горле. - Не извиняйся, ты ведь тоже, как вижу, не отсиживался всё это время по бомбоубежищам. Вот и сейчас летишь в один конец. Так, Лукин? - ТТах-ер-Оймэ прищурился. - Не факт. - Отрицательно качнул я головой. - Многие кемперы возвращаются. Со стороны могло бы показаться, что два любовника отдыхают после страстного секса и трепятся о всякой ерунде. - Знаю. Слышал вашу статистику - пятьдесят процентов потерь. Наши говорят, что вернуться с Фудзина невозможно, дохлый номер. Ставки делают. Не на вас с твоим напарником. - На магелланцев? Непатриотично. - Я укоризненно поцокал языком. - А ты тоже участвуешь в тотализаторе? - А как же. Десятку поставил. - На кого? - Мне пора. - Кахир резко перевернулся и спрыгнул с койки. - Подожди. Дурацкий разговор. Не о том мы. Всё не о том. Он застегнул на запястье коммуникатор, подобрал с пола свои трусы, сапоги и, прикрываясь ими, навис надо мной, выпрямившись, как на ротном построении: - А о чём надо? - Не знаю. - Обернувшись покрывалом на манер тоги, я поднялся к нему. Стать выше не получилось - когда гренадер Два Раза не сутулился, то превышал меня ростом на треть головы. Вот сейчас! Сейчас, Лукин. Давай. Врубай аварийную тягу, время пришло. Скажи ему важное. Что любишь, что хочешь быть с ним. Что всегда любил, только не знал, что с этой любовью делать. Так бывает: нежданно появляется в доме щенок или котёнок, или иная животинка, милая, трогательная, забавная, беззащитная, а ты, неподготовленный, и не знаешь, что с ней делать, как обращаться, чтобы не навредить... Блядь, херовое сравнение!.. Лучше скажи, что видеть его, знать, что он жив, смотреть ему в глаза, вдыхать его запах - это самое большое счастье. Скажи, что готов. Ко всему готов. Строить отношения, притираться, изучать друг друга, заботиться, иметь право считаться близкими и не скрывать этого. Скажи, что... Меня вдруг бросило в жар и тут же - в холод, даже кости хрустнули, как бывает при перегрузках. Я вспомнил: завтра "Петербург" вынырнет в системе Тарантул. Уже завтра. И мы с Дихо полетим превращать в пыль Фудзин. А десантник Два Раза в составе роты прикрытия будет обеспечивать наш заход на точку атаки... - Можно я тебя поцелую? - Я потянулся к Кахиру, погладил его по маске, заправил ему волосы с одной стороны за ухо. - Или ты меня? Если бы он послал меня на хуй или даже ударил - было бы не так больно. Но мой мальчик улыбнулся, просто улыбнулся, так, как умеет он один, - показалось, что в полутёмную каюту звездолёта заглянуло ласковое солнышко, - и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать. От бессилия. - Знаешь, как я выжил? - Он шагнул навстречу, наступая мне на ногу, и приблизил к моему своё лицо. - Почти каждую минуту думал о тебе, о том, что ты где-то дышишь, пьёшь чистую воду, ешь вкусную еду, смотришь на приятные вещи, спишь на чистом белье, любуешься звёздами, возможно, занимаешься с кем-то сексом, вероятно, воюешь, давишь этих гадов. За нас двоих. И у меня не оставалось времени ныть и жалеть себя. Терпел и жил дальше. Вокруг меня сотни людей каждый день превращались в топливо для магелланцев, а я знал, что рано или поздно увижу тебя. И сделаю это. Его губы порывисто захватили мои. Кахир вжался в меня всем телом, сливаясь в единый организм. Более быстрого и глубокого, ввинчивающегося в самое сердце, поцелуя я прежде не знал. Не представлял даже, что бывают такие поцелуи. Глоток воздуха после нескольких минут удушья. На мгновение всё моё "я" сконцентрировалось у меня во рту, в какой-то точке, завибрировавшей с частотой девяносто шесть. Вспышка. Затмение. Слепота. Вижу стук сердца Кахира, каждый удар - волна света, подстраиваюсь под него, придерживаю свой метроном, чтобы попасть с ним в синхрон. Выпадаю в реальность. Пока Кахир моется, хожу рядом с душевой кабинкой, как тигр по тесной клетке (только что не рычу и хвостом по прутьям не бью) и пытаюсь придумать, что сказать ему. О любви? О том, что, возможно, на неё у нас осталось чуть больше суток. Скорее всего, так. О том, что впервые в жизни мне так остро, люто - до слёз! - хочется жить. Интересно, если угнать флайер, дотянем ли мы с Кахиром хотя бы до Синей птицы, кислорода хватит? Вряд ли. Да и замёрзнем, когда остановятся двигатели. Придётся дозаправляться, нет, не вариант. А если попробовать затолкать в ястребок крионку? Две - точно не влезут, да и одна поместится с трудом. Кресла придётся выпиливать, часть пульта сдвинуть, амортизаторы можно выкинуть. Справится ли криокапсула с жизнеобеспечением двух организмов? Кахир ведь такой худой - влезем, потеснее обнявшись. Главная проблема - как перепрограммировать криокапсулу?.. Горячечно обдумывая план нашего с ТТах-ер-Оймэ побега, я не заметил, как он, полностью одетый, вышел из душа и толкнул меня плечом: - У тебя, Юр, такая рожа, будто собираешься грабить Центральный банк Федерации. - Он повязал на мокрые волосы бандану, лихо развернув узлом набок. - Если что, то я в доле. Вот накрутим из Фудзина фарш, выпустим кишки у последнего магелланца - и станем пиратами, ага? - Его глаза с выжженными ресницами блестели, словно у размечтавшегося ребёнка. - Будем по Млечному пути торговые танкеры грабить и спасать из рабства всяких юных дев. - А юношей? - Я мгновенно заразился его задорным настроением. - Не, только дев. На юношей я тебе даже смотреть запрещаю. Пусть томятся в рабстве. - Гренадер Два Раза показал непристойный жест, вильнул пятой точкой и, послав от дверей шутливый воздушный поцелуй, прямо перед моим носом резко задвинул клинкет. С печалью и, одновременно, с огромным облегчением подумалось, что угоном флайеров, вероятно, займусь в какой-то другой жизни и уж точно не стану дезертиром. Ещё раз я ТТах-ер-Оймэ не предам (третий... Нет, это не для Кахира, не даром его зовут Два Раза!), его мужчина должен быть, если не героем, то хотя бы честно исполняющим свой долг кемпером. Набрав на коммутаторе код для ремонта освещения и голосового управления, я пошёл в душ, ещё хранящий сладостно-ядовитый аромат тела моего любимого. ............................................................ * Абак - древние счётные доски, на них считали закреплёнными в ряды (иногда на струнах) камешками, крупными бусинами, костяшками, зёрнами кукурузы. **На тот момент самый современный медицинский центр Артурии, располагавшийся на орбите планеты. =5= В лифте Дихо хмуро оглядел меня: - Заболел? Не спал? - Всё нормально. - Выпил?! - Он принюхался. - Что происходит, Лукин? Колись. - Не выпил, не болен. Просто не смог заснуть. Наверстаю днём в крионке. Под пристальным взглядом Сергея я вошёл в кают-компанию. Кивнул офицерам и, пошарив по залу глазами, среди десантных блестящих "кочанов" увидел белокурую голову гренадера Два Раза - едва сдержал рванувшую откуда-то изнутри счастливую улыбку. И в ужасе осознал: понятия не имею, не представляю, как себя с ним вести. Что говорить и говорить ли вообще? Делать вид, что мы - посторонние? Как это возможно? Зачем? А с другой стороны... крутить роман с юным мальчиком на военном линкоре, на глазах у сотни десантников, перед серьёзным заданием - как-то это... ну... не то? Ведь только я и, надеюсь, Кахир знаем, что наши отношения - именно отношения, любовь, а не интрижка. Кахир не обернулся, и я, испытывая неприятное смятение, направился к стойке с едой. Сегодня атмосфера в столовой была гораздо более сдержанная: "Петербург" вышел на финишную прямую, на локаторах уже маячил Тарантул, и десантники немного попритихли. Даже одеты были иначе, не так расхристано, как прежде. Многие увлечённо смотрели в экраны, на которых транслировали старинный фильм. Наивный, про подростков-магов и про то, что любовь и свет всегда побеждают, - самое оно для суровых мужиков перед боем. Накладывая на тарелку несколько видов запеканок и делая вид, будто привередливо выбираю соусы, я почувствовал на себе взгляды. У многих кемперов чешутся спины, когда в них таращатся. Скосил глаза - так и есть: человек десять, а то и больше, включая Орлова и Араи, разглядывают меня. Что происходит? Мой метроном прибавил пару ударов, потом ещё два, скакнул сразу на четыре; пришлось специально сосредоточиться на восстановлении своих девяноста шести. - Юр, с тобой всё в порядке? - Дихо не отходил ни на шаг и пялился. Тоже мне заботливая нянька! Я включил на напульснике режим экспресс-диагностики и ткнул ему под нос дисплей: основные показатели моего организма были в пределах нормы. А эмоциональное состояние кемпера - на его совести. Так, старший лейтенант Лукин, немедленно возьми себя в руки! Если не прекратишь раскачиваться, как подгнивший столб, то загубишь важную миссию, возможно, переломную во всей войне. Личная жизнь - на то и личная, чтобы не выходить за рамки тесного интимного пространства. И ты не на золочёном лайнере вышел в космос яйца проветрить и угостить свою тёлочку дорогим шампусиком, а летишь работать. Убивать. Ради миллионов человеческих жизней. Умирать летишь, хер им всем в дупло! Так проведи свой последний день достойно, а не в пиздостраданиях! Справа зашушукались. Плевать! - Тебе оставить грибной? - спросил я у слегка успокоившегося Сергея. - Вкусный соус, но почти весь умяли господа гренадеры. - Если хочешь, забирай, меня от грибов пучит. - Дихо с полным подносом направился к офицерскому столику. - А то устрою завтра в ястребке газовую атаку - отвечай потом, почему лучший снайпер Лукин промахнулся и не уделал крошку Фудзин. Улыбнувшись, я задержался у стойки, выгребая из ещё горячего контейнера остатки действительно очень вкусного соуса. Очередная серия фильма закончилась, звук визоров уменьшили, и в образовавшейся относительной тишине я услышал, как парни за ближайшими столиками переговариваются сквозь зубы, будто мячики для пинг-понга перекидывая по столовке короткие любопытные взгляды (от меня на Кахира и на кого-то, сидящего, скорее всего, в дальнем углу): - Да ты чё?! - Не пизди! - Да я сам видел, Джо себе кулак о стену разбил - так дубасил, когда узнал, где ночевал малой. Лейтенант как раз при нём проверял координаты коммуникатора бойца, отсутствовавшего на своём месте после отбоя. - Джо ему стишки писал, а кемпер подмигнул - и наш недотрога сам к нему в койку прыгнул? Офицерью вечно всё даром достаётся. Я обернулся на Кахира - сидит так же спиной, пьёт компот с галетами. Всё нормально. Ни на кого особо внимания не обращает. Интересно, о чём он сейчас думает? Обо мне? Обрывки, казалось бы, бессвязного трёпа складывались во вполне понятные диалоги, которые категорически мне не нравились. - Видно, вылеты отменят... - Лейтенант Араи, круглолицый потомок не то японцев, не то индейцев, зевнул и состроил печальную мину. - Да ты не знаешь, что ли, - подтолкнул Орлова, - спейснет сегодня зависнет на всей траектории, как в жопе у негра будем. - Мимо него как раз проходил с подносом гориллоподобный Гаверсон. - В полнейшем неведении и темноте. Джо, я не тебя имею в виду, не злись! - Кивнул ему лейтенант с шутейным раскаянием. - Мда, легкой походки у длинноногого сегодня не получится, не, не получится! - сказал с ленцой майор. - Орлов, а фамилия кемпера вообще русская или английская? - А что? - Да так думаю, что он сегодня лук ин* только... Или им по фэншую не положено? Вроде, не самурай? - Смотри внутрь или зри в корень? - уточнил майор и усмехнулся. - Правда, неясно, в чей. - Ты хочешь сказать, все мы в жопе? - Ну некоторые точно! - Тревожно как-то, командир... Мне показалось, что все вокруг внимательно слушают офицерский разговор. И прекрасно понимают его смысл. Я-то уж точно понимал... - Вот что пишет "Глобал ньюс". - Орлов широко развернул неизвестно откуда взявшуюся раритетную газету (настоящую! Небось, из музея "Петербурга" прихватил). - Поднимается ли у... слово какое-то непонятное... А! У личного состава орбитальных... - Рука на врага? - бодро вмешался боец с сержантскими нашивками. - Нет, там про другое, моральный дух, кажется... - Уровень тестосте... гемогнобина? - Отставить, гнобить не будем, люди всё-таки на задании. - Майор десантников отсалютовал мне. - И о чём в статье говорится? - напомнил ему Араи. - Говорится, что кому-то не спится... Хорошая статья, жалко от 2056 года, но всё правда. Вот раньше писали, так писали. - Орлов наигранно вздохнул. На экранах продолжился фильм; звук не прибавили. Многие переговаривались вполголоса со странными выражениями лиц и красноречивыми ухмылочками. Некоторые уже начали расходиться, кто-то завершал завтрак, но все десантники, начиная с офицеров, так или иначе поглядывали то на меня, то на ТТах-ер-Оймэ. Блядь! Да ведь они знают! Они все - все! - знают, что я провёл эту ночь с Кахиром... Но как? Неужели он растрепал?! Не может быть. Всё проще, элементарно: десантник Два Раза не ночевал на своей койке, и его местонахождение отследили по персональному маячку. Теперь вот подъёбывают, вроде бы, мирно, преимущественно меня, чужака, а не своего сослуживца, к которому многие расположены по-дружески. Что делать? Проглотить? Прикинуться глухим и слепым? Вон, даже Дихо тревожно заозирался, пытаясь понять, что происходит вокруг. Сдаётся, что находись мы не на военном корабле, уже начавшем торможение перед гипер-воротами, и не предстои нам всем очень скоро жариться на общей фудзинской сковородке, шуточки десантуры были бы смелее, откровеннее, злее. Унизительнее для меня. Кемперов, конечно, везде уважают, но межвойсковой конкуренции (и порой очень жёсткой) ещё никто не отменял. Нужно отдать парням должное - ведут себя почти прилично... Эх, Лукин! Не о том думаешь! Ну вот чем, какой травой занята твоя башка? Увиливаешь - не отпирайся! - пусть и подсознательно, увиливаешь от главного... На полпути к соседнему с Дихо месту, я резко развернулся, так, что подошвы скрипнули, и, задев подносом две или три лысые головешки, направился к столику Кахира. Вслед мне сорвался недовольный матерок. Я составил перед ним свой завтрак, сел напротив. На лице Кахира некоторое время ничего не отражалось. Ноль эмоций. А потом он широко и радостно улыбнулся. По кают-компании пробежал ропот. Смесь сдерживаемых возгласов удивления, одобрения, возмущения... Я огляделся. И через столешницу потянулся к руке Кахира. Он остановил меня взглядом и сказал твёрдо: - Давай без телячьих нежностей. - Но в его голосе просто зашкаливала теплота, а глаза светились, как два сиреневых огонька. Мой Кахир был счастлив, только демонстрировать это на всеобщее обозрение, кажется, считал лишним. - Я же говорил, Лукин, что у вас есть шансы, - донеслось за спиной. К нам подошёл Орлов. Гренадер Два Раза спохватился встать, однако тот жестом разрешил сидеть и похлопал меня по плечу. Склонившись к уху, шепнул: - Обидишь его - гранату в жопу засуну. - Подарив мне искреннюю улыбку акулы, Орлов гаркнул на Кахира: - Гренадер Два Раза, разрешаю вам увольнительную до восемнадцати ноль-ноль. Опоздаешь на вечернее построение - после возвращения на базу все гальюны отдраишь. Руками. - Слушаюсь, господин майор! - Тот подскочил навытяжку. Десантники загудели: - Во кемпер даёт, и тут в яблочко! - Эти фиг промажут. - Не, это Два Раза его загарпунил, знай наших! - Десантура рулит! - Эй, мужики, вам чё на свадьбу подарить? - Гы-гы-гы, гы-гы-гы! - мотался от стены к стене здоровый солдатский ржач. Вроде, вот смеялись над нами, а хотелось в ответ улыбаться. Кахир так и делал - лучезарная улыбка превратила его в солнышко этой маленькой вселенной, зародившейся только что в кают-компании "Петербурга". Провалиться на месте - все до единого парни, окружавшие нас, хоть и отвешивали шуточки на грани фола, но искренне радовались за меня и Кахира. А быть может, им, досыта наглотавшимся космической пыли, просоленным кровью врагов, на двух гомиков было начхать из стратосферы, просто перед боем хотелось позволить себе что-то доброе, благодушное, искупать свои заскорузлые души в бальзаме радужных человеческих эмоций. В конце концов, большинству из них были ведомы любовь, тоска по близким людям, по тёплым прикосновениям дорогих рук, по поцелуям... - Вонючий дерьмомес! - раздалось на всю столовую сухо и хлёстко, будто удар магелланского бича. - Гад! Пидор! Справа что-то метнулось. В щёку мне прилетела кувалда, мерзко хрустнуло, в ухе хлюпнуло. Прямо перед глазами прыгнуло ворсистое покрытие пола. Глаза залило густым и горячим. Адская боль. Напавший, придавив к полу, остервенело молотил меня кулачищами по голове. Нога застряла в стуле, не давая мне перевернуться и хотя бы попытаться отразить атаку. Метроном, стучавший с частотой готовой к взрыву звезды, пытался пробить мне виски и вырваться на свободу. Улучив момент, почувствовав, что вес на моей груди уменьшился, я, ничего не видя из-за собственной крови, отбрыкнулся от стула и наугад отправил в пространство несколько ударов. Пару раз попал. Меня подняли сильные руки, кажется, несколько пар. С глаз вытерли кровь. Кахир! Лицо перекошено, маска набок, волосы взлохмачены. Рядом - рычащий от ярости и плюющийся грязными ругательствами огромный негр. Гаверсон. Его с трудом удерживают четверо десантников. Все вокруг открывают рты, но в моих ушах - гул тишины. Кахир трясёт меня, встревоженно заглядывая в лицо. Его тоже удерживают за плечи. Дихо, сосредоточенно поджав губы, тычет мне в плечо инъектором. Антишоковое действует моментально - в голову вместе с шумом врывается новая порция боли. Я, глотая собственный скулёж, складываюсь пополам. Опираясь на чьи-то руки, бухаюсь на стул. Медленно начинает отпускать. Беспорядочно мелькают лица. Касумбейли. Дихо. Кахир. Орлов. Кахир. - Не шевелись, - командует Сергей. - Носилки, живо! - куда-то в сторону. И снова мне: - Юр, у тебя, кажется, что-то сломано. Зубы выбиты. Да уберите же наконец этого черномазого урода, а то я за себя не отвечаю! - Кахир?! - ору я, задыхаясь, и не узнаю свой скрипучий слабый голос. Давлюсь и с кашлем выхаркиваю кровавые пузыри. - Здесь я. Здесь! - Белый как мел он снова появляется в поле зрения. Ещё укол. Темнота, с которой невозможно бороться, оборачивает меня в плотный кокон. ......................................................... * Look in =6= Вам нравится летать на драконах? Мне - нравится! Страшно нравится! Страшно - чуть не ору, нравится - от восторга свело улыбкой челюсти. На хребте моего дракона, ревущего, как сходящий со стапелей лайнер, гребень - острые костные выросты; из пасти то и дело вырывается пламя. Уздечка у меня в руках - из прочной драконьей же кожи, седло подо мной оторочено колючим, но тёплым мехом. Бока и шея огромного зверя покрыты отливающей металлом чешуёй. Если скажете, что она скользкая, то сразу станет понятно: вы в своей жизни драконов видели лишь на картинках, так-то! Когда дракон машет крыльями - закладывает уши от ледяного ветра. За спиной, крепко обхватив меня за ремень, сидит Кахир. Его железные наколенники царапают мне бёдра, кольчуга гремит, сюрко развевается. К левому плечу Кахира прилажен миндалевидный щит, судя по лёгкости веса - кевларовый, в правой руке он держит бластер. Завидев нас, магелланцы трепещут, отрывают друг другу хвосты и бросаются врассыпную. На бреющем полёте мы крушим их десятками, сотнями, оставляем горы обуглившихся трупов. В наших сердцах нет жалости ни к врагам, ни к их икрообразному потомству. Окрест раздаётся победный рёв моего дракона, купающегося в облаках. Пчхи! Он чихает, высмаркивая на магелланцев ядовитую слизь и дым. Апчхи! Пчхи! - Будь здоров, - скартавил я, не чувствуя рта, и разочарованно потёр глаза. Шевелиться неудобно - тесно, и всё моё тело опутывает лечебная паутина, в ушах - мягкие "орешки" иарфонов. Над стеклом лечебной капсулы, отворачиваясь, расчихался Дихо. Нажимаю "выход", но крышка не срабатывает - значит, я подключён к восстановительной программе, о чём свидетельствуют и плотные строчки кодов, бегущие по визору перед глазами. Сморщившись, пытаюсь расшифровать их "с листа", Дихо, заметив мои титанические усилия, поясняет: - Два зуба выбиты, смещение носовой перегородки, тройной неполный перелом нижней челюсти, сотрясение мозга, по мелочи - бровь разбита. Он бил тебя рецептивным кастетом, как с цепи сорвался. Угомонили Гаверсона только убойной дозой снотворного и наручниками. Всё орал, что ты спиздил... ну, если выражаться культурно, украл любовь всей его жизни, испачкал своим грязным детородным органом светлое и чистое чувство к... - Залепи дуло, - перебиваю его шёпотом. Говорить неприятно - губы, кажется, потресканы. Голова раскалывается, боль набирает обороты; уловив изменение моего состояния, ко мне тянутся иголки инъекторов. Закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Размазываться по реальности, какой бы она ни была, не имею права. Метроном в голове тикает бойко и чисто. - Прости, Серёга. Я в норме. Когда меня полностью починят? - Программа завершится через полтора часа. - Сколько времени осталось до начала операции? - Да, собственно, она уже началась, - Дихо сверяется с часами, - семнадцать минут как на "Петербурге" подняли гюйс (1). Десант ушёл на Фудзин. - Кахир? Он будто не слышит моего вопроса. - Как Кахир? - повторяю. - Он приходил... попрощаться? Ничего не оставил, не передал на словах? Записку? - Нет. - Сергей скривился. - Он... того... заболел. - Что?! - Не дёргайся, Лукин. Мальчишка обосрался. Не знаю уж, какие у вас с ним там хуетёрки, это не моё дело. Можешь, когда вылезешь из этой консервной банки, дать мне по зубам. Только челюсть не ломай - некогда лечить. У этого пиздёныша понос. Дрищет он в изоляторе. Может, и правда отравился или инфекция. Бывает, конечно. - Мой напарник пожал плечами гораздо красноречивее, чем если бы начал пояснять очевидное: вероятность кишечной инфекции или отравлений на боевых кораблях составляет ничтожнейшее значение, не учитываемое статистикой, относящееся к единичным исключениям. - Знаешь, я бы его не стал винить, - продолжил Дихо со вздохом, - молодой слишком, чтобы на смерть идти, почти ребёнок, настрадался опять же. Плюс он не в штате, гражданский, присягу не давал, контракты не подписывал, так что имеет право спокойно сидеть в гальюне. - Десантники ушли без него? - Да. - Он приходил ко мне? - Не знаю, не видел. Но, кажется, его скрутило сразу после драки. - Я понял, Сергей. У меня полтора часа? Дай на визор раскладку операции. По крайнему коду. И подключи мне нейрошлем. Пройдусь ещё разок по вешкам. Дихо кивнул, поработал на сенсоре - затылок мне чмокнули холодные присоски, перед глазами поплыли схемы, траектории, опорные точки, которые я знал наизусть, но хотел повторить - не помешает. - Ты в порядке? - Дихо был очень серьёзен. - Что доложить генералу? - Свяжи меня с ним. Сам поговорю. Готовься, Сергей. Выходим на номер по расписанию. * * * Через девяносто семь минут медицинская капсула выпустила меня с отметкой в протоколе: "Восстановление организма 98,3%". Жутко хотелось есть - во время регенерации вычищаешься так, что желудок прилипает к позвоночнику, но перед операцией нельзя нажираться, поэтому я просто спокойно посидел в пустой кают-компании, выпил питательный сироп. Голова работала чётко, будто новенький, хорошо смазанный механизм. Мысли о Кахире я оттеснил на самые задворки сознания - извини, любимый, всё потом. Если это "потом" у меня будет - то выясним все вопросы, поговорим, решим, что и как. Единственное, чего очень жаль - не увиделись. Хорошо бы взглянуть в твои глаза. Именно сейчас мне это чертовски нужно. Ты ведь даже не сказал мне, что любишь... Сейчас не сказал - только три года назад. За эти годы многое, слишком многое изменилось. Делай свой выбор, дорогой мой, я не буду тебе мешать. Или ты его уже сделал? Выбрал жизнь вместо войны и сомнительного романа с кемпером, для которого вероятность вернуться с Фудзина хотя бы в цинковой урне - и то мизерная. Мудрое решение. Я буду рад, искренне рад, если ты выживешь в этой передряге, вернёшься на Драгон, устроишь свою жизнь. Ты сможешь. Воевать с врагами можно и в тылу. Встретишь кого-нибудь, похожего на меня... или совсем другого... Очаруешь его. Выбирай себе партнёра постарше, состоявшегося, лучше не военного и не астронавта - чтобы не мотался между звёзд. Богатого - не обязательно, уверен, что ты и сам сможешь зарабатывать за десятерых, главное - верного и доброго. Любящего детей, возможно, медика или учителя... - Я заварил вам чай, угощайтесь. - Капитан Касумбейли, приближение которого я не заметил, поставил передо мной полную азербайджанскую чашку. - Армуды, - констатировал я машинально, вдыхая травяной пьянящий запах чая. Жизни. - Запомнили? У вас отличная память. - Так точно. Фаик? - Да, Юрий. Вы хотите о чём-то попросить? - В изоляторе находится мальчик, юный десантник, белокурый такой. - Капитан кивнул. - Если я не вернусь, передайте ему, что... Касумбейли выжидательно смотрел на меня. - Что он самый лучший. Да. Так и передайте. Пусть всегда это помнит. И всё-таки простит меня. - Передам. Это всё? - Нет. - Мне стало трудно говорить - вероятно, последствия регенерации... - Фаик, напоите его вашим чудесным чаем, договорились? Именно из этой чашки. - Я отпил из своей армуды. Капитан снова молча кивнул и уселся напротив: - У вас есть несколько минут? Отлично. Включите, пожалуйста, переводчик. - Показал он на мой напульсный коммуникатор, - введите азербайджанский, это в меню мёртвых языков. Я вам почитаю на нём. - И смущённо улыбнулся. Подумалось, что у всех людей, каждый день видящих смерть, работающих бок о бок с ней, очень приятные искренние улыбки, на которые хочется очень долго смотреть... Вечно... Он заговорил на незнакомом мне языке, похожем на арабский, сразу стало ясно, что это стихи. Красивые. Напряжённые. Чужая музыка, без слов понятная душе. По коммуникатору побежал синхронный перевод: Моя жизнь - это бешенство горной реки, это вопли сиротские, горестный крик. Моя жизнь - это треск иссушённой земли, и, не видящий света, желтеющий лист. Моя жизнь - это лютня, лишенная струн и обидная грусть непрочитанных рун. Моя жизнь - слов и мыслей печальных стезя и смотрящие в дула орудий глаза. Моя жизнь - дикий сон, в коем пороха запах погружает весь мир в измерения страха... (2) Сигнал будильника прервал Касумбейли и схлопнул все мои ощущения в одну строчку на экране напульсника: "До начала операции 900 сек... 899, 898, 897..." Я отмер: - Спасибо, кэп. Удачи. Много мягких посадок "Петербургу". Мне пора. - И быстро направился к лифту. - Я заварю вам самый лучший хафтонинский, покрепче, - раздалось в спину, - сами угостите своего... - Дальше я уже не слышал - активировал нейроимпланты. * * * Прежде чем забраться в кабину, я поздоровался со своим ястребком - погладил ему передние подкрылки, дружески, как застоявшегося скакуна, похлопал по шассухе, шепнул заветное словечко. Проверил оснастку, леера, боекомплект, оглядел почти пустой дек (3) - все флайеры разобрали десантники. Они как раз сейчас прорываются через вторую линию обороны Фудзина, прут напролом, создавая иллюзию войсковой атаки. "Петербург" прикрывает их с флангов силовыми щитами, но пока из тени не выходит и тяжёлые пушки придерживает - магелланцы не должны знать, сколько их атакует кораблей, иначе догадаются, что наступление - всего лишь отвлекающий маневр. Под этот шумок, по проложенным десантниками тропинкам в орбитальных минных зонах, мы с Дихо и проскочим на мягких лапах к одному из фудзинских спутников. Хорошо бы удалось, маскируясь, ввинтиться в стратосферу, но это уж как получится. Я закрепил над кабиной снайперский вымпел и включил подъёмник, истребитель пополз к шлюзу, на старт. Открыв заслонку панорамного иллюминатора, я посмотрел на Фудзин, окутанный облаками крошечных искорок-взрывов и нитками лазерных лучей. Мрачная планета - впервые вижу такие глубокие фиолетовые тона. Очень похоже на декорацию к фильму про дракона... и ангела... Сергей появился, как всегда, в последнюю минуту - такая уж у него примочка: не топтаться перед вылетом. Многие кемперы суеверны, имеют свои приметы, с пониманием относятся к чужим. Он на бегу помахал мне сложенной уточкой ладонью - дескать, открываю свой шлюз отдельно, чтобы атмосферу у тебя не выкачивать. Экономный, черт! Хотя правильно. Я отвлекся от внешнего визора, чтобы, ожидая его (а процесс подъема ведущего пилота на борт обычно занимает от четырёх минут, никуда не денешься - надо "срастить" часть программы корабля на уровень нейронов головного мозга), ещё разок просканировать свои "игрушки". Жду, то есть делом занимаюсь, четко проверяю вооружение. И тут - у меня в оболочке даже скрин задрожал! - на внешнюю камеру Дельвин67-эксир вывел красную рожу моего напарника. Я включил звук и обалдел. - Открывай, гад, гадина! - Рванул мне в иарфоны голос Дихо. А ему в ответ эдак с оттяжечкой: - Что-то код не понравился мне твой, не прокатил. Ну-ка давай еще раз голосовой набор. Хотя нет, тоже не прёт - давай генетический, разве что. Замкнутый на подъемном "блюдце" Серёга приплясывал, сопел и шипел, как кусок сала на раскалённой сковороде (знаю, сравнение неуместное, не смог удержаться, картинка сама в голову прыгнула - никогда Серегу в таком состоянии не видел!): - Железяка хуева! Открывай. У нас готовность! Это - провал, и мне - кранты, и тебя - на свалку. Боже, с кем я вообще разговариваю! - Э, милай, - голосом ехидной старушки из старинных фильмов отвечал Д67-экс. - Я на страже статуса спецоперации; без ратификации кода не пущу. Серьезно предупреждаю: не орите, гражданин военной наружности, без особых примет, несимпатичный. Введите новую модификацию; имя, звание, личный номер, статус, пол... Пол случайно в последнее время не меняли? Генный набор, может быть? - с неискренним участием спросил бортовой компьютер. У меня, если честно, отвисла челюсть - никогда не встречал подобного вируса! А ведь всё тысячу раз протестировано! - Сука! Там бой! Там... - Дихо психовал, но палец в манипуляторный бокс сунул. - Скорей давай! - Не в автобусе, не торопите! И вообще, мужчина, отойдите от машины, а то пульну блокатором. - Дельвин чуть не кудахтал. - Щас как впаяю нападение и вторжение на секретный объект! Не ты это, и всё! - Открывай! - взвыл Сергей, сброшенный с подъемника. - Пишите жалобу в штаб, господин штатский негуманоид. Разговор окончен. Немедленно покиньте стартовый отсек. Начинаю отсчет и пускаю газ: раз... - Я пилот! Бля-я-ядь! - Моего напарника оттолкнуло контуром. Тут мне стало совсем не до смеха - куда я без второго пилота?! До командования - как до PC 1247 + 3406’ (4), отменить или хотя бы отложить операцию невозможно! Ключ на старте! Фудзин, атакуемый нашей десантной ротой, - на весь иллюминатор... - Вот я и говорю - не пилот, - хихикнул (ей богу!!!) Д67-экс, - а никого по фамилии Блядь в расчёте нет! - И мне в наушник: - Ведущий Лукин, замена в течение пяти минут. Все системы готовы. Вылет - по мере комплектации боевого расчёта. Я проморгался. Вдруг сплю? Что-то мои сны в последнее время балуют... Под подъёмником увидел высокого худого человека в боевом скафандре, с забралом от нейрошлема. Кахир?! Стоит. Машет рукой, облачённой в перчатку. Эдак непринуждённо машет, легко, словно на мирном свидании. Только столба с часами и дежурного букетика под мышкой не хватает. Я на нерве (без электроники!) разгерметизировал капсулу. Рванул кодом замок, высунулся прямо из кабины и гаркнул ему вниз: - Что ты здесь делаешь?! - Господин старший лейтенант Лукин, вам, я слышал, второй пилот нужен? - Иди на хуй! Не до шуток! А кто его вообще впустил в активированный сектор дека?! Меня прошило колючей судорогой - электронные импульсы не поспевали за человеческими эмоциями. Стиснув зубы от боли, пытавшейся утопить мой мозг, я прорычал: - Твои выкрутасы, кадет ТТах-ер-Оймэ? Поднимайся. Поговорим здесь. Так понимаю, что доступ на борт истребителя у тебя имеется. Вскоре он ловко, лишь чуть замешкавшись в шлюзе, забрался в кабину, будто каждый день летал на снайперском ястребке. Лихо щёлкнул ремнями. - Ты устроил? - спросил я через плечо - теперь, на старте, полностью упакованный, развернуться ко второму пилоту уже не мог. Его лицо, вернее, то, что было видно через отблески забрала, наблюдал лишь в визоре. Хитрющая рожа. Симпатичная, хоть и в шрамах - Кахир снял маску. Улыбка от наушника до наушника. Счастливый мальчишка, которому представился шанс популять из взрослого оружия. А глаза - зрелого, опытного, осторожного, умелого бойца. - Как тебе это удалось? - Я дал отмашку остолбеневшему у шлюза Дихо, чтобы тот уходил из-под сопл. - Легко. - Третий и последний раз спрашиваю: как ты перепрограммировал Дельвин67-эксир? - Ну... Потёрся о кэпа. У него ключ от ручного управления на кармане висел. А коды ваши оказались ненамного сложнее, чем те, за решение которых я в девятом классе получил первое место на олимпиаде юных криптологов. Меня вдавило стабилизатором в кресло: - Как это потёрся?! - Да ладно тебе, не ревнуй, - примирительно усмехнулся Кахир. Его голос вибрировал от волнения. - Ну просто украл у Касумбейли ключ, не гони волну, я об чужих мужиков не трусь. Я понизил голос: - Ты понимаешь, что делаешь? Это трибунал. Хуже! - Понимаю, - серьёзно ответил ТТах-ер-Оймэ. - Теперь - точно понимаю. Победителей не судят, спорим? Юр, не ёрзай, а то у тебя пот на лбу выступил. Выслушай. Со мной у тебя намного больше шансов вернуться с Фудзина живым. Во-первых, я пилот - посильнее твоего напарника, и ты это знаешь, не отрицай. Может быть, я вообще - лучший флайерист Космофлота. После тебя, конечно, Лукин. И программу вашу выучил, клянусь! С закрытыми глазами тебя выведу. Во-вторых... меня не зря зовут "Два Раза": один раз я выжил там, где больше никому не удалось - на Руране, вернулся живым от магелланцев - и второй раз вернусь. А если выживу я - то и ты тоже. Ну и, в-третьих, мы с тобой только один раз поцеловались и я тебе один раз признался в любви - второе признание и второй поцелуй мне положены по судьбе. - Пиздёныш! Знаешь, что если бы до старта не оставалось пятьдесят секунд, я выкинул бы тебя из ястребка за шкирку, как нагадившего щенка! - Мои пальцы вводили координаты трассы, передаваемой из ЦУ головного десантного флайера. - Знаю. А как его зовут? - Кого? Щенка?! - Твой истребитель. Я слышал, что все кемперы дают своим флайерам имена. И никому их не разглашают. Только самым близким, тем, кому безоговорочно доверяют. - Ты засранец. А его, - я тронул приборную доску, - зовут Райкири - меч, режущий молнию. - Красиво. Привет, Райкири! - воскликнул Кахир. - Вернёмся - даже не представляешь, что я с тобой сделаю! - пообещал я. - Поехали, мальчики. - И мысленно дал команду освободить верп (5). Нас качнуло - и плавно повело. Перемещение истребителя в пространстве ощущалось как своё собственное. Сенсорный экран мигал штатными полётными огнями. - Нет, - ответил Кахир, - это ты не представляешь, что я с тобой сделаю после того, как мы подпалим магелланцам в жопе фитиль и вернёмся! Ворота дека бесшумно раскрылись. Огромный фиолетовый Фудзин, украшенный "шутихами" взрывов и бисером лазерных импульсов, медленно пополз на нас, намереваясь проглотить. Переварить, превратить в фекалии двух крошечных и слабых людей, как проделал это уже с миллионами. Но на этот раз главной крепости Магелланова Клана не повезло: на неё, с каждой секундой набирая добрый десяток километров скорости, нёсся сам Кахир Два Раза, вторым пилотом прикрывающий спину мне, Юрию Лукину. Между прочим, не последнему кемперу Млечного пути, больше всего на свете желающему жить. И любить. ...................................................................... (1) Носовой флаг звездолёта, поднимается в бою и в торжественные моменты. (2) Автор - Акшин Бабаев, поэт, прозаик, драматург, журналист, переводчик. (3) Дек - транспортная палуба звездолёта (ангар для флайеров, зондов, вездеходов и прочей техники). (4) Квазар PC 1247 + 3406’- самый отдалённый астрономический объект, подтверждённый спектроскопически, располагающийся на краю доступного для изучения людьми мирозданья. Излучение этого квазара доходит до нас за время, почти равное возрасту Вселенной. (5) Верп - вспомогательный якорь. Иллюстратор Jozy
03 ДЕКАБРЯ 2017
|
В ЯБЛОКАХ
Смотрите также
 #ЗНАКОМСТВА, #ОТНОШЕНИЯ
"Выйду на улицу, гляну на село!": "Мамба" исключает гей-знакомства из фильтров
8 декабря 2023
Grindr в Великобритании взрослеет, набирая популярность у мужчин 54+
3 декабря 2023
Новый взгляд на квир-знакомства: OUTtv запускает реалити-шоу "В поисках третьего" с Тиффани Поллард
26 ноября 2023
Двойное убийство в Москве: молодой секс-работник обезглавил своих клиентов
15 сентября 2023
Секрет бурного секса после 70 лет: станьте геем и пользуйтесь соцсетями!
14 сентября 2023
Забыли про VPN? Hornet исчез из российского Интернета!
7 сентября 2023
Lil Nas X рассказал о творческих планах и парнях, которых он предпочитает
9 августа 2023
Троя Сивана нет в приложениях для знакомств, потому что они вызывают у него депрессию
30 июля 2023
Актриса Ребел Уилсон запускает приложение для квир-знакомств
16 февраля 2023
|
  МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
|
|
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
|
* КВИР (queer) в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный". |
