КВИР - Допинг

Допинг

Я наклоняюсь к Людочке и целую её мягкую, как желе, грудь, мусолю почти плоский сосок, запускаю руку куда-то вниз, где маячат её стринги.

Я смотрю на Лолину грудь и вспоминаю, как в прошлый раз трахал её на пару с каким-то кавказским юношей, который, как и я, заглянул сюда на несколько часов безбашенного, почти звериного счастья. Конечно, тогда я не обошёлся без допинга.

- Витя! - стонет она, валяясь на каком-то пледе, - Витя, я тебя ненавижу!..
Витя, одетый в некое подобие чулков, за моей спиной кувыркается с кем-то на кровати. Я выпускаю изо рта Людочкин сосок и оборачиваюсь. Витя выпускает изо рта чей-то член, соскальзывает на пол и подскакивает к Людочке.
- Ты чё орёшь? Чё орёшь, я сказал?! - и суёт ей в рот кляп.
- Витя, нет, Витя, я люблю тебя! Ууу! Ммм...
- Будешь орать - накажу! - Витя берёт Людочку за ноги и поднимает их свечкой.
- Ммм! - стонет Людочка.
- Хочешь, трахни её? - говорит мне Витя.
Но у меня не стоит на Людочку, особенно как гляну на её желеобразный сосок. А вообще, жаль, что не стоит. Кроме собственной жены, женщин у меня было раз, два - и обчёлся. Я немного ковыряю Людочкину дырку и окончательно теряю к ней интерес. На кровати нежится хозяин дома, Серёга (это его член Витя минуту назад выпустил изо рта), на нём сверху - его жена Лола и пышечка Вера. На сегодня это весь состав. Пока Серёга отлизывает Лоле, Вера залепляет ему пощёчину. Я же принимаюсь за его крепкие накаченные ноги, и вот уже между моих ног что-то начинает просыпаться. И тут откуда ни возьмись - Витя. Хватает мой член и пихает себе в рот. Росток крепнет. Затем мы с Витей целуемся, и я чувствую его табачное дыхание. Прямо, как когда-то, лет двести назад, на школьной дискотеке. Тогда на месте Вити, разумеется, была девушка. Не помню ни имени её, ни лица. И вот уже я во всеоружии, тянусь за презервативом, ковыряю упаковку, которая, как назло, не хочет раскрываться. Наконец, натянув резину, всовываю Вите, схватив его за шею. Он верещит и бьётся в судорогах, словно пойманная рыба. Так продолжается несколько минут.
- Мне-то оставишь хуя? - высовывается из-под Лолы Серёга.
Где уж там! Витя вертится, как уж на сковородке, сжимает анус, дёргает шеей, закатывает глаза, при этом целуется - космос! Разумеется, я сливаю в резину, но после этого Витя ещё долго стонет и дёргается на кровати.
- Витя! Я тебя ненавижу! - стонет внизу Людочка, сумев снова избавиться от кляпа во рту.

Зима только началась. Солнце таранит окно, бомбит лучами блестящий паркет, "зажигает" зеркальце на камине перед кроватью. Подобрав с пола наполненную мной резину, я спускаюсь на первый этаж. Там, в неестественно тихой гостиной, на столе простаивают початый коньяк, неоткупоренная бутылка вина, раскромсанный торт и ещё какие-то объедки. Отыскиваю урну под кухонной раковиной, выбрасываю резину, сажусь за стол и смотрю в окно, в котором виден силуэт яблони. И вдруг проваливаюсь лет на пятнадцать назад, в точное такое же зимнее субботнее утро, в такой же вид с силуэтом яблони в окошке.
Та дача в заокской степи на безымянной километровой станции каким-то чудом вместила в себя человек двадцать. Натопили, надышали, накурили, завалились спать. Кому повезло больше - урвали матрасы, кому меньше - накидали на пол курток, свитеров и сопели вповалку. Хозяева - Толик с Алисой - устроились по-королевски. Им достался узенький, еле живой советский диван, типичного тёмно-зелёного цвета, со "рвом" посередине. И вот, положив голову на краешек матраса и упершись ногами в деревянную стену, я слышу шёпот Толика:
"Погнали!"
Диван, надо отдать ему должное, почти не скрипел, но вот сосала Алиса от души, с причмокиванием, с учащённым дыханием, так что Толику пару раз даже пришлось её одёрнуть. Казалось, это слышал только я, потому что все остальные - кто храпел, кто сопел, но, в любом случае, ни один не издал ни звука. Ведь тёмно-зелёное ложе Толику с Алисой принадлежало по праву. А таким, как я, оставалось довольствоваться краем жёсткого матраса, нарождающейся эрекцией в штанах и чёрным холодом, который, казалось, был одновременно и снаружи, и внутри тела.
Утром я первым сполз вниз и уставился в окно, в опалённый декабрьским солнцем сад, в котором зимовала раскидистая яблоня. Толик спустился минут через пятнадцать, поворошил дрова в печке, потянулся.
"Карик, ты чего вскочил в такую рань-то? Не спится?" - он улыбнулся и подмигнул как-то по-свойски, будто знал, что вчера я слышал всё от начала до конца, от первого до последнего вздоха.
"Яблоня, - говорю, - яблоня у тебя красивая!"
"Яблоня? - хохотнул он, - это дед сажал. Только яблоки кислые, зараза!"
Я смотрел на его худощавое тело, босые ноги в шлёпках, взъерошенную шевелюру, щетину на щеках... Она выглядела очень сексуально, и если я вдруг представил бы, как Толик бреется, у меня бы сразу "народилась" эрекция. Алиса наверняка клюнула на Толикову щетину и этот ненавязчивый, "свойский" смех. Он вышел во двор, вернулся с охапкой дров и одно за другим запихал в печь. Стало тепло, даже немного душно.
"Ни хрена себе! Как уцелело-то? - он взял со стола бутылку, на дне которой плещутся остатки коньяка. - Давай треснем, что ли?"
"Давай".
Хоть я не большой любитель коньяка, этот казался мягким, как дождевая вода. И я даже жалел, что стопка была последней.
"Абсента бы сейчас, - зажмурился Толик. - Ты пробовал абсент?"
Я мотнул головой.
"В жизни надо попробовать всё!" - он хлопнул меня по плечу, потянулся и пошёл наверх.
Я вслушивался в каждый его шаг на узкой дачной лестнице со стёртыми деревянными ступенями. Вот он выше, вот ещё выше, вот поднялся на совершенно недосягаемую для меня высоту, к Алисе и тёмно-зелёному дивану. А я вдруг вспомнил тот прокуренный поцелуй на школьной дискотеке, который тогда казался высшей удачей, какая только возможна...

Я отколупываю кусок торта и иду наверх. Лестница здесь крутая, с массивными чугунными перилами. На втором этаже налево спальня, направо - кабинет с письменным столом и книжным шкафом, как из древних мыльных опер. Серёга, сидя за столом, ковыряется в телефоне и дымит. Окурки из переполненной пепельницы разлетелись по столу. В углу, у двери, отошедший от оргии со мной Витя пристроился к Лоле. Они стоят в обнимку, имитируя половой акт.
- Витя, отвали, дай покурить! - кокетливо отпихивает его Лола. После нескольких неудачных попыток Витя ретируется в спальню.
- Заебали, - дымит Серёга, не поднимая глаз от телефона. - Сколько они выпили?
- По два кубика каждый. Не говори! - дымит Лола.
- Чего выпили-то? - вклиниваюсь я, ощущая вину за то, что нарушил обещание и не выебал Серёгу.
- Бутират, - говорит Лола.
- А что это?
- Обезболивающее. Против схваток.
Я смотрю на Лолину грудь и вспоминаю, как в прошлый раз трахал её на пару с каким-то кавказским юношей, который, как и я, заглянул сюда на несколько часов безбашенного, почти звериного счастья. Конечно, тогда я не обошёлся без допинга. Одна таблетка силденафила - и мой хуй достался и Лоле, и Серёге, и ещё парочке девушек. После чего я решил, что, пожалуй, впредь - никакого допинга. Да и лет мне пока ещё не так много. Но в этот раз всё было, скажем прямо, на троечку.
- Людка в отрубе? - спрашивает Серёга.
При вполне атлетической фигуре и почти киношной красоте у него отнюдь не гигант. И, кажется, он больше любит принимать, чем впихивать.
- Да, я её укрыла, а то замёрзнет.
- А Верка?
- Её тоже укрыла. Этот - она кивает головой в сторону спальни - небось сейчас сзади к ней пристроился и тоже отрубился. Теперь часа на два...
- Как бы опять Скорую не пришлось вызывать...
- Я, пожалуй, пойду, - снова вклиниваюсь я, чувствуя, что начинаю замерзать и что пора отыскивать одежду и понемногу возвращаться в будничную и спокойную жизнь семьянина.
- Уходишь? - делает грустное лицо Лола. - Ну, заходи!
Она не то чтобы красавица, но в ней есть что-то такое, что цепляет мужиков с полувзгляда, ну, таких мужиков, у которых с девушками не бывает проблем, так что ко мне это не относится. Я иду в спальню, где на кровати валяются Вера с Витей, а внизу, на скомканном пледе, лежит Людочка, выставив вбок грязные подошвы и красный лак на пальцах. Солнце освещает её лицо, на котором - безмятежное, почти мертвенное спокойствие. Я нахожу трусы, носки, натягиваю брюки с рубашкой и спускаюсь вниз, где я оставил свитер. Лола крутится на кухне.
- Может, кофе напоследок?
- Да нет, Лол, мне на работу, - сходу придумываю я.
- Ну, смотри...
- Яблоня у вас красивая, - говорю я, натягивая свитер.
- Яблоня? - усмехается она. - Это Серёжин отец сажал, только яблоки кислые. Мы компот из них варим... Хочешь попробовать? У меня где-то был...
Я снова вежливо отказываюсь, почему-то вдруг почувствовав себя лишним в этом большом притихшем доме, где в снопах солнечных лучей вьётся пыль. Лола берёт ведро со шваброй и начинает мыть пол. На ней - спортивные штаны, носки со шлёпками, какая-то куртка - не куртка, блузка - не блузка. И ещё очки. Дачница средних лет - никаких тебе красных стрингов, плёток и прыгающих грудей.
На улице так же пустынно, ярко и тихо. Начавшаяся зима ещё не успела надоесть, и вдали, за поселком, виднеется серая ощетинившаяся полоска леса. Я иду по узкой улице, обрамлённой высокими неприступными заборами, и слышу внутри себя шаги. Шаги Толика на деревянной лестнице. Толика, который так и остался на той немыслимой, недосягаемой высоте.

13 ДЕКАБРЯ 2020 КАРИМ ДАЛАМАНОВ

Ссылка:

Смотрите также