КВИР - Дезертир

Дезертир

Герман затеял заведомо проигрышную для меня игру. Зачем? Какую цель преследовал? Поиздеваться надо мной, грязным пидором? А потом шантажировать?

Секс, любовь и боль - всё, что надо человеку, чтобы просыпаться по утрам. Знать, что ты кому-то нужен. Или был нужен...

Германа я знал почти с младенчества. Разумеется - с его младенчества, потому что он младше меня на пятнадцать лет. Помню, когда подростком приезжал летом к бабушке на дачу, мне время от времени приходилось нянчиться с соседским карапузом: пока моя и его бабушки, закадычные подружки, сбегали за грибами или на нашей веранде обсуждали за чаем геополитические проблемы, рост цен на гречку, очередного хахаля Наташки-вертихвостки и длину юбки Аллы Пугачёвой, я приглядывал за шустрым карапузом, уползавшим к нам в землянику или в малину (беззубый засранец в памперсах уже тогда любил клубничку...). Поступив в универ, я на даче стал появляться редко - только если требовалось помочь отцу перекрыть крышу хозблока, построить новый туалет или осенью выкопать картошку. А что в этом совдеповском фазендовом раю делать молодому парню нетрадиционной ориентации? Там, за заборами у бабушкиных и маминых подруг, каждое лето, точно тыквы на компосте, вырастали (а некоторые и перезревали) всё новые и новые невесты на выданье. Девчонки, если честно, не плохие, многие - очень даже симпатичные, бойкие и умненькие; для "нормального" парня - красота, малинник да и только. А меня, романтика, после школы дорвавшегося до свободы однополых отношений и тут же набившего на них две болезненные шишки (одну шишку звали Николай Игоревич, и был он аспирантом моего МИРЭА, другую - Кроу, у него в койке меня чуть не посадили на иглу...), постоянное назойливое сватовство и необходимость строить из себя монаха, помешанного на детекторах для счета фотонов на основе лавинных фотодиодов, приводили в крайнюю степень раздражительности. Поэтому дачный отдых я ловко избегал, однако совсем не появляться в посёлке с оригинальным названием "Ветерок" не мог в силу развитого чувства сыновней и внуковой ответственности.
В редкие визиты в "родовое именье" видел взрослеющего с неприличной скоростью Германа. Интересно, какой растишкой его кормили? Казалось бы, только вчера этот чернявый пацанёнок пускал пузыри и кораблики в большом корыте и целился фонтанчиком из своего петушка в нашего вечно спящего кота Фенимора, а сегодня он уже в рваных джинсах и велошлеме сломя голову гоняет по пыльным просёлочным грунтовкам и дельфинчиком ныряет в речку с трёхметровой тарзанки. А ещё в компании таких же малолетних оболтусов втихаря, за сараем, курит и посасывает пивко. И с каждым годом становится всё выше, крепче, стройнее, смазливее, глазастее, сексуальнее... Многие мои знакомые из гей-тусовки дорого заплатили бы, чтобы научиться, вроде, и не прилагая никаких усилий, выглядеть вот так офигенно аппетитно, как этот художественно растрёпанный малобюджетный пацан: от одного взгляда на его ладную, похожую на тонкую пружину, но широкоплечую фигуру с выпирающими даже из-под толстовок и джинсовок лопатками, длинной шеей, высоким затылком, гибкой талией и узкими бёдрами, подчёркнутыми спущенным на них полурасстёгнутым ремнём, у меня внутри начинал расти большой и тяжёлый шар. Типа пушечного ядра. А когда Герман кусал вечно обветренные припухшие губы и взъерошивал себе густую рваную чёлку, этот шар медленно начинал раскаляться, вибрировать, поднимая всё, соответствующее моменту: температуру моего тела, мои желание, член и... совесть. В такие моменты я чувствовал себя ужасно, гнусно; мысленно матерился, резко отворачивался от малолетнего искушения и, налегая на физический труд, старался как можно быстрее справиться с дачными делами, дабы смотаться в Москву. Сбежать. Унести ноги, драпануть. И там, в сотне километров от дьявольской приманки с дерзкими светло-карими глазищами и улыбкой юнги пиратского брига, выдохнуть спокойно. Ощущать себя педофилом - знаете ли, и врагу не пожелаешь... Утешало меня лишь то, что так остро мой организм реагировал только на Германа, в присутствии других подростков мужеского пола вёл себя исключительно, до оскомины, целомудренно. Уф!.. Да и вообще я чаще предпочитаю снизу, меня тянет к партнёрам постарше, состоявшимся мужчинам с чётко прорисованными мускулатурой и характером: если уж чмо, долбоёб или ханурик - то видишь сразу, кому даёшь, и не строишь иллюзий... Так что Герман - к счастью, исключение, одиночная заноза в моём расшатанном либидо. Беспокоит, конечно, но, надеюсь, ничего серьёзного и опасного. Хотя...

Год назад от нас ушёл отец. То есть от мамы - потому что я-то давно не ребёнок и брошенным себя не считаю. А мама считает. Для женщины предпенсионного возраста, всю жизнь любившей мужа и полагавшей, что он отвечает ей той же монетой, пережить развод и то, что разлучница младше едва ли не вдвое, - это тяжкий удар судьбы, испытание не для слабонервных. А у моей мамы нервы как раз всегда были слабые. Думаю, поэтому отец и не смог терпеть её, так сказать, до конца. А с другой стороны - за столько лет мог бы и привыкнуть. Муж и жена - одна сатана и всё такое. Или, если уж совсем невмоготу было, развёлся бы раньше, когда жена ещё чувствовала себя цветущей женщиной, а не старухой, и имела бы хоть гипотетические шансы и, главное, желание, повторно устроить личную жизнь... Не моё это дело - прощать или не прощать взрослого, почти пожилого мужчину, который меня зачал, вырастил и воспитал, однако с его уходом от мамы сыновнее безоговорочное уважение к отцу дало глубокую трещину... Бог ему судья, только мамины слёзы переросли в затяжные рыдания - в банке, где она работала кассиром, не захотели держать пятидесятипятилетнюю сотрудницу и отправили на заслуженную пенсию. Мама перенесла тяжёлый гипертонический криз и в апреле переехала на дачу, всю себя посвятила страданиям, похудению, саду-огороду и поискам подходящей партии для своего единственного сына-холостяка. Упрёки и постоянные разговоры о внуках вводили меня в состояние, близкое к "сейчас покусаю", но вдобавок ко всему выяснилось, что у неё слабое сердце, - и я стал на даче частым гостем, почти поселился там. А куда деваться? Сын, да к тому же ещё и любящий, - это приговор.

Дачная жизнь, как ни странно, затянула и даже понравилась. Воздух, ветер, небо, солнце. Петрушка и шпинат с грядки. Мясо с мангала. Колодезная, какая-то особенно вкусная вода. Скрип деревянного дома. Не прекращающие свой бег облака, луна, готовая стать твоей верной подружкой... Мама в моём присутствии почти не нервничала и улыбалась, пусть и печально; плакала всё реже, и правда похудела, загорела и помолодела; с мелодрам по телеку переключилась на боевики и ментовские саги. Заговорила о том, чтобы завести курочек... Мой более-менее постоянный любовник, Роман, по крутому знакомству получив долгожданное место массажиста в научно-методическом центре Союза российских биатлонистов, укатил аж до октября на жутко важные сборы. В городе меня почти ничего, кроме фитнеса, не держало, я взял у начальника отдела пару самых нудных проектов в разработку, наладил на даче модем и коптел над ними дистанционно. Учитывая, что с января нас в конторе посадили на голый оклад, а мой старенький Мерс давно нуждался в замене, я поддался на уговоры приятеля, активно пытавшегося устроить свою личную жизнь, и сдал ему на полгода квартиру.

В середине июня после долгого перерыва увидел Германа. Со всеми проблемами я и позабыл, как меня к нему тянуло. Вспомнил мгновенно - лишь услышал за забором знакомый смеющийся мальчишеский голос, сердце, не спросив разрешения, самовольно пустилось вскачь. Бух-бух, бух-бух. И-иго-го! В висках загрохотали барабаны, коленки задрожали, в паху потяжелело. Захотелось бить копытом, вертеть хвостом, захотелось петь под гитару какую-нибудь сопливую романтическую хрень - Герману петь, смотреть ему в глаза и гладить по голой острой коленке...
Бесовское наваждение! Был бы верующим - пошёл бы за спасением в церковь, ей богу!
Нет, так не пойдёт. Я взрослый, адекватный человек. Законопослушный. Более того - искренне убеждённый, что развращать малолеток - плохо; пусть они, балбесы, сами себя развращают, а я постою в сторонке, вернее, посижу с бокалом Тринити за столиком "на двоих" на балконе клубешника и подожду, пока нечто давно развращённое, но достигшее восемнадцати, само подсядет ко мне и предложит потусить... Да мало ли, что там хочется моему решившему поднять бунт организму. Прекрасно понимаю, чем чреваты поощрения таких, мягко говоря, спорных наклонностей. Герман - несовершеннолетний, ему ещё год в школе учиться, стало быть - табу! Даже не мечтай, Серёженька! И культяпку свою похотливую, представляя девственный тыл Германа, в потный пах не пристраивай - лучше отбей её себе молотком, а дрочить на пацана не думай! Есть вещи, шутить с которыми опасно, а не шутить - ещё опаснее. Не успеешь оглянуться - как увязнешь в таком липком дерьме, что до конца жизни не отмоешься. Не отмолишься. И дело даже не в страхе перед законами, а в подлинных, непритворных взглядах: есть вещи недопустимые, подобного рода влечения - непростительная слабость, с которой можно и нужно бороться. Дьявол, само собой, не причём, однако некое тёмное, искорёженное естество сидит, наверное, в каждом из нас и время от времени высовывает свою кривозубую морду, вертит тяжёлой башкой на змеиной шее - проверяет, в какую сторону удастся сместить центр тяжести человека. Так вот, с моим центром тяжести - всё нормально, отлажен чётко. Поэтому неужели же не справлюсь с собой? Да запросто.
Ну... запросто не запросто, но, решив демонстративно не обращать внимания на собственное неровное дыхание в Германову сторону, я смог-таки обуздать мустанга своего вожделения и о мальчишке - клянусь! - даже не мечтал. Хоть и видел его почти ежедневно - ни-ни! Дрочить - разумеется, дрочил, не без этого (я же, право слово, не святой и не импотент), но исключительно - на Стива Грэнда и на стриптизёра Пабло Громозеку, познакомиться с которым поближе у меня однажды банально не хватило бабосов. Чувствовал себя при этом героем - удивительно приятно! Держать свою плоть в руках... - блин, как-то слишком двусмысленно... - перефразирую: сдерживать порочные желания в кулаке... тьфу, в узде, в ежовых рукавицах - круть! Частенько подумывал, как, оказывается, клёво в чём-то себе осознанно отказывать; хорошо бы продолжить путешествие по дороге самоограничений, например, попробовав вегетарианство или сыроедение, возможно, даже бросить курить или, чем чёрт не шутит, заняться цигуном...
"Молодец, Серёга, настоящий мужик - как решил, так и сделал", - нахваливал я себя перед сном после холодного душа. И ведь было за что. Белозубый, загорелый, как сдобный пирожок, Герман мог хоть целыми днями маячить у меня перед глазами в своих потёртых, непонятно на чём держащихся шортах, над поясом которых провокационно торчала широкая резинка трусов, - а я, точно невозмутимый коммандос, только сглатывал горячий солоноватый ком в горле и время от времени задерживал дыхание, пресекая попытки коварной эрекции испортить победу силы воли над низменными страстями, преследуемыми УК РФ.

Ох, зря я торжествовал, рано напялил на себя лавры победителя. Вершина оказалась куда неприступнее, чем представлялась на подходе.
Раньше, в детстве, мне казалось, что всё самое важное, значимое, наиболее заметное или неожиданное в жизни человека должно происходить под барабанную дробь, как в цирке во время исполнения смертельного трюка, или под нагнетающую напряжение музыку, как в фильмах, когда на главного героя из-за угла выскакивает вампир или его звездолёт теряет хвост при посадке. Ан нет. В реале всё прозаичнее, скучнее. События, коренным образом меняющие твою жизнь, взрывающие привычный комфортный мир, превращающие твою душу в Хиросиму, случаются под обычный, будничный звуковой фон, и даже самая тренированная интуиция не может предсказать последствий, к которым они приведут. Вы забыли после работы купить свежего хлеба и кофе и выскочили перед сном на пять минут в ночной супермаркет за круассанами и арабикой ? А вам мироздание - опаньки! пас! - и лобовое столкновение с провонявшим Хеннеси "крузаком" или отчаявшимся вмазаться нариком, мол, крутись, милок, как умеешь, выживешь - приз тебе в виде свеженького рассвета, слажаешь - станешь назидательным примером для сограждан. Или вы вечерком, засмотревшись по нэту голубым паревом, банально захотели отлить и, впопыхах не нажав "стоп" на видеоплеере, умчались в уличный сортир - а вам вселенная - хоп! - и на порог соседского мальчишку, которого его родительница послала к вашей за солью. Или за уксусом. Или за приправой для жарки рыбы...

Мама ещё после ужина почувствовала себя неважно и рано легла спать. То, что к нам в калитку кто-то зашёл и вежливо постучал в открытую настежь дверь веранды, я услышал как раз, пардон, над толчком, но было поздно посыпать голову пеплом. На бегу заправляя ширинку, я влетел на крыльцо и буквально физически натолкнулся на взгляд Германа. Тот как раз отвернул голову от экрана мерцавшего на столе монитора бука и посмотрел на меня. Широко раскрытыми глазами. В которых светилось удивление крайней степени вперемешку с чем-то похожим на восхищение. Сомнения и рой бандитских пчёл. Шершней. Даже услышалось, как они гудят, подбивая своего хозяина на что-то грандиозное... Герман гулко сглотнул, почему-то опустил взгляд мне в пах (словно сенсационное открытие, что я смотрю такое кино, требовало визуального подтверждения в районе моей промежности) и покраснел. Потом прищурился. Эдак э... не очень хорошо прищурился, хмыкнул многозначительно и ушёл, так и не сказав, зачем приходил.
Я вытер рукавом пот со лба и со злостью захлопнул крышку бука.
В принципе, это маленькое происшествие ничем не грозило. Как бы. Реакция юного соседа озадачивала - слишком она была... яркой. Но какое значение имеет тот факт, что Герман узнал о моих пикантных кинематографических пристрастиях? Нулевое!
Если бы, если бы...
Я думал, что страдаю от нежелательного влечения к малолетнему парню и мук совести по этому поводу? Как же, как же, как же я ошибался!!! Настоящие, подлинные, натуральнейшие, истые страдания, отъявленные муки, Пытки с большой буквы начались на следующий день, вернее, с утра, когда я по привычке разминал застоявшиеся за ночь мышцы в закутке между летним душем и хозблоком, где устроил себе турник и скамью для подъёма штанги на бицепс. Со стороны своего участка ко мне поздороваться через рабицу подошёл заспанный, эротично помятый Герман. И прошмыгнул в свою "ванную" из поликарбоната. Где начал, будто артист театра теней, принимать водные процедуры, позабыв закрыться шторкой.
Идея уйти, не закончив зарядку, показалась мне трусостью. А зря...
Вышел он из душевой в одном небольшом полотенце на бёдрах; удаляясь, вилял ими, точно голодная шлюха на трассе, потом вдруг остановился и, словно вспомнив что-то важное, стоя ко мне спиной, снял полотенце и начал вытирать голову.
Вероломный стон сорвался с моих губ вопреки настойчивым попыткам придушить его в зародыше. Вздыбившиеся спереди шорты я прикрыл гантелей.

С этой минуты имя "Герман" звучало в моих ушах как "персональный палач". Что этот шельмец вытворял, на удивление мастерски дразня меня, раззадоривая и разводя на стояки, будто опытный хастлер, я описывать не стану, ибо цензура в отношении несовершеннолетних - вещь серьёзная. Скажу лишь, что его выкрутасы, производимые с абсолютно невинным выражением лица, сделали из меня жёваный салатный лист (читай "тряпку с трясущимися от перевозбуждения руками и губами") ровно за шесть дней. Перед массированной атакой словно с цепи сорвавшегося мальчишки, пустившего в ход все свои ресурсы (Где?! Как, когда, у кого он научился всем этим прибамбасам соблазнения?!), начиная от подчёркнуто, неприлично сексуальной одежды (включая почти полное её отсутствие) и заканчивая неприкрытыми провокациями в виде показательного стриптиза (про "невинные шалости" воздушных поцелуйчиков, якобы случайных сальных жестов и блядского стреляния глазами в мою сторону вообще молчу), я устоять не смог. Каюсь. Герман затеял заведомо проигрышную для меня игру. Зачем? Какую цель преследовал? Поиздеваться надо мной, грязным пидором? А потом шантажировать? Или поиграть в нечто новое, манкое, взрослое, в чужой, запретный, но такой интересный и пьянящий кровь мир "других" парней? Понимал ли он, осознавал ли, насколько это опасно и... жестоко? Полагаю, нет. Просто прикалывался. Вошёл в раж, не почувствовал, что перегибает палку, да вообще ломает её нахер! Меня ломает... И заставляет ненавидеть себя, глупого, играющего в злые игры, дьявольски красивого юного мудака...

Я забздел. Сбежал в Судак. К малознакомому, но пару лет назад рьяно приглашавшему меня в гости крымскому бизнесмену Тарасу, на деле оказавшемуся барменом популярного клуба "Cowboy", где я и завис почти на неделю с редкими перерывами на сон, море и звонки маме. Работа - по боку, никаких знакомств, никаких парней, никакого секса (валившийся с ног после смен и практически не пригодный для употребления Тарас - не в счёт) - только полураздетые тёлочки, только транс, хаус и техно, только джин, вермут и лёд. Много-много горячих девочек, притупляющего, будто прижигающего нервы, музона и холодного алкоголя - неплохое, скажу я вам, лекарство против запретного гомосексуального зуда. Я, пожалуй, даже переборщил с такой экстремальной терапией и в какой-то момент испугался, не навсегда ли расстался с эрекцией...
Герман позвонил мне как раз в тот момент, когда я методом трения проверял работоспособность своего немного проржавевшего в "Ковбое" агрегата. Потом выяснилось, что хитрец навешал моей маме какую-то лапшу про важное дело и таким макаром добыл номер моего телефона.
Я, порыкивая от удовольствия, дал долгожданный залп, в слегка дезориентированном состоянии ответил на настырный вызов с незнакомого номера - а из динамика голос моего кареглазого изувера: "Серёж, привет. Это Герман. Не бросай трубку, мне надо сказать тебе важное..." Эдак с надрывом, с волнующей хрипотцой, будто у парня на том конце "провода" простужено горло. Его, злодея, раздеть бы, натереть спиртом, закутать в пушистый плед, на ноги - мои шерстяные колючие носки, в рот - полста чистого джина исключительно в лечебных целях, потом крепко обнять, затискать, зацеловать... Отодрать так, чтобы больше никогда даже не помышлял дразнить взрослых мужиков!..
- Слушаю, - проблеял я в ответ совсем вяло. Обречённо. Оргазма как не бывало. Палец аж жгло - как хотелось сбросить вызов. Но я же не трус.
Герман начал запинаясь. Говорил какую-то чушь. Его голос дрожал и срывался. Несколько раз довольно болезненно задел меня - я даже поморщился, но почему-то не нажал на "отбой", а слушал, слушал, слушал. Теперь буду знать, что не чужд мазохизму. Словно прирос ухом к айфону, казалось, что если прерву разговор, то перестану дышать или просто упаду замертво без каких-либо причин. Сдохну. Разложусь на склизкие, дурно пахнущие атомы, развеюсь по ветру вонючим облаком...
Потом его понесло. Взахлёб он стал рассказывать мне о таких вещах... что-то объяснять, неумело, но убедительно, доказывать, уговаривать, просить... угрожать... Я запомнил каждое его слово, но не хочу цитировать. Повторять такое - грех, ещё одно предательство... Что-то о любви - с надрывом потерявшегося щенка...
Я выждал, пока задохнувшийся колючими признаниями Герман, закашлявшись, сделает паузу. И выключил телефон. Нет, вру, я тихо сказал:
- Не звони мне, гавнюк. И не попадайся на глаза, малолетняя мразь. - И выключил телефон. Совсем. С дуру зачем-то расхуячил его об стену.

Купил дешёвый "Fly", сообщил маме свой новый номер и в приказном порядке запретил его давать посторонним. Выпросил, буквально слёзно выклянчил у начальства командировку в тьмутаракань; из нашего Уфимского филиала вернулся только к новому году - помятый, усталый до чёртиков и едва не померший от сплина и болей в печени. Тридцать первого декабря узнал от мамы, что наш сосед по даче Герман две недели назад погиб. Разбился насмерть. Катался на вагоне метро. Прицепер или зацепер, так, кажется, называется это дикое увлечение современных подростков.
- Трейнсёрфинг, - машинально вспомнил я модный термин.
- Серёженька, ну вот ты у меня тоже не такой как все, - утирала мама слёзы после второй рюмки "Бенедиктина", - но, слава богу, у тебя хватило ума никому ничего не доказывать, не бунтовать, не дерзить, не привлекать внимание такими идиотскими выходками. - Она шмыгнула носом. До меня дошёл смысл её слов - по спине пробежал холодок. О чём это она?! - Знаешь, говорят, мальчик совсем от рук отбился. Его родители к психологу водили - не помогло. Ухо проколол, сделал татуировку, а вторую - вообще, ну, там! - Мама в ужасе скосила глаза вниз. - В школе прямо на уроке объявил всем, что гей. Как это называется? Камин аут? Вот у тебя же хватило ума никакого камина не делать. А Герман директора обозвал гомофобом. Такой скандал вышел, такой скандал! - Маму, непривычную к спиртному, от крепкого ликёра совсем развезло, она начала широко всплёскивать руками и шумно всхлипывать. - Германа стали дразнить. И даже что-то похуже! - Мамины, полные слёз глаза, в ужасе округлились. - Без подробностей. Но, думаю, мальчик решил всем доказать, какой он крутой. Ох-хо-хо, доказал вот. Бунтарь. Бедный. Такой славный мальчик. Был. Бедные родители. Такое горе. - Мама с тоской посмотрела на "Бенедиктин".
Я налил ей ещё полрюмочки, себе - добрую порцию скотча, и опрокинул в рот. Спросил на приливе отваги, пока жгло горло:
- Мам, кх-кх, что ты имеешь в виду? Какой это я "не такой"?
Она смутилась, забегала глазами. Почему-то стало неловко.
- Серёженька, ты меня прости. Не то ляпнула. Не умею говорить правильно. Но ведь у тебя с девушками не получается. Я же не дура. Ну гей - и гей, ничего особенного. Главное - не привлекать внимания, осторожненько жить. Это отец считает, что тебя лечить надо было ещё в детстве, а я думаю, что ты у меня самый лучший. Геев столько гениальных было! А внучат - и чужих нянчить можно. Вон, какой ты красивый, и заботливый, и вообще... - Она с обожанием погладила меня по руке и уткнулась лицом в плечо. Затряслась от рыданий. Под футболкой стало горячо...

Сходить к Герману в колумбарий я решился только через месяц. Заставил себя. Долго выбирал ему цветы - все казались неуместными, девчачьими. Никак не мог смириться, осознать, что несу букет не на свидание, не в подарок своему бойфренду.
Угрюмо разглядывая портрет симпатичного юноши на влажном от снега мраморе, с тяжестью въехал, что у меня нет ни одной фотографии Германа. Дома в панике кинулся искать его в соцсетях, насохранял фоток. Начитался его страничек... И понял, что никогда больше не смогу спокойно спать по ночам. Потому что мне постоянно, без пощады, будет сниться один и тот же сон: я несусь под сотню в пустом раскачивающемся вагоне метро в тёмном бесконечном туннеле и знаю, что надо мной, на крыше, сверху, - Герман. Ветер рвёт ему волосы. Он рядом, так близко, а не потрогать, не втянуть к себе в вагон... А ещё буду выть в спины мальчишкам, хотя бы отдалённо похожим на Германа... Так мне, дезертиру, и надо.
Наверное, эта боль когда-нибудь пройдёт, ведь всё проходит. Всё. Всё... Но я не хочу, чтобы проходило, признаться, кайфую от уколов в сердце. Не сдыхаю же, зато чувствую себя живым. Боль - это и есть жизнь. Секс, любовь и боль - всё, что надо человеку, чтобы просыпаться по утрам. Знать, что ты кому-то нужен. Или был нужен...
Каждый день говорить своему криво бритому отражению в зеркале: "Ну и дерьмо же ты, Серёженька"? А смысл? Отражению это и без слов отлично известно, оно у меня сообразительное. И честное... Врать самому себе, что когда-нибудь, где-то в мистическом "там" встречу, увижу Германа - и вот тогда скажу ему всё-всё?.. Не помогает, вера в невозможное - не моё. А жаль.
Человеческая жизнь, любая, неприметная, обыкновенная, заурядная, даже самая унылая и серая - борьба, бой. Жизнь индивида, хоть чем-то выбивающегося из однотонных рядов "нормальных, добропорядочных" членов общества (читай "натуралов") - тем паче. Каждый сражается - с явными и скрытыми врагами, с самим собой, с обстоятельствами, с болезнями, наконец, и со старостью. Я от своего боя уклонился, дезертировал. Когда не захотел принять ответственность за себе подобного, юного и бестолкового, отчаянно, не зная правильных слов, звавшего на помощь. Неважно, какой он был ориентации и разбирался ли вообще в ней. Возможно, своё гейство, выпрыгнувшее, как чёртик из табакерки (не без моего участия), Герман только придумал, приняв подростковое бунтарство против лицемерия взрослого мира за нетрадиционные сексуальные пристрастия. Сам того не желая, я открыл Герману дверь из его тёплой и безопасной каюты на продуваемую ветрами, скользкую от солёных брызг палубу корабля, кидаемого то вверх, то вниз волнами бушующего океана жизни. А поддержать его на этой шаткой палубе, подставить плечо побоялся. Не малолетке, которого хотел поиметь, а такому же, как я, только очень молодому и неопытному че-ло-ве-ку. Окажись на месте Германа девчонка, а я будь самым гетеросексуальным из гетеросексуалов, разве это что-то поменяло бы? Просто она из-за моего злого равнодушия, маскирующего трусость, не на вагоны полезла бы, а, упившись папиного вискаря, готичненько вскрылась бы в ванне или маханула бы под тот же вискарь пачку бабкиных таблеток от давления. Герман же выбрал сражение. За собственное место под солнцем и луной. Со всем тем, что пачкало и рвало его душу. Только шансов победить в одиночку у него, не знавшего законов войны, не было...

Я, я, я! Раз уж так сложилось, раз жизнь столкнула нас лбами, именно я, пусть не самый опытный и удачливый боец, однако кое-что понимающий в жизни, умеющий в ней сносно барахтаться, должен был научить его. Чему? Быть геем? Сосать, долбить в очко, растягиваться, принимать? Трахаться с парнями так виртуозно, чтобы они мечтали о повторении, а окружающие ни о чём не догадывались? Конечно же, нет! Нет! Просто поддержать мальчишку, помочь разобраться в себе. Вправить ему мозги, поставить их на место. Научить не делать непоправимых ошибок, как минимум, заниматься сексом только с презервативом, независимо от того, какого пола партнёр окажется под или над ним. Беречь себя, свою жизнь. Снисходительно относиться к людям. Не должен был шарахаться от него как от прокажённого. По-го-во-рить.
Чтобы доказать миру (или мне...) что-то важное, Герман забрался на крышу вагона, унёсшего в тёмный туннель. Навсегда. Глупо? А многие ли из нас умны в шестнадцать-семнадцать? Именно для того, чтобы неизбежные и даже полезные ошибки юнцов не погубили их, рядом и должны стоять взрослые. И страховать. Не только родители, а ещё кто-то, к чьей душе по непонятным причинам потянулась юная душа, вероятно, инстинктивно стремясь быть ближе к тому, на кого хотела бы быть похожей.
На меня, дезертира, Герман не будет похож никогда.
От горечи сводит горло и щиплет глаза. Но плакать я не буду - при маме нельзя. Ведь она считает сына умным и сильным - так ей спокойнее, - а ещё умеющим выживать в мире, где подчас решающее значение имеет, от мужчин или женщин у тебя ярче блестят глаза и громче стучит сердце...

24 ИЮЛЯ 2016 В ЯБЛОКАХ

Ссылка:

Смотрите также

#ЗНАКОМСТВА, #КАМИН-АУТ, #РОДИТЕЛИ

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Наступает лето! На охоту выходят борцы за нравственность и полиция

"Мы существуем, если говорим". Семь историй камин-аута

Проект "Q-Rated" попросил своих читателей и читательниц рассказать, как они открылись близким и что это изменило в их жизни.

Камин-ауты, которые пошли не по плану...

Сотрудники одного из российских ЛГБТ-проектов вспоминают, как впервые рассказали о своей ориентации родителям и не только и с какой реакцией столкнулись.

"Выйду на улицу, гляну на село!": "Мамба" исключает гей-знакомства из фильтров