КВИР - Detlev

Detlev

История, которую мне не забыть никогда. И тебя, Детлев Нидекер (Detlev Niedecker), мне тоже не забыть никогда.

1.

Базель 1966-го. Наш отель, модный, респектабельный, только что отреставрированный Rheinfelderhof находился недалеко от центра. Перешел по мосту через Рейн и вот он центр. Базель, как известно, небольшой город, даже по швейцарским меркам. У нас почти не было туристов, за исключением очень небольшой группы, той самой, а так, в основном, бизнесмены, чьи фирмы платили вперед чуть ли не за год. Это позволяло мне по три-четыре раза продавать одни и те же комнаты и сделать супердоходной всю сеть наших отелей, директором которой я тогда и являлся, а это еще и Монтрё, и Берн, и Цюрих, и Шульс, который в Энгардин.
Это была осень, холодная, недружелюбная, непривычная. За окном кружились желтые и красные листья. Они засыпали крышу моего кабрио Ford Mercury, желтого с коричневым и чудесно вписывались в его цветовую гамму, придавая ему леопардовый окрас. Рядом с моим кабрио на парковке перед отелем стоит элегантный Mercedes 220 SE, красно-белый, с кожаным салоном и берлинским номером. Это Йоханнес Брандес, владелец фирмы Brandes Messebau GmbH. Он неизменно монтирует стенды на Базельской экономической мессе, поэтому появляется у нас каждые две-три недели, хотя месса проходит дважды в год.
А вот и он сам, как денди лондонский одет, темно-синий элегантный костюм, шейный платок, в руке маленький пакетик. Полпервого ночи.
Вообще то, что я оказался в отеле на рецепции в ту ночь - чистая случайность. Наш ночной портье свалился с каким-то загадочным заболеванием, потерял внезапно сознание на своем посту, не вовремя, как это всегда бывает, как раз, когда мне надо было ехать рано утром с проверкой в Монтрё. Оставить отель без кого бы то ни было нельзя, слишком высоки ставки, слишком высок уровень, никого другого в данный момент не было и, вследствие этого экспромта, я остался вместо него на ночь. Это Швейцария, здесь работают все.
Я появляюсь в холле и приветствую Йоханнеса.
- Добрейший вечерок, - говорит он своим характерным баритоном, подходя к рецепции, и небрежно закидывая на стол свой пакетик. Длинный стол из паркелита покрыт черным мрамором. Холл, бар и рецепция нашего отеля - самые-самые во всей Швейцарии. В те годы не придавалось столько значения блеску и лоску, и это было удивительно - встретить такую жемчужину среди массы запыленных, замызганных отелей. Ну, правда и цены у нас были тоже удивительные, не то слово.
Мы сто лет знакомы с Йоханнесом. Он известный ловелас-однодневка, ни разу не видел его дважды с одной и той же девочкой. Он был немного старше меня, ему лет 35. Яркий кареглазый блондин с уложенными феном волосами и неприметным, но тщательным маникюром. Он очень следил за собой: что не сделает иной, чтобы привлечь внимание ... В профессиональном отношении он был настоящая звезда, гений маркетинга, ему удавалось всё. Если Ницше был прав, заметив, что герой нашего времени, - это актер, то Брнадес был героем времени, без всякого сомнения.
Его очередная пассия, как водится, красоты неописуемой, с его ключом от комнаты давным-давно уже прошествовала танцующей походкой в его номер и пребывала, надо думать, уже в нетерпениях.
Но у нас была давняя традиция - виски за встречу. И никакой визит в Монтрё не мог ее отменить. Все бары в Швейцарии закрывались в полночь, остаются лишь отели, в которых (теоретически) могут находиться только гости. Йоханнес иронически окинул меня взглядом:
- Ну-с, монсиньор, выпьем за нашу очередную встречу!
Если он мне говорил "монсиньор", это означало приподнятое и боевое состояние духа. Я зашел за барную стойку, взял Black Label и два бокала и вернулся на рецепцию. Мы всегда оставались на вы, но со временем вы становилось все более дружеским.
- Как вам моя девочка, герр директор? Видели вы ее?
Я налил нам по виски.
- Видел, прелесть, как обычно, вам остается только позавидовать, господин Брандес ... - скромно сказал я.
Но берлинского монстра продаж скромностью было не купить. Он насмешливо улыбнулся:
- Майн готт, Петер! Позавидовать!И это говорит обладатель первой швейцарской красавицы? Язык у вас без костей, господин директор!
Я засмеялся. Катарина, моя Катци, была и вправду умница-красавица, к тому же одна из самых богатых женщин маленького европейского рая, чего Йоханнес, кстати, не знал. Ну и еще кое-чего он не знал, и очень хорошо.
- Давайте-ка выпьем за наши гешефты! За сотрудничество, за хороший бизнес, нам с вами это никогда не помешает! - предложил Йоханнес, когда мы приступили к виски номер два.
Гешефт - это святое. За него всегда особенно приятно сказать Цумволле!
- Цумволле!
- Цумволле!
И тут вошел он.

Он был по возрасту, как я, или даже чуть младше, лет двадцати восьми, наверное. Очень симпатичный: нежные черты лица, темные волосы, немного смуглая кожа, черные, как ночная вода, глаза. Вряд ли ему нужно было бриться. В изысканом черном в тонкую полоску костюме с серо-синим галстуком, он выглядел как мальчик с подиума.
Чуть волнующейся походкой, с легкой качкой бедер, он подошел к нам, окинув нас обоих чуть томным взглядом. Он выглядел уставшим и расстроенным: вечер был не похож на удавшийся...
С мягким южно-немецким диалектом он спросил ключ от своей комнаты. Номер 133, до сих пор помню. Мягкий диалект, определенно швабский, мелодичный. Из Тюбингена? Как фатальный, даже патологический, наверное, автолюбитель, я вдруг сообразил, что с тюбингенским номером у нас стоит сейчас только черный Porsche 911. Это было мое прошлогоднее увлечение, невероятный автомобиль, с легкостью делавший 240 км/ч (это в те-то годы!), и я сразу невольно проникся к гостю симпатией.
Йоханнесу, как впрочем и мне, было достаточно одного взгляда на него, чтоб понять, что это за птица.
Наверное, стоит сделать историческое отступление и напомнить, что 60-е годы, - когда даже в консервативной Америке цвели пышным цветом хиппи и всяческие свободы пробивали себе путь, - в Германии пышным цветом цвел печально знаменитый параграф 175. Тотальный запрет гомосексуализма, преследуемый судебным порядком. Оазисом свободы оставалась Швейцария, не только в экономическом, но и во многих других смыслах. Это сделало маленькую альпийскую страну зоной не только отмывания денег и крупных гешефтов, но и секс-туризма для соседней Германии. Одним из типичных променадов и мест встреч была Бундестерраса в Берне, за зданием Парламента, откуда и сейчас открывается роскошный вид на город и бернские крыши.
Такие террасы и променады были во всех крупных швейцарских городах. Рядом с нашим отелем находился один из очень популярных в Базеле бар для геев. Это означает, что наш отель был заполнен не только бизнесменами со всех сторон света, но и богатыми немцами, приехавшими за глотком свободы. И как раз один из них, грустный и не слишком трезвый, стоял сейчас перед нами.
До сих пор не понимаю, никогда, наверное, не пойму, что взбрело в голову Йоханнесу...

3.

- Паазвольте пригласить вас на виски, молодой человек, - с растяжкой и самым обаятельным тоном сказал Йоханнес, тонко улыбнувшись и спустившись в самый низкий обольстительный регистр своего баритона. - Я Йоханнес Брандес. А это монсиньор директор нашего скромного приюта, господин барон Петер фон унд цу Пинтарелли.
Это он меня так, подлец, представил. Это чистая правда, но зачем же так сразу-то...
Наш молодой постоялец пристально посмотрел на него и в его расширившихся красивых глазах блеснул робкий огонек надежды. Он ответил мне вежливым полупоклоном. А глядя на Йоханнеса, сказал с нежностью в голосе:
- Я Детлев Нидекер, владелец тюбингенского издательства "Нидекер Ферлаг". Но, пожалуйста, зовите меня Детлев.
Он протянул нам визитки: Detlev Niedecker Verlag Tübingen.
- Очень приятно. Йоханнес.
- Петер.
Они перешли на ты. Я налил Детлеву виски, и он чуть дрожащими пальцами взял бокал:
- И позвольте все же мне пригласить вас, господа! Цумволле! За нашу встречу! - и он чувственно отпил небольшой глоточек, неотрывно глядя на Йоханнеса.
Мы выпили виски. Мне было ей-богу все равно, кто за него заплатит, а Йоханнес милостиво согласился быть приглашенным на виски, вздернув брови и картинно разведя руками.
Наш диалог звучал типично, в каком-то смысле, для дойчераум: каждый из нас говорил на своем диалекте: я на венском, как обычно, Йоханнес на берлиниш (Ik bin en Berliner, как мужественно выговаривал еще мистер Кеннеди, сделавший эту фразу знаменитой) и Детлев на своем мелодичном швабском.
- Что там такое красивое у тебя в пакетике, - мягко спросил он, пристально глядя в глаза моему берлинскому партнеру.
- Представь, шери, я забыл зубную пасту, вот купил сейчас по дороге, - Йоханнес покрутил в руках бокал с виски, заглянул в него, словно спрашивал его мнение, и подмигнул мне: - чувствую завтра мне она с утра раннего срочно понадобится.
Он засмеялся, мы тоже. Детлев, закусив губу, смотрел на Йоханнеса широко раскрытыми глазами.
- Какую пасту ты купил, Йоханнес?
- Odol, мой дорогой. Вот посмотри.
И Брандес вынул пасту из пакетика и, словно шар в боулинге, отправил здоровенного размера тюбик по полированной поверхности стола Детлеву. Он взял подъехавший к нему тюбик с такой нежностью, словно это было живое существо.
- Зачем она тебе? - он с придыханием спросил Йоханнеса, и я тут только заметил, что он немного пришепетывал. - Она не нужна тебе, у меня есть с собой паста, ты можешь взять мою.
И он повернулся ко мне и с мягкой, словно чуть виноватой улыбкой спросил еще нам всем виски.
- Ах ты, ну надо же... вот жаль, я не знал! - воскликнул берлинец, снова построив брови домиком, homo ludens.
Мы чокнулись бокалами, цумволле прозвучало на три голоса с тремя различными интонациями.
- Пойдем ко мне, - просительно сказал Детлев, дотронувшись до лацкана его пиджака. Во всем его теле чувствовалась дрожь нетерпения.
- Ну, слушай, даже не знаю, - пригорюнился Йоханнес, - понимаешь, меня же барышня ждет в номере. Я же не могу ее ... хм... разочаровать.
- Ну, она же всегда будет, а я завтра уеду. Пожалуйста, Йоханнес, - Детлев перестал меня вообще замечать, и мое присутствие его совершенно не смущало. Он взял Йоханнеса за руку, стараясь придать своим словам убедительность.
Виски убывало, Детлев заказывал и заказывал вновь, он хотел, конечно, смягчить и сломить внутреннее сопротивление Брандеса. В конечном счете, в кондиции были мы все трое. С какого-то по счету виски я отказался составлять им компанию, поскольку утром, которое уже вот-вот должно было наступить, я должен был быть за рулем, и о количестве завтрашних промилей я уже старался не думать. Моим кредо как гонщика-любителя является ноль промилей и ясное сознание. Я стоял в дверном проеме позади рецепции, облокотившись плечом на косяк, и чувствуя себя как в партере театра трагикомедии наблюдал за дуэтом этих двух человек. Не то, чтобы у меня на душе кошки скреблись или, наоборот бабочки в животе затрепетали, но кто-то там определено у меня внутри чувствовал себя некомфортно.
Я на минуту задумался, а когда очнулся от дум, увидел, что Детлев держит Йоханнеса за руку около локтя и что-то нежно и терпеливо ему разъясняет. Я уловил какие-то обрывочные фразы, кажется, они перешли к серьезным темам о судьбе, экзистенции, о Боге. Ну после таких возлияний это было неудивительно, я, пытаясь не выпасть из рамки дверного проема, уже и сам начал о Боге подумывать. В какой-то момент мои гости ловко свернули с божественной тропы и заговорили о сосуде дьявольском, то бишь о женщинах. Йоханнес вдруг картинно вспомнил о своей подружке (бьюсь об заклад, что она к тому времени уже утратила все надежды и спала нежным девичьим сном). Детлев вдруг эмоционально сжал ладонь Йоханнеса в своей красивой руке и очень чувственно почти пропел по-швабски:
- Во мне тебе будет туже, Йоханнес, намного туже и теснее, чем в ней...
Он говорил настолько убежденно и искренне, что именно это, по-видимому, и делало его слова не пошлыми и не мелодраматичными. В них была какая-то своего рода чистота выражения чувства.
- Тебе понравится, Йоханнес...
Детлев коснулся правой рукой щеки берлинца. Йоханнес молча полуотвернулся, оглядел холл, словно видел его первый раз, и отойдя от стойки, опустился в одно из кресел, стоявших у стенки. Держась за голову одной рукой и побалтывая виски в другой, он тяжело вздохнул и сказал:
- Боюсь, господа, что мне нужно срочно принять горизонтальное положение, у меня завтра, между прочим, несколько важных встреч. И как на грех как раз с утра.
- Майн готт, Йоханнес, конечно, тебе нужно в постель, ты так устал, - засуетился Детлев, - позволь мне, пожалуйста, я помогу тебе, я отведу тебя ...
Он был готов нести Йоханнеса на руках в номер - в свой номер, ясное дело. Его переполняло желание, он не отрываясь смотрел на берлинца, забыв про свой виски. И тут Брандес вдруг стремительно поднялся, двумя большими шагами преодолев расстояние до стойки рецепции и неожиданно в бешенстве, которое, сдается мне, было не менее наигранным, как и все предыдущее, рявкнул:
- Ну все! С меня хватит! - и с размаху ударил кулаком по столу.
И надо же было такому случиться, надо же было ему под руку подвернуться этой дурацкой пасте Odol! От такого удара, у нее сорвало крышечку и из тюбика вылетела густая белая струя зубной пасты. И прямо в лицо Детлеву. Паста была везде: в волосах, на щеках, был залеплен один глаз, дрожащие губы, на рубашке, костюме, манжетах и руках. У меня буквально потемнело в глазах, я сразу проснулся, бросился в подсобку, вытащил рулон бумажных полотенец, намочил часть из них и бегом вернулся в холл. Диспозиция не изменилась, я, наверное, уложился со всем этим в полсекунды. Я протянул мокрые полотенца Детлеву, он взял их и протянул, дрожа, Брандесу:
- Ничего страшного, Йоханнес это все ерунда, macht nichts, просто, просто, отмой меня, пожалуйста, Йоханнес!
Брандес вырвал с бешенством из его рук мокрые полотенца и швырнул их ему в лицо:
- Довольно с меня, счастливых сновидений, юноша.
И он королевской походкой прошествовал к себе, взмахнув мне на прощание рукой:
- Чао, чао, монсиньор!
Вот так вот, значит, монсиньор, барометр показывает солнечную погоду.
А Детлев стоял, опустошенный, огорошенный, растерянный, застыв в той позе, в которой его настигла струя одола и мокрые полотенца. С него можно было лепить Пиету в мужском обличье. Я медленно подошел к нему. Он не шевелился. Я вытер влажными полотенцами ему лицо и, насколько это было вообще возможно, костюм. В его глазах стояли слезы. Я протянул ему еще несколько чистых сухих полотенец, чтобы он вытер руки, он взял мягкие бумажные листы и замер. На бумагу упало несколько капель. Он прижал полотенца к лицу.
Я молчал. Потом я не выдержал:
- Детлев ...
Он как-то дернулся и торопливо скомкал полотенца.
- Да-да, господин барон, я иду, иду, - его голос был слаб, но вряд ли даже его сердце билось столь же нервно и неровно, как мое.
- Детлев ...
- Спасибо, господин фон Пинтарелли, извините за беспорядок, пожалуйста, запишите все, что считаете нужным, на мой счет. Доброй ночи. И еще раз простите.
Он повернулся и нетвердой походкой вышел.
И больше никогда его не видел.

* * *

Мы много раз встречались впоследствии с Йоханнесом, чаще всего вдвоем, иногда втроем, когда присоединялась моя жена. Позднее, когда берлинский гений маркетинга все-таки остепенился и укоренился, обратив свой дьявольски обаятельный лик к семейным ценностям, мы встречались несколько раз в год вчетвером. Мы никогда не вспоминали тот вечер и никогда не касались этой темы. Ни при женщинах, ни без них. Но и сейчас, спустя почти пятидесят лет, я вижу абсолютно ясно передо мной лицо Детлева Нидекера и слышу его мягкий швабский диалект...

Текст И.Фогель (Австрия-Швейцария)

Фото Елена Майорова.

05 ДЕКАБРЯ 2016

Ссылка:

Смотрите также

#ЗНАКОМСТВА, #ШВЕЙЦАРИЯ

25 "искусственных" красавцев, фото которых мы бы точно лайкнули

Скажем прямо: надеяться на успех в приложениях для знакомств - это искать иголку в стоге сена. Но представьте мир, в котором мы могли бы разнообразить нашу интимную жизнь с помощью искусственного интеллекта!

Наступает лето! На охоту выходят борцы за нравственность и полиция

Подставные свидания: как сохранить жизнь, здоровье и кошелек

Подставные свидания - это преступления с целью грабежа и вымогательства. Из данных мониторинга известно о 13 нападениях на свиданиях в 2020 году, и о 40 случаях за 2021 год - это информация только по Санкт-Петербургу.

"Выйду на улицу, гляну на село!": "Мамба" исключает гей-знакомства из фильтров