КВИР - Да поможет всем нам Всевышний!

Да поможет всем нам Всевышний!

Нет, так не получится, всё должно быть по-настоящему, иначе они догадаются, исследуют в лаборатории, всё докажут, и вместо славы будет твоему сыну позор.

Он стоял передо мной голый, робкий, не понимающий, почему я его не касаюсь. Всё во мне поднималось, кипело, но я не мог прикоснуться, словно мой командир стоял между нами...

Только в мысли наши они не залезут. И смотри, жене не говори, на тебя я надеюсь, не проговоришься, хотя у этих свиней есть разные приёмы человека разговорить, будь осторожен, женщина не выдержит, не говори. Когда вокруг дома будут собираться, кричать, в свиней камни швырять, не выходи, лучше не выходи, сиди в доме, скорби. Кстати, чтоб не забыть, приготовь одну-две фотографии, нет, там, где моложе. Чем младше, тем лучше. Их для плакатов используют, весь город заклеят. Конечно, грустно, но что поделаешь, пока он живой, мы должны всё продумать, чтобы в спешке и суматохе ничего не забылось. Деньги принесут, когда всё уляжется, сразу много не трать, чтобы подозрений не вызвать. Значит, утром, в четыре часа, смотри, вовремя его разбуди. Я понимаю, горе твоё безмерно, но сам знаешь, другого выхода нет. Иначе - позор и бесчестие твоей семье и твоим славным предкам. Ты должен благодарить Бога за то, что из бесславия такой выход дарует. Не знаю, есть ли твоя вина в этом или на то была воля Господня, что твой младший сын, последнее утешение для родителей, стал тем, кем он стал. Может, ты его в раннем детстве избаловал, а когда у тебя наступили нелегкие времена, и он как раз к тому времени стал из ребёнка превращаться в мужчину, ему захотелось больше, чем остальным. Как мальчишке это было добыть? Он и думал недолго. Такого, как он, не заметить было никак невозможно. Он мне рассказывал, что старший брат много чему его научил ещё до того, как увидел его мой командир, мой названный брат. Не скрою, я завидовал командиру, когда он впервые твоего сына привёз. Я не поэт, и нет таких слов у меня, чтобы сына твоего описать. Я тогда охранял моего командира, я был в доме под дверью, когда он познавал красоту твоего сына, я ведь знаю, что ты чтил моего командира, твой сын дарил ему радость. Мой командир выбрал путь славы, а радость познал лишь перед смертью. Ты можешь гордиться, что твой сын эту радость такому человеку удостоился даровать. Да, и он, прекрасный твой сын, и он был счастлив, что был с таким человеком. Да, я ревновал, я страстно твоего сына желал, но слухам не верь, я делал всё, чтобы охранять моего командира. Да, и подумай, он всех видел насквозь, неужели бы продолжал мне доверять, если бы хоть на миг ощутил, что я на такое способен. Он был настоящим провидцем. И смерть свою он провидел. Глядя на мальчика, говорил, что даже девственницы ни к чему. Ему и там нужен только он, его мальчик, твой сын. Он знал, что погибнет. Знал и потому меня с собою не взял. Перед уходом он всё мне передал: людей, тайники с оружием и деньгами, и самое дорогое, что было: твоего прекрасного сына. Перед уходом они провели чудесную бурную ночь. Я зажимал уши, страдая от стонов твоего прекрасного сына. А мой командир исторгал из себя такие слова, которых никогда в жизни никто от него не слышал и теперь уже не услышит. Представь, как мне было трудно не ворваться в открытую дверь, не броситься к ним на постель и вместе с любимым моим командиром ласкать нашего любимого мальчика. Я это так часто себе представлял, что... Когда твой сын, завещанный мне моим командиром, после траура пришел ко мне в комнату, на ту же кровать, на которой он был с моим командиром, мне показалось, что мы втроем, и он, твой славный сын, между нами. О, как медленно, как сладостно, тягуче он обнажался, как поднимал руки, обнажая чистые впадины рук, не поросшие волосами, словно тиной прибрежные камни. Как лепестками на его нежной смуглой груди розовели соски, юношеские, тугие. Необузданное, как ярость, желание мной овладело: схватить, смять, задушить, вонзиться и растерзать. Он обнажался, а я приникнуть не смел, не касался губами, руками не прикасался. То мне казалось, что я, ещё ничего не совершивший, не отомстивший врагам за смерть командира, такой красоты недостоин. То казалось, что надо ещё подождать, пока не придет командир и даст мне знак прикоснуться к этому сладкому телу. Твой сын был мудр мудростью юноши, назначенного в утешение старшим. Да, он был бы твоим утешением в старости, но Великий избирает тебя, сына к Себе призывая. Я - лишь орудие, случайное, недостойное. Поэтому тебе надо не огорчаться, не плакать, а радоваться и веселиться. Иди и купи сладостей, чтобы после мига печали, похоронив, осыпать гостей конфетами, а народ наш несчастный, угнетённый народ наградить торжеством и весельем. Он стоял передо мной голый, робкий, не понимающий, почему я его не касаюсь. Всё во мне поднималось, кипело, но я не мог прикоснуться, словно мой командир стоял между нами, и пока не даст знак, даже смотреть на его прекрасное тело не вправе. И твой юный, но мудрый сын, этот юноша, до того прикрывавший свою сокровенную наготу, развёл свои руки. Я понял: не сам он развёл, это велел ему сделать Господь, возле которого в это мгновение стоял мой командир, избранный быть от Него по правую руку. Твой сын, чудесный, желанный, руки развёл, и с его тонкого, почти детского, но упругого и упрямого капля стекала. Не прикасаясь к чудесному телу, я на спину лёг, и через мгновение в раскрытый мой рот попала чудная капля горьковатого дикого меда. Я знаю, ты в своей долгой жизни познал много радостей от женского тела и от мужского. Но знай, то, что в тот миг познал я, ни с одной радостью в мире сравниться не может. Когда я возвращался с ночной работы, глядя на твоего голого сына, нежного, как раннее утро жаркого дня - он спал всегда голым - тяжёлая голова постепенно светлела, очищаясь от ночного дурмана. Ты мудр, ты прожил долгую жизнь, и ты знаешь, зачем это я говорю. Нет, с твоим горем горе моё не сравнится. Но оно так велико, что твоего почти достигает. Знай, тот, кого во имя Всевышнего я завтра убью, дорог тебе, дорог и мне. Но для всех остальных он - гнусная шлюха, и молчат лишь потому, что знают, кто его покровитель. Этим тварям Господь не даровал великого счастья познавать красоту. Если мы эту красоту не убьем, то на твоём доме по ночам будут появляться гнусные надписи и рисунки, не будешь успевать их закрашивать. Я и ты избавим его от позора. То, что даровано мне придумать, принесёт ему и отцу его великую славу. Завтра все мальчишки будут твоему сыну завидовать и кричать, что твой сын велик. Их штаны будут вздуваться, и горьковатые капли дикого меда пропадут, никому не доставшись. Время позднее, я должен вернуться, твой сын меня ждёт. С рассветом я его к тебе привезу, будь осторожен, чтоб не вспугнуть, он мальчик чувствительный, как бы ни догадался. Потом на улицу выведешь. Я говорить буду громко на вражеском языке, чтобы потом это обязательно подтвердили. В машину затолкают быстро, он и опомниться не успеет. Уедем - через десять минут в полицию позвонишь. Ему будет не больно. Всё будет мгновенно. Труп мы сожжём. Во имя нашей борьбы! Да поможет всем нам Всевышний!

22 АПРЕЛЯ 2021 М. ЗЛОЧЕВСКИЙ

Ссылка:

Смотрите также

#СМЕРТЬ

"Печаль во благо": трогательный трейлер дебютной гей-драмы Дэна Леви

В Мексике обсуждают загадочную смерть известного ЛГБТ-активиста и его возлюбленного

Прощай, легенда: звезда гей-фильмов 90-х Хэнк Хайтауэр ушел из жизни

Больницы Лондона против ВИЧ: смертность упала, но битва продолжается

Эллен ДеДженерес не умерла. Печальные новости снова оказались ложью

Джош Зайтер воскрес из мертвых: "Эй, ребята, как видите, я жив и здоров..."

Бисексуал Джош Зайтер из "Холостячки" умер в возрасте 36 лет

Британская транс-комедиантка умерла в тайской больнице, помогая транс-пациентам

Омикрон-вариант COVID-19 смертельно опасен для ВИЧ-инфицированных

МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ

Магазин Sexmag.ru

Настоящий ресурс может содержать материалы 18+

* КВИР (queer)
в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный".