КВИР
Череповецкие повести. Eclipses
А для чего я вообще все это пишу? Конечно, я жутко люблю писать. Кто знает, кто писал хоть раз, тот увидит себя во мне.
Прежде всего я мечтал убежать из Череповца. Но, будучи трусом и ленивым иждивенцем, я не был в состоянии убежать, положим, в Москву, Париж или Питер. Туда бегут умные, талантливые или смелые, а я - а что я?

Быть может, я повторюсь, хотя да, однозначно я повторюсь: я пришёл к выводу, что творчество - это эмоция, такая же эмоция, как радость, злость или горе. И я уверен, что мы ничем совершенно не отличаемся в этом от животных. Есть ген какой-то, что отвечает за пересоздание действительности. И гусеница, и гопник из Череповца, типа Сарычева, и такой весь милый я, и медведь, - мы все творим, просто по-разному. А на уровне людских генов есть ещё и жажда денег, удовольствий. Почёт и престиж. Правда, и тут у меня не сработало: за свои священные писания я не получил ни копейки, мало того - я почти ни разу не мог добиться хоть какого читательского внимания. Я писал в издательства, в журналы, разным людям, и каждый раз моё сердце падало. Однажды я заплатил за публикацию рассказа "Ирочка на прогулке", один журнал напечатал мой не самый любимый стишок, я даже не помню, почему это случилось. Короче, я - сплошная неудача, и мой охуенный план жить на чердаке в Париже и пропивать гонорар в выгорании и саморазрушении начал трещать по швам с того самого момента, как я отправил куда-то там "Eclipses" и сидел сутками перед монитором, ожидая, кто же потешит моё тщеславие.

Ну да, естественно: я настолько страстно желал выбраться из всего этого, что ночи не спал. Нет, опять вру. Писал я обычно по утрам, а в Вологде, когда я оказался один в пустой квартире, это было самое чудесное время. Я прокурил всю квартиру на Конева насквозь, проводя целые сутки перед теликом, и часто пил водку, потому что ну это же очень классно - пить и курить. Курить просто так - это норм, а когда ты немного подбухиваешь, а потом начинаешь жалеть себя, несчастного, то сигареты улетают влет. Дни шли сплошной серой чередой, я писал Eclipses и начал "Монику" под впечатлением от "Джульетты и духов", и за последний свой семестр в вологодском универе появился на парах раз десять. Очень жалею, эти десять раз были пустой тратой времени. Еленушка, конечно, очень много сделала, чтобы я туда поступил, и даже мой почти свершившийся камин-аут весны перед поступлением плюс угроза неаттестации не нарушили моего нетвёрдого намерения стать великим юристом и историком - именно таких людей собирался ковать волгоспедун. А осенью спустя три года я тупо курил в пустой квартире, которую мне сняли родители, почему-то верившие во всю эту историю с историей.

Прежде всего я мечтал убежать из Череповца. Но, будучи трусом и ленивым иждивенцем, я не был в состоянии убежать, положим, в Москву, Париж или Питер. Туда бегут умные, талантливые или смелые, а я - а что я? Последний год в школе я тупо прошляпил, еле натянув хоть какой аттестат, искренне полагая, что я и так умный, и во время всеобщего пиздежа про подготовку усиленно познавал музыку. Апрель - "King Crimson", величайший проект. В мае я уже мечтал о Шенберге. Так что волгоспедун, куда должен был отправиться весь мой класс (по договору школы), был для меня единственным вариантом. Хотя как вуз это был отстой. И я это понял с первых месяцев учёбы. Так что Вологда - это не учёба, пусть даже в моей голове и засели чети, письма архимандрита какого-то и Леви-Стросс. Понятно же, что под конец я искренне презирал тех, кто ответственно подходит к походам на пары. Хотя вылетел я именно из-за физкультуры. Я на нее просто не ходил ни разу на третьем курсе. Когда приехала мать разбираться, в чем проблема, препод назвал цену его благосклонности для зачёта. Она меня тогда спросила:
  - Ты хочешь здесь остаться?
  - Нет, - сказал я честно.
 И на следующий день я забрал документы.
  
Нет, Вологда - это совсем другое. Я там избавился, как я думал, от гопников, от всего этого следа, и из Череповца из класса поехала только Оксана. Я поселился в грязной общаге на Горького и уже через две недели сделал камин-аут. Вологда - это мой шок. 
Секс вообще был самой главной темой разговоров, но так как я никогда до этого, фактически, не общался с нормальными людьми, а выдуманные любовники моей героини не в счёт, я пребывал постоянно в шоке, либо наблюдая предкоитальные отношения, либо - сам коитус буквально за занавеской в нашей комнате.
  
Судья, присяжные, я был девственником ещё и после Вологды! Да, у меня висели плакаты прямо над кроватью, а это в 2001 году было вообще запросто. Тучи сгущались, особенно в волгоспедуне, где почти все дипломы были по церквям и березкам, ну вы поняли. Но был же какой-то дух свободы, помните? И несмотря на дух, я лишь мучительно наблюдал, как мои одногруппники ебутся, говорят о ебле и готовятся к ней с утра до вечера. Моя унылая извращенская дрочка в доме мамы и папы была детским садом. Так что слово шок - лучшее слово для того периода, который не мог не закончиться печальным эякулятом: моим неудачным, никем не замеченным и нигде не опубликованным романом Eclipses.
  
В нем я высокопарно описывал студенческие пьянки, в которых начал участвовать с первых дней вселения в общагу. Буквально со второго дня, хотя до того с Серым максимум выпивал полбанки пива. Потом, после ограбления и после моего избиения в туалете, после того, как я одиноко помыкался по съёмным, мы с Кузнецовым устраивали вечеринки, я носил тучу серебряных колец и цепочек и танцевал на столах. Мог ли я не писать Eclipses? Был ли у меня выбор не писать? Тем более мы с Кузнецовым договорились творить, создавать. И вот - пьянки, абсурд утра, когда ты перешагиваешь через тела в тяжёлой атмосфере, наполненной перегаром и пуками, ох, как я хотел все это описывать. Похмелье, скука в институте, тупые преподы, общий колхоз.

Шок и злость я сначала выливал в стихах, ещё с 11 класса - но там был романтизм (байронический), а сейчас я уверенно перескочил к модернизму. Это было что-то вроде:

Жар запотевших простыней
Ещё хранит едва-едва твой электронно-платиновый холод,
... (тут не помню) Гиперборей.  Etc.


Человек без стержня и таланта старается всегда выехать на снобизме и всех видах высокомерия, включая мерзотные эпитеты и метафоры в неумелых стихах. Я увидел, что люди просто так заводят связи и ебутся, бухают и учатся, а я ничего этого не умел и до электричества на коже боялся. И я стал усиленно готовить себя к Eclipses, мне казалось, что именно непризнанный (!) роман избавит меня от необходимости вступать в половые связи и посвящать кого-то в мои жировые фантазии и занавесочные оргии.
Это вот тут, шрифтом, кажется, будто мне уже легко сказать "жировые фантазии". Ох, нет, нет. И нелегко признать, насколько тупо все это было. Я просто не хотел ничего, на самом деле. Писать роман, когда тебе 16 или 18, а ты не касался ни одного сантиметра чужого тела и даже сбегал из спортзала, из раздевалок и душевых, где кто-то мог увидеть тебя, а ты мог увидеть кого-то, - ну это же несерьёзно. Роман нужно писать, когда ты испытал Чувство, правда? А какие чувства были у меня? Страх и лень. Чувствишки. Первый гнал меня от людей к курению и алкоголю, к стихам и прозе, вторая гнала из аудиторий в пустые комнаты, где я лежал, дрочил и выдумывал всякую несусветицу. Это вот нихуя не основа для романа. Поэтому и мой равенский эпос остался лишь на сорока страницах, что уже давно где-то рассыпались в труху (они же не горят, но вот в труху - запросто), и Eclipses - это лишь мои поллюции вперемешку с латынью.

Ещё бегая от физкультуры и физики по Череповцу, за год до начала Eclipses, я познал вкус поэзии. В центр, естественно, я ставил себя, в общем, так и называлось одно из моих центральных произведений раннего, зелёно-голубого периода, - Ego. Латынь своим величием маскирует отсутствие таланта, но тогда я её юзал, потому что был совершенно уверен в ослепительности своих изысков. Я за несколько месяцев состряпал сборник стихов, красиво переписал, сделал обложку и отнёс Еленушке.
Получается, она была первым человеком, кому я рассказал о своём гомосексуализме. -льности. Если честно, для меня для самого это сейчас открытие. Вот прикол. Её класс, конечно, тоже тогда распускал слухи, но в угаре подготовки к поступлению им было как-то до фонаря, кто я и что. Лишь однажды Аня во время урока, когда училки не было, резко повернулась ко мне и громко сказала:
  - Ты что, третий пол или как там? Ты любишь парней, да?
  Моё лицо стало краснее моего свитера, я резко начал отрицать. Конечно, нужно сразу отрицать. Уже через несколько месяцев в Вологде я сам всем трепал об этом. Потому что Вологда сама встретила меня в самый же первый день поступления Васей Чекулиным или Чикулиным. Я приехал один в город первый раз подавать документы, и в деканате увидел этого самого Васю, от которого у меня шевелились волосы. Это был совершенно манерный юноша с длинными ногтями и чуть ли не на каблуках. Я понял, что попал в необыкновенный мир, мир, где нужно писать Eclipses, не иначе, тем более уровень гормонов у меня зашкаливал.

Поступив в универ, я на него сразу же забил, и как я там продержался 2 курса - ума не приложу. Я серьёзно. Я не помню почти ничего, так, обрывки лекций, семинарских занятий. Зато отлично помню, как я писал стихи и первые строки романа.
Вот весенний день, мы с Кузнецовым живём на съёмной квартире в советском деревянном бараке на Ленинградской. Там нет туалета (общая дыра) и душа, нет газа, дом ходит ходуном, скрипит и продувается. Сигареты Bond синие стоят 13 рублей, остальное - похуй. Возьмите заварной чайник и непишущую ручку, сломайте несколько сигарет, сделайте что-то вроде кальяна, курите, а потом блюйте весь вечер - галочку поставил. Теперь до ночи нужно писать и читать друг другу - ещё одна галочка.  Я считал, что нет ничего важнее того, что мы делали. Мы создали Манифест творчества, о Кузнецов, ты помнишь? Писать честнее честного, пусть даже это оскорбит кого-то! И только спустя двадцать лет, вдали от Родины, вдали от Макса и всего того, что причиняло мне боль, я действительно пытаюсь это сделать. Eclipses был полон красоты, в нем было много правды, но и очень много лжи. Я там хотел показать, насколько я крут, хотя на Конева я едва не убил себя. И слово "честно" как-то затерялось тогда, вместо него образовались какие-то больные метафоры и нагромождения слов.
06 АПРЕЛЯ 2021      СЛАВИК Ф.
Ссылка:
Смотрите также
#ШКОЛА
Томми Дорфман экранизирует популярный комикс о лесбийской любви
Джонатан Бейли: "Быть геем в деревне - испытание с самого детства..."
Стив Мартин гордится запретом своего романа "Продавщица" во Флориде
Лейтенант-депутат Милонов "прекрасно знает", что с ним сделают в украинском плену
86 учеников гимназии в Сургуте подписали письмо в поддержку учителя, уволившегося после обвинений в "ЛГБТ-пропаганде"
"ЛГБТ-пропаганда" внешним видом: в Сургуте из школы вынудили уйти талантливого учителя математики
Власти решают, штрафовать или сажать подростков, показавших победу геев над натуралами
На 400 % выросло в США число книг, запрещенных в школьных библиотеках
В штате Флорида трагедию "Ромео и Джульетта" запретили по закону "не говори гей"

МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
Мужское нижнее белье
Трусы-боксеры "Peace Boxer - Blue" / Modus Vivendi / Синий
Мужские трусы от греческого бренда Modus Vivendi. Сшиты из натурального хлопка "в рубчик" с добавлением эластана. Широкая поясная резинка с набивным рисунком и логотипом. Эластан в составе обеспечивает превосходное облегание и улучшает износостойкость. Модус Вивенди - марка одежды, созданная дизайнером Христосом Бибицосом. Это креативные, смелые и неординарные вещи, произведенные в Греции.
3350 СЂСѓР±.
Выбор редакции
Квир-арт
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
* КВИР (queer)
в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный".