 |
|
Белые танцы
Женский мир для меня - большая загадка. Есть штамп, что геи умеют дружить с женщинами. Наверное. Но вряд ли это про меня.
 Андрей был влюблён в очаровательную Леночку, а я дружил с ними обоими. С Леной - из-за её очаровательного, лёгкого характера, а с Андреем - с тайной страстью в сердце и любовью ко всем его талантам и достоинствам. Конечно, у меня бывали дружбы с девушками, от одноклассницы до одногруппницы, но в первом случае дружили, скорее, наши мамы, оказавшиеся в одной палате роддома, а затем отдавшие своих чад в один класс. Мне выпало счастье дружить с отличницей, высокой и стройной (коса до пояса), что с одной стороны пресекало на корню любые романтические перспективы, а с другой - подпитывало комплекс неполноценности, от которого со школьной скамьи я не избавился до сих пор. Вряд ли детски-иронические отношения с одноклассницей можно назвать мужским словом дружба. И тем не менее... Я забегал в гости, шалил, забирался под книжный шкаф, папа отличницы больно щипал меня за нос и ягодицы (по очереди), но вряд ли я понимал, зачем мне нужны эти отношения. Подруга с годами вышла замуж - за офицера МВД и отличника, забегавшего ко мне за философской энциклопедией перед кандидатским экзаменом. Мы посмотрели друг на друга с интересом: он - на "детского друга" жены, а я - на её мужа, но ревности к семейному счастью не испытал. Любой брак с женщиной казался мне абсурдом по определению. Пожалуй, это был бы идеальный выбор: ум, творчество, милая тёмная чёлка до бровей, нестандартный характер. Она выделялась отсутствием "женского" желания "нравиться"; если это и было кокетством, то умным и сдержанным. Зато возможность человеческой дружбы с девушкой хотя и казалась огромной удачей (как-никак мы оба были филологами с близкими интересами), затянула наши отношения в полный тупик. Разумеется, тут мне не светило... Андрей был влюблён в очаровательную Леночку, а я дружил с ними обоими. С Леной - из-за её очаровательного, лёгкого характера, а с Андреем - с тайной страстью в сердце и любовью ко всем его талантам и достоинствам. Казалось, что если бы я оказался с ним на медосмотре первокурсников, в общем коридоре, заполненном голыми парнями, слегка прикрывавшими члены учётными карточками, - моё тело выдало бы меня с головой... Андрей был (по советским временам) намного умнее меня, идеалиста-комсомольца с "голубым" сердцем, поскольку относился к марксизму-ленинизму с потрясающим цинизмом. Однажды на погрузке списанных в макулатуру учебников, которые мы швыряли пачками в грузовик, Андрей подкинул в руке синий том с профилем "вождей" на обложке. "Основы научного онанизма" - ехидно хохотнул он, обозначив ямочки на щеках, и тряхнул пшеничными кудрями, от чего ёкнуло сердце и холодок сбежал по животу... Не каждый раз парни так близко подпускали меня к себе, говоря о сексе - пусть и применительно к марксизму. С Андреем возникла забавная игра: сталкиваясь на "истфаке" в "барочных" воротах старинного корпуса XVIII века, мы оба отгинали пиджачные борта, где таились два маленьких пистолета (местный музей оружия рекламировал свои фонды значками). "Ну что, дуэль?" - "Дуэль!!!" - изображали мы ревнивую пару - в битве за общий белокурый трофей. Ленка потешалась над нами обоими, веселясь от души. Но вряд ли Андрей понимал, что самым желанным "трофеем" был он сам... Моя романтичная подруга, иронически наблюдая за этим водевилем, держалась от нас в стороне, предпочитая личное общение. С бегом институтских лет она всё определённее ждала развития нашей загадочной "дружбы", поскольку в глазах всего курса мы давно были "парой". Однажды, набравшись наглости (или дури), я даже съездил к ней в гости, в областной городок, где обитали родители и брат. Мы бродили по заснеженным окрестностям, щёлкали друг друга моим "Зенитом". Мартовский снег слепил синевой - пахло соснами, весной и тревожным будущим. Но не любовью. Мне и в голову не приходило поцеловать свою подругу. И меру своего слабоумия я могу оценить лишь теперь. Брат, разумеется, заинтересовал меня намного больше, но он принял меня холодно, видимо, понимая, что с парнем, которого надо "раскручивать" три курса подряд, - толку не добиться. О чём я тогда думал? - вопрос на засыпку. Меня и тянуло к "другу", и отталкивало от неё. Это был по своему близкий мне человек (даром что девушка, хотя "у всех свои недостатки"), но я был категорически не готов переводить общение в эротический формат. С детства, со школы приученный "уважать женщин", носить за ними сумки, уступать место в транспорте, восхищаться музейной красотой "мадонн" и "вакханок", - я не ждал от них ничего другого; сама мысль, что можно "трахнуть" комсомолку, казалась мне извращением. "Комсомолки" в моём представлении существовали совсем не для этого. Институт лишь убедил меня в абсолютном равнодушии к "ним". Скорее всего, это читалось в глазах. Однажды, после выпуска, заглянув по привычке в гости, подруга печально смотрела в окно, задумавшись о своём. "Ты меня боишься?" - грустно спросила она без всякой связи с разговором. Чем повергла в окончательную панику. Я глупо отшутился, но вопрос был поставлен ребром и требовал ясности, - как минимум, от меня самого. Я действительно "боялся", - но скорее, собственной природы, той бездны, куда я предпочитал не заглядывать (к концу 4 курса я ещё не понимал, что я гей). "Бояться" близости было унизительно, неловко и нелепо. Но что я мог сделать? Элементарная фантазия (доступная любому нормальному подростку) на тему раздевания повергала меня в ступор. "Зачем?" и "Что там интересного, чего я не видел в музеях?" - эти странные вопросы стояли (в отличие от прочего) в испуганном студенческом воображении, оставаясь без ответа. Нужно было честно признаться, что женское тело (в отличие от любого мужского) совершенно меня не волновало. Но ждать честности от советского гея (даже перед самим собой) - было проблематично. Как-никак, всё ещё маячила статья УК, а в моём собственном подсознании секс с мужчиной казался мне бездной морального падения. И хотя в тревожных снах то и дело возникали горячие шеренги голых тел с эрекцией наперевес (зачем-то прикрученные к столбам, то ли для расстрела, то ли для изнасилования), эти ночные "оргии" я старался гнать из головы, считая прихотью воображения, подорванного сессионными нагрузками... Вспоминая это "сумеречное" существование на грани осознания собственной природы (длившееся долгие годы моего советского студенчества), я ненавижу "софью власьевну" ещё больше. За не-долюбленных советских парней и принуждение к внутренней лжи - чего простить уж точно невозможно. В порыве "дурной откровенности" (по словам классика) однажды я поделился парой тетрадок дневника с "подругой", где очень косвенно и непрямо делился с самим собой страданиями по обаятельному Андрею, не планируя никому этого показывать. Но в какую-то минуту решил, что радикальный жест может вывести наш затяжной роман на новый уровень. Мне хотелось поделиться с лучшим другом своей сущностью, поскольку наши отношения (как мне казалось) нуждались в полном доверии. Именно оно и способно было разбить роковую стену. К сожалению, всё закончилось тем, чем и должно было закончиться: тетрадок я больше не увидел. Этого я ожидал меньше всего, - настолько ценным казалось мне собственное "эго" под серой обложкой "Бумпрома". На панические вопросы: "Как? Что случилось? Где они?" - подруга рассказала странную историю о том, что случайно оставила тетрадки на столе, а малолетняя племянница (затейница) порвала их в клочья. "Не грусти, - философски сказала она. - Дневник говорил о тебе плохо..." Конечно, это было предательством. С тем же успехом она могла бы "порвать" меня в эту минуту, ведь записи были моей плотью, хлебом, вином, - и чем-то там ещё, согласно Завету. С другой стороны, остатками мужской интуиции я понимал, что записи выглядели оскорблением. По сути, это был мой советский камин-аут - перед девчонкой, которая имела на меня свои планы, годами терпела мой туман в голове и наши странные "отношениях". В благодарность за что и получила "явку с повинной" с описанием страданий по чубатому однокашнику. Возвращаясь памятью к этому неловкому моменту, я понимаю, какую боль мог причинить человеку. Мне до сих пор стыдно. Так что, я ещё легко отделался.. Как ни странно, несколько лет спустя, когда "подруга" уехала в свой городок и позже вышла замуж, - мы продолжали встречаться по нашей платонической привычке. Она взяла фамилию мужа, которая до сих пор не задержалась в моей голове. Впрочем, и сам я застрял в институтских "стременах", всё чаще возвращаясь памятью в свой "невинный" Эдем - в районе розового корпуса с барочными узорами у круглого окна. Этот дом с чугунной лестницей - знает обо мне всё. Там я был (как ни странно) счастливейшим парнем на свете. Иногда мы гуляли в парке, подруга вела за руку крошечную дочку, которая смешно висла у меня на руке и заглядывала в глаза. В моменты внезапной трезвости воображения я пытался представить себе, как мог бы гулять с ребёнком и женой по солнечному парку... Но тёмное мужское гей-подполье влекло меня больше семейной социализации. Эти странные прогулки не ускользнули от моих любопытных учеников из 5 "Е", так что на очередном уроке литературы лучезарная Смагина, глядя на меня снизу вверх, улыбчиво пропела: "А у Александра Николаевища маленькая дотька есть. Правда, Александр Николаевищ? Мы вас в парке видели". "Слава богу, - подумал я, - что видели не с парнем" (а это было вполне реально). Парковый секс был классической частью "подполья", как и попытка с кем-то познакомиться на руинах советского времени. Дракон отдал богу душу и уже не требовал решёток и шконок для моих друзей по "цеху" (двоих из которых я потерял из вида после ареста по гомосексуальной статье). Примерно с этого момента появилась уверенность, что со школой пора завязывать. Чему мог научить детей "подпольный" персонаж (слегка по Достоевскому) с рядами мужских тел в одиноких снах и страстью к "асоциальному" поведению, тайным свиданиям, грешным минетам и отчаянной попыткой найти своё счастье в объятиях очередного любовника? В конце-концов, учитель должен быть счастливым, - это психологический формат его профессии (натурал он или гей - не имеет значения). "Поздравляю тебя с днём рождения! - написала в ноябре старинная подруга (которая всё ещё "сеет разумное" в школе). - Главное относиться к себе и к возрасту с юмором". О, да. Конечно, с юмором. Что нам ещё остаётся?..
07 МАРТА 2017
|
ALEXALEXXX
Смотрите также
|
  МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Магазин Sexmag.ru
|
|
Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
|
* КВИР (queer) в переводе с английского означает "странный, необычный, чудной, гомосексуальный". |
