А дождь уже закончился, и сразу - запах земли и зелени, лес, лес со всех сторон, август, и вокруг никого, только одуряющий зеленый запах.
Идешь по дороге, такое блаженство... Дышишь, дышишь и ничего не боишься, и как пьяный - ведь август и такой запах... Машину сзади даже не заметил - "Подвезти?" - сажусь не потому, что опоздал на автобус, а до города далеко, а из-за темно-синих глаз водителя. И усы, и бакенбарды, как в семидесятые... Я стесняюсь, на вопросы отвечаю скованно - да, городской, да, студент, второй курс - а водитель то и дело поглядывает на меня, быстро и цепко, и прищуривается, и снова смотрит на дорогу, хоть она и пустая. Со всех сторон - поля и лес, и трава, трава, и этот запах... Окно открыто, такой воздух, я как пьяный... Водитель в джинсах и футболке, руки сильные, о себе не говорит ничего, только поглядывает на мое смущение, а потом молча сворачивает к лесу и останавливает машину, озирается по сторонам и подмигивает, так же молча расстегивает свою ширинку и кивает - давай, мол! - так просто, будто предлагает закурить. Я в панике, руки трясутся, а водитель, кажется, слышит, как колотится мое сердце - на весь лес колотится, окрестные волки повернулись и прислушались - а я ничего не соображаю, дрожу и наклоняюсь, беру в рот его член. Салон тесный, очень неудобно, но это же совершенство, у меня во рту совершенство, это самое красивое из всего, что я видел в жизни, ничего мне не надо, только вечно держать во рту этот член. А водитель давит мне на затылок, я давлюсь, но продолжаю, он давит еще сильнее, у меня в глазах слезы, не хватает воздуха, но я продолжаю, водитель тяжело дышит и постанывает, а потом набухает еще больше и рычит, а я глотаю всё и не могу остановить слезы, и опять глотаю, и продолжаю, а потом он, через минуту или не знаю сколько - ничего уже не знаю и не понимаю - отстраняет мою голову и застегивает ширинку. Я выпрямляюсь, шея болит, во рту вкус самца - Боже, не дай мне забыть этот вкус, умоляю, не дай мне забыть этот вкус - смотрю прямо перед собой, на безлюдный лес, потом поворачиваюсь и мы встречаемся глазами. Не могу прочитать его взгляд. Нечто объемное, но нечитаемое и страшное - ледяное, зверское, или я просто фантазирую - не знаю, не знаю, молчу... Будто у плахи стою. Скажи, что возьмешь к себе, я брошу и учебу и город, уеду с тобой в деревню, только с армией придется разбираться, но что-нибудь придумаем, я твой, твой, твой, не хочу отдаляться, возьми к себе жить, на тебе же нет обручального кольца, скажем всем, что я твой родственник, а у меня в той деревне тетка живет, но что-нибудь придумаем... А он отворачивается. Не могу его прочитать. Но он явно думает и принимает решение, серьезное решение. Снова смотрит на меня и прищуривается - не понимаю его, вообще не понимаю, но будто у плахи стою. Мы опять на дороге, едем к городу, сижу и думаю: я же как бы кричу сейчас, это беззвучный вопль: я влюбился, а он не слышит... я влюбился, а он не слышит... я влюбился, а он... Впереди уже высотки и автобусная остановка, и мужчина сдавленным неестественным голосом: "Здесь высажу, нормально?" - и я смотрю на темно-синие глаза и усы, и бакенбарды, как в семидесятые, в последний раз встречаюсь с ним глазами и выхожу.
Жизнь дальше - как бы и не жизнь, пустота, поистаскался и устал надеяться, ну сколько можно надеяться, я же не железный. А когда в деревню к тетке ездил, ходил-бродил как пес, потерявший хозяина, два года потом ездил, но как тут спросишь, как выяснишь? Кто он, этот шофер, откуда я знаю? А тетка в итоге переехала в другую деревню, и больше я туда не ездил, и годы, годы, блядство одно, ничего кроме блядства. А потом по телевизору - двенадцать лет спустя - тот водитель в зале суда, местечковые новости, провинциальные страсти. Уже без усов и бакенбард, постаревший, погрузневший, поседевший, я его не сразу узнал, но узнал и замер. А судили его за два изнасилования и убийство. Девок-автостопщиц трахал по дороге от той деревни до города, а одну задушил и в лес оттащил, а грибники нашли, но следствие подозревает, что изнасилований было гораздо больше, просто не все девки шли в полицию, дешевки поганые. Сюжет по ТВ короткий, но я успел записать имя и фамилию, а потом нашел в инете тот же сюжет и то же лицо - постаревшее, погрузневшее, поседевшее, без усов и бакенбард.
А ведь всё могло быть иначе, совершенно иначе: у меня во рту была абсолютная красота, но мне не дали шанса на счастье. Меня отверг обладатель абсолютной красоты. Когда тебя использует такой самец - это честь, а все дальнейшие - так, тени, они не запоминаются, они меня недостойны. Изменить уже ничего нельзя, надо ползти дальше. Но я знаю, что чувствует женщина, у которой рождается мертвый ребенок: это нереализованная любовь, это очень больно. Тебя все успокаивают, ты можешь к этой любви прикоснуться и ее унесут, а у медсестры в глазах жалость, а любовь маленькая, холодная, с неподвижными ручками и ножками, землистого цвета, ха! Это не мой случай: мне тоже не дали полюбить, но я все-таки подержал во рту любовь - горячую и живую.
От редакции. Для читателей, которые хотят поддержать Андрея Спесивцева в качестве автора "Квира", вот номер карты Сбербанка его доверенного лица: 4276 4000 1355 2881
#ИЗНАСИЛОВАНИЕ, #КРИМИНАЛ
МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
